Димка проснулся от того, что кто-то его тормошил и кричал:
- Вставай! Вставай в школу! Вставай! Немедленно вставай!
Мама стояла перед ним, напуганная, в короткой кожаной юбке, и в такой же курточке. Её лицо под толстым слоем косметики было опухшим, как всегда с похмелья. Вчера вечером, когда он вернулся домой, она лежала как мертвая, под прожженной в нескольких местах ватным одеялом на своем диване, который занимал почти всю площадь их тесной комнаты.
Димка страх как боялся, чтобы мама не умерла, а его чтобы не забрали в интернат, поэтому, наклонившись над мамкой, прислушался и принюхивался: слава Богу, мамка была пьяна и жива. Димка облегченно вздохнул и принялся шарить по грязному столу, заваленном пустыми бутылками, кусками хлеба, огрызками мокрой розовой колбасы и банками из-под рыбных консервов. Проглотив все, что было съедобно, радостно заснул на своей раскладушке в надежде, что утром, когда он проснется, мамы уже не будет. И не будет скандала. Но мама стояла над ним и из её вонючего рта сыпалась ругань:
- Ты что уроки прогуливаешь?! Вчера училка приходила, угрожала милицией. Мне ещё этого не хватало! Вставай! И мигом в школу! А то в интернат сдам!
Не испугала ничуть. Визит училки Димка пропустил мимо ушей — это было уже не раз. Тревожило другое: мамка пугала его интернатом, когда уходила на трассу. Димка боялся этого больше всего. Оттуда мамка приходила на рассвете, вся в синяках, растрепанная, с мертвыми невидящими глазами. И каждый раз темное отчаяние морозом сковывало его внутренности. Димка смотрел испуганно на мать и не мог слова вымолвить.
- У! Урод! — зло матюкалась мать. - Таращится, как даун... будешь бродяжничать, отдам в интернат! - И пошла к двери.
- Ты куда? - хрипло спросил Димка. - Опять на трассу?
- Пшол вон! - мрачно огрызнулась мать.
- Мамка, не ходи! Не ходи, мамка! — дурея от ужаса, завопил Димка.
И тут мамку прорвало. Отрывая ребенка, вцепившегося в него мертвой хваткой, она завизжала:
- А жрать что будешь?! Что жрать будешь?! Выродился, скотина, на голову! Хоть бы сдох или утоп! Жизни нет от тебя!
- Не ходи, прошу тебя. — Димка бросился к своей курточки, начал выворачивать карманы. — Вот, на... возьми!
Но мама с такой яростью хлопнула по его протянутой руке, что монетки брызгами разлетелись по комнате. Следом хлопнула входная дверь, и Димка, рыдая от отчаяния и страха, упал вниз на свою раскладушку.
Димка плакал и вспоминал бабу Валю, с которой он жил не тужил, даже один год в школу отходил, пока баба Валя не сделала себе рыжие кудри и не уехала на заработки в Москву, а Димку отвезла к мамке. Потом мама с бабушкой ссорились и обзывались, и все, как Димка понял, из-за него, он всем мешал и жить не давал. Наконец баба Валя хлопнула дверью, и больше Димка ее не видел, лишь время от времени вспоминал, когда мамка пьяная начинала ругать "старую курву, что уехала в Москву блядовать".
Мамке было не до Димки. Днем она спала, а ночью «принимала гостей». Димке сначала «гости» нравились. Дядьки, приходившие в гости, были веселые, приносили с собой водку и колбасу, угощали его, и он, наевшись и хлестнув под одобрительные крики гостей горькой жидкости, засыпал невинно на своей раскладушке. Но однажды он проснулся от маминого вопля и в темноте увидел страшное: добрый дядя, что угощал его вечером колбасой, душил на диване маму. Мамка стонала и сопротивлялась. Димка испугался, закричал и начал бить и царапать дядю по голой заднице. Дядя страшно разозлился, больно отлупил Димку и закрыл в туалете, пригрозив:
- Пикнешь-убью!
Но больше всего Димку удивило то, что мамка вместо того, чтобы спасаться и его спасать, лишь пьяно ругалась в темноте:
- У-у, урод! Такой кайф испортил!
С тех пор Димка бояться мамкиных «гостей», заикался и писался во сне. А когда дяди после пьянки начинали душить мамку, накрывался с головой и не дышал.
С Димкой вообще ни с кем не дружил. Дворовые дети сторонились его, думали, что он еще мал или недоразвит, в школу не ходит. Димка и впрямь в свои восемь лет смахивал на пятилетнего сопляка, но когда начал зарабатывать себе на хлеб, радовался что ему всегда подавали щедрее, чем другим.
Накинув курточку, он выбежал из квартиры, миновав вечно поломанный лифт, помчался по лестнице вниз, на улицу. На улице было тепло, солнечно и малолюдно. На остановке тоже. А это значило, что до электрички Димка доедет с форсом — на маршрутке, которая стояла в ожидании пассажиров.
- Дядь, можно? — спросил Димка молодого водителя.
— Ладно... — буркнул тот, и Димка прислонился у двери с радостным ощущением, что день начинается счастливо.
При упоминании о деньгах Димка шарил по карманам — пусто: остались его деньги рассыпанными на полу. Увы, так не хотелось ему сегодня ныть, а придется... Хотя вряд ли что перепадет в электричке, время не то, и едут не те — одни пенсионеры в центр добираются: кто на рынок, кто на дачу.
Страх как ни хотелось Димке сегодня ныть, но пустые карманы заставляли. Поэтому мальчик отлип от двери, скорчил жалобную мину и, отшатнувшись была — не была!, заныл тоненьким жалобным голоском:
Хочешь сладких апельсинов?
