1222 год. Зима. Одна из монгольских группировок спешит на Север, добивать отколовшиеся от Султана войска. Характер войска и характеры беглецов, лишают людей Хана работы.
Противник успешно истребляет себя сам.
Продолжение. Предыдущая часть и сражающаяся альтернатива ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Не преувеличивай (свое) значение для людей, не преуменьшай для Бога
Даже для туркмена этот мужчина был мрачен и даже для разбойника угрюм. Словно в насмешку над сущим, звали его Бегенч (Радость). Первенец у родителей, рожденный покоить зрелость и тешить старость, он стал бедой для того и другого.
История Бегенча была такова.
Когда в сердцах Хорезмшахов завелась рыхлость, в их дворцах начали преобладать кипчаки. Других тюрок это изрядно возмущало, а что до таджиков, то их не спрашивал. Неприязнь выливалась в перепалки и драки, где старшие орудовали языками, а младшие кинжалами.
Встретившись, десяток туркмен и десяток кипчаков, самое глухое место делали известным. Охотно назначали встречи и с удовольствием шли.
Одна из стычек была в Гургандже, когда он не только стоял, но и претендовал на землю. Пустяк. Молодцы помяли молодцев, а какому-то ротозею проломили висок. Все-бы ничего, не окажись убитый кипчаком-уранийцем, из племени всесильной Туркан-Хатун. Дело стало государственным, а месть обязательной.
Висок кипчаку проломил Порсы, сутуловатый непоседа с шелухой за ушами и неспокойным взором. Седьмой у родителей, он единственный из братьев (и сестер) дожил до юности. Подбив товарищей на стычку, Порсы спрятал в кулаке обломок подковы, которым противнику и врезал.
Смысла в убийстве не было, но злобе не дано знать как причин поступков, так и их следствия. Подстрекателя быстро поймали, доставив шихнэ, ведавшего настроениями горожан и их склонностью к мятежам.
Поработав с юношей, люди уяснили душевную хлипкость, исключающую государственный вред. Выдав всех, Порсы отправился на свободу, обещая (тайно) доносить впредь. А на товарищей началась охота.
Бегенчу она сперва нравилась, а после он узнал какими бывают люди.
Мужчина дерется с мужчиной, но искавшие юношу были другого состава. Заковав в цепи отца, следом в темницу бросили тетку (по матери), которую он и не знал толком. Недалекую женщину на шестом десятке, умевшую хлопать глазами, печь лепешки и нянчить внуков.
Не понимая за что ее держат в подземелье (и бьют), женщина протяжно по-старушачьи хныкала, вызывая у тюремщиков смех.
Про злоключения поведал Порсы. Он же намекнул, что есть человек, могущий поспособствовать с обменом себя на родных. Ни секундой не сомневаясь, Бегенч погнал скакуна в степи, а сам побрел пешим.
В назначенном месте, туркмена схватили и бросили в башню.
Тетке к тому времени, крысы уже отъели пальцы. А над отцом... тешились крысы другого рода, которых государства держат в подземельях и на которых государства стоят.
О том и другом, юноше в подробностях рассказывал ухоженный таджик с широкой улыбкой, источающий благовония. Чьи слова старательно записывал секретарь.
Так нельзя.. Вы обещали обмен
Только и выдавил Бегенч
Нравится не нравится, терпи моя красавица
Рассмеялся тайный человек, выпустив содержимое ноздри на бородку.
Потомственный хранитель покоев добра и зла не искал, путая факельный свет с солнечными лучами.
Почему ты о таком пишешь! - воскликнет привыкший запивать лесть слащавостью. Потому что такое есть.
То впрочем удивительно, что зная о человеческой низости, в существовании дьявола кто-то еще сомневается.
Отец Бегенча сгинул молча. А к тетке юношу водили, давая слышать охающие всхлипы, прерываемые проклятиями (ему). Люди склонны винить не мучителей, но на кого мучители указывают.
Они это знают и на этом стоят.
Иной бы на месте Бегенча сломался, но он был тюрком и жить не бросил. Утро туркмен начинал вопросом
Почему Ты, не сделал меня слепым?
И садился обхватив колени, чтобы спросить в полдень
Почему Ты, не сделал меня глухим?
Завершая день вопросом
Почему Ты, не сделал меня безумцем
Кто бы поверил, что юноше однажды ответили
Чтобы ты увидел, услышал и понял, Кто их накажет
Минуло несколько лет.
В 1203-м с гурганджских стен виднелся лишь ветер знамен и бескрайность гуридского войска. На защиту поднимали всех и двери темниц отворились. С семьюдесятью тысячами других ополченцев, Бегенч защищал государство, отобравшее у него всё.
