На театральной площади одного из итальянских городов царила паника – горел оперный театр. Пожар начался во время спектакля из-за чьей-то беспечности. Пламя мгновенно охватило декорации и перекинулось в зрительный зал. Вокруг горящего здания суетились люди с ведрами. Вздымая снопы искр, рушились перегородки, с крыши падали горящие балки.
Среди всеобщего хаоса обращал на себя внимание хладнокровными и продуманными действиями молодой человек, то и дело скрывавшийся в клубах дыма. Вот он опять появился из стены огня, прижимая к своей груди благообразного старичка. Аккуратно положив его на землю, храбрец окатил себя ведром воды и снова нырнул в огнедышащую пасть.
Полуживой от страха старик вытянулся на земле в полный рост, закрыл глаза и, молитвенно сложив на груди руки, обратился к Богу с горячими словами благодарности. В толпе послышались голоса: «Это Ламперти, знаменитый Франческо Ламперти, маэстро пения. Слава Всевышнему, жив!»
Тем временем отважный юноша вновь появился перед охающими и ахающими зеваками. На этот раз он сгибался под тяжестью внушительного вида матроны, тщетно пытаясь сбить пламя с ее многочисленных нижних юбок. Опустив уже начинающую дышать профессоршу рядом с мужем, молодой человек опять схватил ведро с водой и, опрокинув его на себя, исчез в клубах огня и дыма. Через мгновение свидетели этой ужасной сцены приняли из его рук дрожащего ребенка. Одежда на нем дымилась. Убедившись, что мальчику ничто не угрожает, храбрец растолкал зевак и склонился над профессором. Тот все еще лежал в полуобморочном состоянии, закрыв глаза, вознося к небесам горячую молитву.
Его спасенная супруга прижимала бесчувственного внука к груди и, не в силах вымолвить ни слова, полными слез глазами смотрела на своего благодетеля. Поколебавшись, юноша снял с плеча маэстро травинку, почтительно, даже, чуть робко, дотронулся до его плеча пальцем и неуверенно спросил: «Профессор, когда я теперь могу придти?» Этот вопрос немедленно вывел почтенного Франческо Ламперти из молитвенного состояния. С неожиданной для его возраста и положения резвостью он вскочил на ноги и, размахивая руками, завопил: «Молодой человек! Я устал вам повторять, что у вас нет, не было и никогда не будет певческого голоса. Вы профессионально непригодны для работы на оперной сцене. Поймите же, наконец!» Спаситель почтенного маэстро пошатнулся, губы его упрямо сжались, глаза потемнели. «Вы .., ведь я же вас .., вы ...», – задыхаясь, начал говорить он. Вдруг наш герой повернулся и, обхватив голову руками, бросился бежать.
Звали храбреца и меломана Николай Николаевич Фигнер. Был он русским отставным морским офицером и приехал в Италию учиться петь, искал здесь свое актерское счастье, но оно и под солнечным итальянским небом ему не улыбалось.
Через день неудачник сидел в маленьком кафе за бутылочкой вина и размышлял: «Наверное, они все-таки правы! Ведь это светила! Ипполит Прянишников!.. Какое имя, какая репутация, какой специалист, а какие ученики! Известные на всю Империю солисты Мариинской столичной оперы, крупнейших частных антреприз ... Надо же, сказал, что у меня – ни голоса, ни таланта. А Эверарди, легендарный Эверарди! Его учеников просто пересчитать трудно, легче сказать, где они не поют. Выпускники класса Камилло Эверарди поют вообще во всех столичных и провинциальных театрах. С его мнением нельзя не считаться. А он выгнал меня из консерватории, не позанимавшись со мной и месяца! Да, но здесь, здесь, в Италии, где уж не могут ошибаться, этот Ламперти, несмотря на то, что я, можно сказать, жизнь ему спас, даже он... Что же, в самом деле, остается одно ...» Сумбур его мыслей прервал мягкий голос: «Могу я вам чем-нибудь помочь, молодой человек?»
Через десять лет Петр Ильич Чайковский в одном из писем напишет:
Что касается музыкальной стороны, то я теперь уже знаю, что Фигнер будет превосходен. Какой драгоценный артист этот Фигнер и какое он блестящее исключение из той общеизвестной истины, что "все тенора глупы".