Хочешь вслух рассказов длинных?
Хочешь, я взорву все звезды,
Что мешают спать?
Пенсионеры не шелохнулись — занудная песенка Земфиры не проняла их. Медленно продвигаясь по вагону, Димка наблюдал, как костлявые городские бабки и толстые деревенские тетки, крепче вцепившись в свои сумки, делают вид, что никто перед ними не поет с протянутой рукой. Только в самом конце вагона суетливо зашуршала в сумочке молодая женщина в красивом кожаном прикиде. Димка вмиг глазами проскочил нищую и скупую публику и оказался возле женщины. Та растерялась от его ловкости и, вероятно, не найдя мелочи, ткнула ему сто рублей.
С тем Димка и выскочил на платформу, зорко следя, не пасутся ли по вагонам «быки» с гитарами или цыгане. Ни тех, ни других не видно было. Счастливый, что не будет ни в голову битый, ни ограбленный, Димка решил выбрать что-то из своего репертуара жалобнее... знал, что из пассажиров вместе со слезой хорошо выжимали песни о Боге и маме.
Димка вступил во второй вагон, прокашлялся и с чувством затянул:
Мама, тебе в ноги поклонюсь,
Мама, за тебя Богу помолюсь,
Потому что ты у меня милейшая,
В целом мире самая родная…
Песни хорошо не знал, поэтому пел, что на душу ляжет. И, видно, получалось неплохо, потому что пенсионеры шевелились, шмыгали носами, шарили по карманам... пять вагонов, пять остановок. Карман куртки приятно потяжелел и серебряно позвякивал. На станции «Давыдовка» решил передохнуть, подышать свежим воздухом и поплевать с моста на непрерывный под ним поток машин. Но, когда он, завершив куплет, собирался выскользнуть на платформу, кто-то схватил его за плечо. Димка похолодел, под шапкой стрельнуло — рэкет! И он рванул что есть силы. Но «рэкет» выскочил вместе с ним и оказался бородатым мужиком в кожанке.
— Слышь пацан, — спросил «борода» без базара, — ты хочешь петь? На эстраде?
Димка лишь рот разинул.
- Ну, как Брылёв, к примеру, или Палаускас? - приставал бородач.
Димка таких не знал — телевизор он не смотрел, артистов видел лишь тех, что выступали в местном ДК на всевозможные праздники.
- Ясно, - все понял бородач и, пощупав во внутреннем кармане кожанки, извлек оттуда клочок лоснящейся бумаги и протянул Димке: — возьми. Пусть мама приведет, там адрес написан. Или сам. Надеюсь, Воронеж ты знаешь. И читать умеешь…
Мужик исчез в последнем вагоне электропоезда, поезд исчез в темном тоннеле, а Димка все еще стоял и не верил своим глазам и ушам: на белом квадратике черным по белому было что-то написано. Димка читать умел, как-никак закончил первый класс на одни тройки. Поэтому, немного посопев, сложил вместе мелкие буквы: Сергей Меганов - продюсер.
Плевать с моста расхотелось. В голове застрял вопрос: хочешь петь? - на которое он не знал ответа. И от этого неведения мальчика слегка передернуло, начало тошнить и покачивать с голодухи. Таким пришибленным он и приехал в Воронеж. Вспомнив утренний скандал с мамкой. Сейчас стало грустно от коварства жизни, потому что никогда не знаешь, что тебя ждет. А поскольку Димка уже знал, что лично его ждет, то решил забыть «бороду» с его Палаускасом.
В гастрономе на вокзале было людно. А там, где много людей, там всегда попадаются и милосердные. Добрых людей и женщин (к мужчинам Димка не решался подходить), научился узнавать по выражению лица. И почти никогда не ошибался. Как правило, сначала спросив: а где мама? - и услышав: пьет, - они, сокрушенно вздыхая, давали ему денежку или покупали булочку, а то и шоколадку. На этот раз Димке перепала ромовая баба и ватрушка. Проглотив ромовую бабу, а ватрушку запихнув в рукав курточки, Димка поспешил на трассу в поисках мамки.
Сегодня утром после скандала с мамкой Димке подумалось, что, наверное, пора. Хотелось пожить по-человечески - без мамкиных скандалов, немного отъесться и взяться за ум.
Из-за облака выглянул месяц, осветил трассу, что-то выпало из машины, но Димка и без того уже знал, что это... Подбежал ближе. Он уже ничего не боялся. Сбросил курточку и прикрыл ими голое тело мамки. А потом встал на проезжей полосе и начал махать руками, лихорадочно повторяя:
— Помогите... в больницу... мамку... помогите... в больницу... мамку... помогите…
Но машины не останавливались мальчику который изо всех сил махал руками и что-то кричал, они только прибавляли газу.
Мамка под курточкой не шевелилась, машины все пролетали и пролетали. Нежданно страшная ярость, как пламя, охватила тело мальчика, забила в конвульсиях, бросила к земле. Он упал и, ударяя кулачком по холодному твердому асфальту, закричал тем, что все пролетали и пролетали в красивых глазастых авто, такие сытые, такие равнодушные…
- Я убью вас! Убью вас!.. убью-у-у!..
Димка рыдал до тех пор, пока не вытекло из него вместе со злыми слезами отчаяние. Но тяжелая лютая ненависть к подлому, злому миру не прошла, она будто окаменела, будто застряла в маленькой, доброй души Димки тяжелым раскаленным камнем. И, оттого сам себе чужой, страшный сам себе, Димка встал, сел возле мамки, положил ее всклокоченную голову на колени и стал ждать утра. Ни о чем не думая, ни на что не надеясь...
Продолжение тут - Димкина жилплощадь