Когда гуридов отогнали, он ушел в степи. Грабить и ждать.
Внутренняя эмиграция
Не он не умел учиться, но ты не умел учить
Черные Пески(Кара-Кум) и туркменская шайка, к которой прибился Бегенч, не сделали его душегубом.
Государство крепчало и поблажек разбойникам не давали.
Днем прятались от зноя, ночью от стражи. Шорох заставлял оглядываться, движение пригибаться. Жизнь свелась к попойкам, смысл к проеданию краденого. Другой отрады у бесстыдников не было. Преступную жизнь тот лишь назовет сладкой, кто ее горечи не вкушал.
Поденщик и тот жил лучше.
Бегенчу везло выходить сухим из воды и целым из свалок. Стрелы свистели у горла, сабли у глаз. Десятки, сотни товарищей схоронил он за годы. Большей частью туркмен, но были и другие, спаянные желанием есть сытно и не работать вообще.
Со всем и всеми мирился Бегенч кроме хорезмшахова царства. Когда товарищи трепали купцов о сокровищах, он спрашивал новости. Ничего кроме, его не интересовало.
Туркмен ликовал узнав, что сын мерзавки - Мухаммед (к этому отродью он не применял титул) оказался в кара-китайском плену. Согретое сердце распустилось весенними почками, заставляя ждать следующих новостей с замиранием. Как влюбленная девица встречи.
Новости были черными.
Хорезмшах сбежал. Падения делали его державу крепче, удары усиливали. Кара-китаев разбили и все мусульмане от Инда до Нила сорвали глотки, выкрикивая султанские здравицы. Добровольно присоединился Самарканд, чье последующий бунт строго наказали.
Оставалась безделица - взять Багдад.
После сделавшись властелином всех мусульман, Хорезмшах мог разносить владычество во все стороны света. Всё говорило - смирись, но он помнил, что делали с его отцом и теткой. Помнил на чем это могущество строилось.
Их радости были его печалью, их печаль его радостью.
Бегенчу вдруг показалось, что его обманули. Тот голос. Который он помнил. Которым жил. Всего-лишь успокоил, как мать покоит дитя, обещая все что угодно, лишь бы не плакало. А может... может и не было ничего, и он сам баюкал себя, принимая свои мысли за Его обещания.
Годы казались прожитыми пусто, а бездетность стала последней отрадой.
В нём (по крайней мере!) мир свою будущность не получит, тешился Бегенч. Он то (точно!) не отправит нового человека в старую пасть. С тех пор мужчина начал злобно шутит. Особенно о женщинах, чью потребность любить (и рожать) презирал. Не будь этих... баб, и миру давно подохнуть.
Наблюдения сделались остры, замечания колки и он не стеснялся срывать халаты лицемерия, обнажая наготу причин.
Дружба живет до первой женской улыбки и начальственного свистка
Усмехался он любившим брататься.
Будь твоя воля, тебе бы сапоги облизывали
Слышали от него простачки
Зевком грабят беседу, а правдой соседа
Сверлились любители сетовать на других.
Отрадная желчность бурлила скважиной, пока армянский купец с туркменским ножом у горла не рассказал: войска Хорезмшаха замерзли на иракских перевалах. Как обещали, так и сбылось.
С этих пор хорошие новости не прекращались.
Мухаммед не выиграл битву в степи.
Его дерзкий родственник ограбил людей дальнего Хана и вскоре Хан перестал быть дальним, а жизнь прежней.
Ветер перемен
Не исключай случайности, чтобы случайность не исключила тебя
Вторжение застало разбойничью шайку в устьях Джейхуна, между Гурганджем и Йенгикендом, где они грабили проходящих. С началом войны дороги опустели, а путники пошли такие, что их самих приходилось кормить. Кто-бы что ни говорил, но у преступника сердце... бывает.
Там откуда бежали люди, шествовал Джучи.
С нойоном Джэтэ, Старший Сын истребил Сыгнак, Дженд и другие города на Сейхуне. Когда пыль улеглась, к туркменам явились посланники. И даже знающий удивлялся, насколько они всё (обо всем) знали.
Посланцы припомнили все долги падшего государства. На весы клали поруганных девиц, замученных отроков и самое тяжкое - насмешки. Неудивительно, что туркменские старейшины решили.
Союзу с монголами быть.
Бегенч влился в отряд некоего Нэргуя, из наспех сколоченного тумена Тайнал-нойона. Быстро выяснилось, что монголы требовательны и поблажек никому не дают.
Пробуждение означало работу.
Едва-ли кто мог пройтипо лагерю праздно, не отведав плетей. Племена взбунтовались, убили Нэргуя и сбежали на юг. Это случилось до падения Гурганджа, когда его крепость еще стояла.
