Светлой памяти Сергея Кузенкова посвящается.
-1-
Собираясь рассказать о странных событиях той осени, я должен для начала сделать небольшое предисловие. Тому есть несколько причин. Во первых, сам рассказ об этом был написан достаточно давно, в большой мере — конспективно, менять я его не хочу и не могу, и некоторые пояснения дать просто необходимо. Во-вторых, читатели, которые по молодости своей те времена помнить не могут — должны войти в курс дела. В третьих, в жизни моей с тех пор произошли значительные перемены, и, поскольку точка зрения моя на описанные события и на то время стала другой — я и пишу эту главу.
…Лето 91-го года стало для меня очень важным. Я закончил 2-й курс политеха, который по общему мнению и студентов и преподавателей был самым сложным. На этом курсе среди преподавателей было наибольшее количество «фильтров»1, и поэтому больше половины студентов нашего факультета автоматики и вычислительной техники пошли таки в армию. Впрочем, и это еще один плюс того лета, я уже не учился на ФАВТе2. Нашу группу выделили в отдельный ма-а-аленький такой факультетик, называвшийся НУКИПУ. Неказистая, смешная и корявая аббревиатура, тем не менее расшифровывалась довольно-таки важно: «Научно-учебный комплекс информатики и процессов управления». Преподаватели в нашей группе были самые «остепенённые», на потоке мы практически не занимались, и как убеждал декан Натан Иосифович, которого мы за глаза называли просто Натаном, являлись элитой политеха. Нас уже на первом курсе загрузили «выше крыши» спецурой3, а на втором некоторые из нас могли вполне сносно написать компьютерные программки для нашего ВЦ4. В общем, закончив 2-й курс, я считал себя настоящим асом, освоился окончательно в учебном процессе, и как говаривал мой папа, познал главный студенческий закон, который гласил, что «от сессии до сессии живут студенты весело». Тем не менее летнюю сессию я сдал легко, и поэтому заслуженные каникулы продолжительностью чуть менее двух месяцев казались мне по-настоящему выстраданной наградой.
Но главной достопримечательностью этого лета была моя практика. Несмотря на то, что учился-то я программированию, практику тем не менее проходил в сталелитейном цехе. Устроил меня туда папа, пообещав, что в отчете по практике «будет написано так, как тебе надо». Этому я был несказанно рад. За прошедший год компьютеры мне изрядно поднадоели (кто знает, какими они тогда были - тот меня поймет). Кроме того, работа в три смены в самом большом цехе завода поднимала мой статус в моих же глазах — мне это казалось настоящей романтикой. А зарплата, которую мне пообещал папа, вообще поднимала мое настроение до заоблачных высот. Впрочем, хоть он и работал в стальцехе замначальника, никто мне лишнего платить не собирался, и мастер смены термообрубного участка куда я был устроен, по фамилии Кочубей, закрывал мне наряды ровно так же, как и другим.
И пусть, как и вся страна, завод переживал не лучшие времена, в моей жизни на тот момент все складывалось просто замечательно, и я всем был доволен. Взять хотя бы мое новое место работы - стальцех! Этот огромный цех, без преувеличения, являлся сердцем завода. Папа работал там с самого начала, варил первую плавку, о чем свидетельствовала старенькая черно-белая фотография в заводском музее. И я, начиная с 3-го класса, периодически бывал на его рабочем месте. Это, скажу вам, было нечто! Круглосуточно грохочущий, дымящий, пышущий жаром цех, в сердце которого на плавильном участке — мой папа. Электродуговая сталеплавильная печь ДСП - 12 — эти слова я запомнил уже тогда. Она всегда напоминала мне космический корабль, каким я его себе тогда представлял - размером до небес, с раскаленным до гигантских температур нутром, с огромным энергетическим потенциалом - агрегат, ведОмый отважными и сильными людьми. Особую романтику для меня представлял тот факт, что трое людей, работавших на этой печи - сталевар и двое подручных, назывались настоящим мужским словом - ЭКИПАЖ.
С этой печью связано мое самое сильное впечатление об отце. Работая на участке тентов для автоприцепов на нашем же заводе после 8-го класса, я частенько после своей смены заходил в стальцех. Именно тогда я впервые был допущен к пульту управления печью. Шесть рубильников управления электродами печи — по три на автоматический и ручной режимы - будто бы рулили двигателями космического корабля. Нажав на кнопку сирены, я с упоением подавал высокое напряжение на печь, затем тремя рубильниками включал автоматику. И вот, в очередной раз проделав нехитрую, в общем-то процедуру, отхлёбывая крепчайший черный чай из алюминиевой кружки в компании ЭКИПАЖА, внезапно был отодвинут в сторону.
А произошло следующее. В кабину забежал дядя Миша, первый подручный в экипаже, и громко сказал, улыбаясь - «Сидим?! А вторая фаза в металле!». И все завертелось! Как мне потом объяснил отец, часть толстенного графитового электрода отломилась и упала в расплав, что грозило перенасыщением стали углеродом, а стало быть браком и - увы - элементарной потерей в зарплате.