Великий композитор, восхищенный талантом певца, посвятит ему Шесть романсов опуса 73.
А чуть раньше описываемых событий здесь, в Италии, начиналась триумфальная карьера той, кому будет суждено идти бок о бок с нашим героем по жизни и в искусстве.
В отличие от него, у нее на роду было написано стать певицей. Блестящие природные вокальные данные, великолепная сценическая внешность сделали возможным ее поступление в консерваторию в четырнадцатилетнем возрасте! Она родилась в 1858 году во Флоренции и училась пению в родном городе.
Итальянка Амедея Меи Дзоваиде, как и герой ее будущего романа, тоже тогда многого не могла себе представить. Например, что она станет русской певицей, Солисткой Его Величества Русского Царя, а много лет спустя и заслуженной артисткой РСФСР Медеей Ивановной Фигнер, что войдет в историю русской музыки, как первая исполнительница партий Лизы в «Пиковой даме» и Иоланты в одноименной опере П. И. Чайковского.
Один из современников скажет об эмигрировавшей из СССР артистке:
Она говорит, что о России страшно скучает, больше, чем о своей родине – Флоренции, что это ее главная родина, и что ее сердце там.
Но все это будет потом, а пока ... Медея Фигнер о своей молодости и первых гастролях в Испании:
Громадное впечатление на меня, помню, произвело напечатанное на афише мое имя; я несколько раз в день выходила на улицу, чтобы пройти мимо расклеенных афиш, останавливаясь, и еще, и еще раз впивалась глазами в эти несколько букв моего имени. При исполнении известного рассказа Азучены публика мне не дала закончить, раздались оглушительные аплодисменты, и из лож на сцену полетели голуби (итальянский обычай приветствовать молодых, завоевавших симпатии артистов). Описать словами мое чувство при этом я не берусь – его высказать невозможно ... До некоторой степени я сама подходила к их типу, меня не раз считали испанкой, что, впрочем, не мешало испанцам, когда я шла по улице, бросать передо мной плащи и говорить мне: «Благословенна мать твоя, тебя создавшая»; как я конфузилась тогда!
Наверное, это и неудивительно, ведь примадонне было тогда чуть больше шестнадцати!
Но вернемся к нашему герою, которого мы оставили в тот момент, когда его судьба стала меняться волшебным образом. Незнакомец, заговоривший с ним, образно говоря, просто вынул его из петли. Сам ли неожиданный благодетель или рекомендованный им безвестный хормейстер за полгода (!) бесплатно (!) из материала, на который махнули рукой виднейшие специалисты, профессора вокала в России и Италии, сделал такой голос, что Н. Фигнер с успехом спел сначала в любительском спектакле, а затем и на сцене неаполитанского театра труднейшую партию Фауста в опере Ш. Гуно.
Волшебство! Чудо! Вообще так не бывает, но описываемые события – факт. Молодым певцом заинтересовались, пригласили на гастроли по городам Италии, затем Испании, Южной Америки, Англии. В турне по Южной Америке он отправляется в одной труппе с прекрасной итальянкой Амедеей Меи Дзоваиде. Первый же поэтический взгляд итальянских глаз сокрушил пылкое сердце русского артиста.
Много позже один из мемуаристов так описывал свои впечатления от встреч с Медеей Мей:
Описывать красивую наружность стоит, пожалуй, тогда, когда эта красота нарушает общеизвестные законы гармонии. В Медее Ивановне же все было правильно: и точеные хорошим резцом черты лица, и черные выразительные глаза, такие, какие итальянцы воспевают в тысяче серенад, и мягкость движений типичной южанки. Отличием было, пожалуй, то, что грации Медеи Ивановны была свойственна какая-то строгая женственность.
Везде новый артистический дуэт пользуется огромным успехом.
С момента встречи молодые люди не расставались, а 1887 год становится переломным в их биографии. Весной этого года режиссер Императорской Санкт-Петербургской Русской оперы Г. П. Кондратьев приглашает артистическую пару, ставшую столь популярной в Европе и Америке, выступить на главной оперной сцене России.
Это было началом.