Выходку без последствий не оставили.
Монгола убили в тыловых частях, замыкавших движение тумена к Хорезму. Передовые отряды развернулись, окружили мятежников и перестреляли всех, привыкших думать прежде чем бегать.
Бегенч сбежал и добрался до Хорасана, где влился в войска Аграка. Приняв участие в попытке последнего Хорезмшаха спасти ненавистную (Бегенчу) страну. Не всегда человек выбирает страну и не всегда сторону.
В конце-концов Джалал ад Дина туркмены оставили. Об этом писалось подробно и возвращаться к нему не стоит. Но когда (после Парвана) над пленными монголами измывались, Бегенч вспоминал отца. И сознавая, что хмарь выжила - выл.
Да не тут то было.
Султанское войско раскололось и его части разбили по очереди. Бегенч снова выжил и загнав коня до кровавой пены, остановился где-то у Мерва. Здесь он нашел следующего, потом другого.
Ноги вели в Гургандж.
В проклятый город, чирей земли и нагноение существующего. Не замечая сам, Бегенч уже начинал говорить притчами.
Палачина
Дающий имя, следит за его соответствием
Зерно в переметной суме кончилось, как и силы держать поводья. Конь брел, а Бегенч болтался приготовившись где-нибудь (какая разница...) умереть. Полуденное солнце сушило кости, а воли хватало спросить
Зачем жил я, и зачем живут люди
В ноздри коню и человеку врезала речная испарина
Впервые за двадцать лет, Бегенч усмехнулся не горько. Густой запах копоти говорил, что где-то поблизости еще одна радость.
Не дойдя ста шагов до реки, конь завалился. Оставив его тигру (чтобы не сожрал самого), Бегенч забрал седло и углубился в камышовую пойму.
Тростник сужался, оставив едва уловимую тропу, проложенную человеком или кем-то еще.
Тропа вывела к воде, обнажая прибрежную полоску, достаточную чтобы стоять, но не уложить тело. Бегенч выхватил кинжал и взялся за дело. Срезанный камыш летел в сторону, земля в реку. Копая и трамбуя, разбойник провозился до заката и поглядел на плоды.
Сияя ровностью, уложенный тростником берег приглашал спать. Засыпая успокоенным Бегенч понял чего ему так не хватало всю жизнь. Труда.
Проснувшись он увидел плотик, где дымилась лепешка и блестел мед. Стоило протянуть руку, плот отплывал, требуя некоего обещания.
Я не стану мстить и не буду красть
Сказал Бегенч
Плот пристал, добавив к горячей лепешке и меду холодное молока. Подкрепившись, бывший разбойник отправился в путь.
На развалинах Гурганджа, Бегенч долго искал то самое место. Взгляд упал на дыру под холмом, откуда шмыгнула крыса и выбрался человек - Порсы.
Он услужливо протянул руку Таджику. Тому самому. Медленно, но верно они брали бразды группы выживших. Его они не узнали, а он помня обещание, не стал их убивать.
Это сделали за него другие.
От Царевича (Джучи) в Ургенч прибыл Чин-Тимур - наместник.
Его сопровождали переписчики и другие люди. Выживших расставили рядами, отделив мужчин от женщин с детьми. Вдоль верениц прохаживался незнакомец китайского вида, с морщинами у глаз. Стоило ему оказаться рядом с Таджиком, ребенок одной туркменки заговорил:
Палачина
и указывая на хранителя пальцем, повторил слово разными интонациями.
Кидань всё понял и палачину прикончили, отправив следом доносчика Порсы. Новая система в людях системы старой, нужды не имела. Голова Таджика покатилась влево, а из за пазухи юркнула крыса. Каждый из стоявших рядами, вдруг почувствовал в груди облегчение.
Жизнь пошла своим чередом.
Днем Бегенч разбирал завалы, вечерами рассказывал притчи. Приходя его слушать, люди приносили с собой съестное, деля на всех. Никогда еще земля не бывала настолько уютной.
О многом Бегенч говорил загадками.
О деревянном царстве, игравшем с огнем. О полосатой земле, полезшей на небо проглотить солнце, которое рассекло ей нутро, обнажая смердящие тайны. О строителях зеленого тарантула, называвших свое строение храмом, но не сказавших какому богу.
Чего только у костров не услышишь.
Про каких только распятых мальчиков не скажет испанский диспетчер в вечерний вечер, под соловьиные трели и пение снегирей. Хотя о разгроме туркменско-таджикского войска, Бегенч рассказывал прямо.
Послушать об этом можно потому хотя-бы, что это речь очевидца.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ. Резервная площадка ЗДЕСЬ.
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489