Дядя Миша, почти лёжа на пульте, взял управление печью на себя. И вот, крыша печи с двумя оставшимися электродами и маленьким огрызком третьего сдвигается в сторону, сверху мостовой кран подает трос с петлей, а на край пышущего адским жаром котла лезет мой отец, и руками заводит его под графитового «поросенка» длиной метра в полтора и диаметром сантиметров в сорок... При этом я до сих пор в свои годы с трудом могу представить весь ужас висения над извергающим первородную огненную злобу расплавленным металлом, который так и хочет тебя сожрать в любую минуту, но... есть эти храбрейшие люди, от которых зависит благосостояние страны...
В общем, стальцех был для меня в то лето чем-то вроде второй семьи. Я по-настоящему влился в мужской коллектив, работа мне нравилась, и, как я уже упоминал, был доволен собой со всех сторон. Наверное, и поэтому тоже, события, потрясшие страну 19 августа, для меня прошли во многом незамеченными. Помню только, что забежав в цех мастер Кочубей собрал всех со вверенного ему участка термообрубки, сообщил что «в стране путч, но работу никто не отменял!». И вообще - это событие сильно уступало своей актуальностью тому факту, что на нулевом уровне встал дробомёт5, и наша смена могла из-за этого простоя лишиться премии. Но самым причудливым образом именно путч через короткое время все-таки достал меня своим «флэшбэком».
...В начале сентября мы сидели в аудитории своей военной кафедры, удивляясь тому, что преподавателя, майора, фамилию которого я уже не помню, но которого все звали Блёй (это было его любимое словцо, и он вставлял его буквально в каждой фразе), долго не было. В отличие от гражданских, наши военные преподаватели не позволяли себе опаздывать на лекции. И вот, наконец, в аудиторию забежал красный от злости Бля, а за ним быстрым шагом... Натан! Все опешили — так дико было видеть декана, сугубо штатского человека, на военке. «Взво-о-од, смирна-а!» - заорал было дежурный, но Бля махнул нервно рукой и сказал с досадой: «Садитесь уже, бля!» А Натан, протерев трясущимися руками свои очки, заводя сам себя, начал:
- Все вы знаете, что путч провалился! Мракобесию и авторитаризму пришел конец! Теперь вся страна заживет полнокровной новой жизнью! И мы как интеллигенция должны начать с себя!! В этом году на полях края созрел небывалый урожай зерновых! Мы должны помочь стране его сохранить!!... В общем так, - понизив голос неожиданно скучно промямлил Натан. - Звонили наши подшефные, из Лахты. Первокурсников не хватает, им нужно еще двадцать пять человек. Девушек просили не присылать. - и после небольшой паузы еще более тихим голосом спросил - Кто желает добровольно?
- Ну-у, так нечестно, опять, все ж только после первого курса, а мы? - загудел народ. Дело в том, что уже несколько лет в «колхоз» студенты политеха ездили только после первого курса.
-Так! Спрашиваю по списку! - в голосе Натана прорезался металл.
В каждой из групп, присутствоваших в аудитории, нашлось по два-три человека, пожелавших ехать в колхоз. В нашей - ни одного. Во многом потому, что прошлогодние стычки с местными отбили охоту ездить в Лахту навсегда.
Подумав с полминуты, черкнув что-то в журнале, Натан объявил:
-Все пожелавшие - завтра на междугородный автовокзал к 9-ти утра! А вместе с ними - группа АУ-59 в полном составе!
Абзац! Надо ли говорить что 59-я была моя группа. Никто не посмел даже пикнуть. В гробовой тишине Бля и Натан вышли... В общем, в обед на следующий день мы уже были в Лахте. И, как часто в то время случалось, оказались никому не нужны. Что-то не срослось у руководства политеха с районной администрацией. Какое-то непонимание, или просто счетовод циферкой ошибся - теперь уже было неважно. Через несколько дней большая часть рекрутов, сделав фальшивые справки в медпункте, уехали обратно, и в скором времени нас осталось всего четверо. Две недели мы ровным счетом ничем не были заняты, и слонялись целыми днями, предоставленные сами себе. Вот так, благодаря послепутчевой неразберихе и началась эта история.
-2-
- Ситя-а-а!! Где ситя-а-а!! - истошным бабьим голосом кричал начальник зернотока, брызгая слюной в небритое чумазое лицо механика. Мы стояли чуть поодаль, в тени старой зерносушилки и пытались скрыть приступы гомерического хохота за постными лицами. Получалось плохо. Самое смешное в этой ситуации было то, что она всех устраивала.
Механика устраивала потому, что он уже третий или четвертый день ходил по зернотоку навеселе, периодически заходя к нам в барак и обещая что «ребятушки, на днях за работу, за работу!». Связав исчезнувшие с зерносушилки «ситя» и густой многодневный перегар механика, нетрудно было догадаться, что расплывчатое «на днях» плавно перетекало в заоблачные дали.
Иван Григорьевич, начальник зернотока, тоже слегка лукавил. Сортовое зерно пойдет с полей только через пару недель, и с него благодаря механику теперь была снята ответственность за наше трудоустойство. Нас ситуация, впрочем, устраивала больше всех. Мы уже и так две недели откровенно шалберничали, слоняясь по зернотоку, наблюдая за работающими первокурсниками, и проедая вполне приличную для студентов зарплату, половину которой нам почему-то решили выдать авансом.
- Это же второй курс! Опытные ребята! С какими глазами я им метлы в руки дам?! - Ввернув для убедительности несколько крепких выражений в адрес механика, Иван Григорьевич развернулся, топнул в сердцах так что вокруг его видавших виды сапог поднялось облачко пыли и быстрым шагом направился в сторону конторы. Механик, глядя на нас, виновато пожал плечами, бочком сделал несколько неуверенных движений, шумно втянул носом воздух и, юркнув в дверной проем (дверь, как и «ситя», на зерносушилке отсутствовала), растворился в недрах вверенного ему сооружения.
Ну а мы как «опытные ребята» опустившись задами на кучу теплого горящего6 зерна, принялись упражняться в остроумии, заодно строя догадки — кому же все-таки и для каких целей могли понадобиться несчастные «ситя» и почему они так ценятся в извечной деревенской валюте - самогонке.
- Наверняка они через эти «ситя-а-а!» у себя на дворе зерно и просеивают, чтоб из него потом самогон гнать. - передразнивая Ивана Григорьевича выдал версию Сашка Панцер. В стране был дефицит всего, в том числе и спиртного, и в вопросах самогоноварения сведущими себя считали многие. Версия после короткого обсуждения была отвергнута - зерно все деревенские несли домой с зернотока, уже просеянное и просушенное, и надобность в «ситях» отпадала сама собой.
- Думаю, что через них удобно орех кедровый просеивать, - двинул теорию я. Из всех нас я один залетел в колхоз в прошлом году, после первого курса, не понаслышке был осведомлен о деревенских технологиях, и в нашей компании слыл консультантом по этой части. Кроме того, мой папа неоднократно орешничал в осенней тайге, и как-то раз весь таёжный скарб из тайги с неделю лежал на балконе нашей квартиры. Надо сказать, что сита, которые в прошлую свою колхозную эпопею я пару раз мельком видел на видавшей лучшие свои дни совхозной зерносушилке, живо напомнили мне отцовское сито для просеивания ореха и размером и всем своим внешним видом. У меня тогда даже возникли смутные подозрения, что оба эти предмета явно имеют общие корни.
Обсуждение постепенно сошло на нет. Какая разница, кому и для чего загнал «по спекулятивной цене» эти злосчастные сита вечно пьяный механик Алексеич? Все равно на единственной угольной сушилке зернотока (в отличие от других, работающих на соляре) кормовое зерно сушить не будут, и две недели относительной «безработицы» нам и так были обеспечены, так как сортовое пойдет с полей позже.
-Может, покурим? - спросил в никуда Марк.
-Давай! - ответил кто-то из нас, и по рукам пошла пачка «Магны», которой Марк всегда охотно делился. Он вообще никогда не был замечен в жадности. Закурив, мы некоторое время вяло обсуждали, куда лучше пойти на обед - в кафе, где мы имели наглость иногда появляться в последнее время, или сэкономить и пойти в рабочую столовую. Впрочем, готовили там вполне пристойно, продукты были сплошь деревенские, и разница была только в ассортименте. Ну и в ценах, понятно. Решив большинством пойти в кафе, которое открывалось в десять утра, и, стало быть, не было привязано к нашему рабочему распорядку, мы сменили тему на «как пораньше слинять с зернотока».
Но планы наши были жестоко разбиты появившимся вдалеке, на пороге конторы, Иваном Григорьевичем, который махая руками в нашу сторону, что-то объяснял бригадиру. Притопнув, видимо для убедительности, ногой, Иван Григорьевич опять нырнул внутрь, а в нашу сторону не торопясь направился бригадир.
-Курите? - издалека начал он, подойдя к нам.
-Угощайтесь! - открыто улыбнувшись ответил ему Марк.
-Да не-е, я такие не курю,- протянул бригадир, и вытащив из кармана кисет свернул самокрутку. Надо сказать, что все мы, сугубо городские парни, попав «в колхоз», были поражены количеством деревенских мужиков, любому другому куреву предпочитавших самосад, который, соответственно они сами и выращивали, хвастаясь друг перед другом сортами, рецептами сушки и другими нюансами технологии. От заботливо поднесенной Марком зажигалки он, впрочем, отказываться не стал, и, закурив, нудным голосом сказал:
-Тут, эт-та, ребятки, начальство велит вам метлы выдать, да и участок определить... Для ежедневного поддержания порядку! - добавил он, для убедительности подняв в небо прокуренный указательный палец с заскорузлым коричневым ногтем.
Выпустив в окружающее пространство облачко и вправду довольно ароматного дымка, он не глядя на нас буркнул: «Пааа-шли!» и направился на склад. Мы - что делать? - потянулись за ним.
________________________________________________________________
Продолжение следует: