Александр Иванович Герцен — персонаж большинству знакомый, хотя тому же большинству и почти неизвестный. Его звучная и запоминающаяся фамилия присутствует во всех учебниках истории, во многих учебниках литературы, среди наиболее упоминаемых его произведений — "Былое и думы", красочная автобиографическая повесть, которая хотя и 40 лет назад не входила в список бестселлеров, но настойчиво упоминалась в учебной и исследовательской и не может считаться малоизвестной. Сейчас она присутствует в сети и как аудиокнига на всех популярных ресурсах, и вполне справедливо. В ней много можно найти интересного и в применении к современной жизни.
О том, что Александр Иванович Герцен был писателем, революционером и эмигрантом одновременно известно давно и написано много. Но есть такая теория, что настоящие революционеры — люди психически не вполне адекватные. Вот и Герцен в своей автобиографии дают немало аргументов тому в подтверждение.
Для обоснования названия статьи автор привлёк 2-х таких авторитетных и всемирно известных величин в психологии и психиатрии как Чезаре Ломброзо и Макс Нордау с их наиболее известными трудами "Гениальность и помешательство" и "Вырождение". Выводы этих учёных тем ценнее, что их не коснулась нормативная деятельность Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ).
И чтобы не быть голословным, вот несколько слов от знаменитого ученика Чезаре Ломброзо:
Психологические источники нравственного помешательства во всех степенях его развития заключаются в сильно развитом эгоизме и непреодолимых влечениях, т. е. неспособности противиться внутреннему влечению, побуждающему совершить какое-нибудь действие. Это два главных признака вырождения. (Нордау М. "Вырождение")
Старшее поколение наверняка помнит тезис о том, как "декабристы разбудили Герцена". Это довольно меткое ленинское выражение довольно точно передаёт начало одного из навязчивых состояний Герцена А. И. — преклонения перед декабристами. Не факт, что писатель-вольнодумец вообще вникал в идеи этого общественно-политического течения первой четверти XIX века. Здесь скорее набор смутных детских впечатлений, оживившихся и сформировавшихся в навязчивую идею в пубертатный период — на момент известий о казни 5-ти декабристов в Петербурге Александру Герцену было 14 лет.
Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии [молебен в честь коронации Николая I Павловича — прим. автора], и тут, перед алтарём, осквернённым кровавой молитвой, я клялся отомстить казнённых и обрекал себя на борьбу с этим тройном, с этим алтарём, с этими пушками. Я не отомстил; гвардия и трон, алтарь и пушки — всё осталось; но через тридцать лет я стою под тем же знаменем, которого не покидал ни разу (Герцен А. И., "Полярная звезда", 1855).
Подобную графоманию психиатр, не отягощённые новейшими решениями ВОЗ, скорее всего, признали бы одним из признаков душевного расстройства. И совершенно справедливо.
Другое его непреодолимое влечение, органически связанное с первым, — патологическая ненависть к российскому императору Николаю I. При этом рационального объяснения этой ненависти у самого Герцена А. И. встретить нельзя. Здесь скорее мистический страх перед стремлением Николая I Павловича Романова покорить всех своим страшным взглядом. Возможно в этом и есть истинная, но скрытая причина эмиграции Александра Герцена.
Он на улице, во дворце, с своими детьми и министрами, с вестовыми и фрейлинами пробовал беспрестанно, имеет ли его взгляд свойство гремучей змеи — останавливать кровь в жилах. (Герцен А. И. "Былое и думы")
Дальше в повествовании описание взгляда и вообще внешности Николая I всё больше обретало зловеще мистический характер. И, само собой, всё плохое, что происходило вокруг, происходило по воле императора Николая Павловича. Что касательно эгоизма Герцена А. И.: на страницах его повести "Былое и думы" непременный его собственный восторг вызывает его собственная деятельность и деятельность сложившегося вокруг него кружка.
В связи с угнетенным состоянием духа обыкновенно замечается и нерасположение действовать, доходящее иногда до отвращения ко всякого рода деятельности и до полного ослабления воли (абулии).(Нордау М. "Вырождение")
Показательным для идеолога социализма Герцена А. И. является и его неприятие любого систематического труда. В каждой ссылке, надо сказать, Александр Герцен неплохо устраивался на какой-нибудь хлебной должности, пользуясь покровительством местных властей. Однако, необходимость систематического исполнения служебных обязанностей его тяготила. Служебная добросовестность других вызывала в нём только презрительную насмешку. Надо сказать, в этом его откровения сходны с воспоминаниями Адольфа Гитлера в автобиографической части "Mein Kampf". При этом и тот, и другой ни в коей мере не считали эту неспособность к регулярному труду своим недостатком, наоборот, приходили к выводу о порочности общества и государственного устройства, обнаруживая признаки эготизма. Кстати, в защиту своего друга и напарника Огарёва Николай Платонович от обвинений в праздности Герцен А. И. приводит сожаление его, Огарёва Н.П., о том, что вот де он прожил уже на свете 23 года, а для вечности ничего не сделал. Работа не для вечности как вариант не рассматривалась.
Под эготизмом мы разумеем болезнь, выражающуюся в том, что больной видит все в превратном свете, не понимает окружающего его мира и не умеет найтись в нем. (Нордау М. "Вырождение")
Кстати, несмотря на различие в предмете своего интереса: у Герцена это наука и философия, а у Гитлера — изобразительное искусство и архитектура, оба и здесь сходны в неприятии академизма и с презрением высказывались в своих автобиографиях о тех, кто стремится к достижению мастерства через всё тот же систематический труд. Герцен А. И. "научное творчество" своего кружка описал как изысканные помойки, сопровождаемые дискуссиями о прочитанных книгах. Гитлер А., ссылаясь на бедность, вспоминал как "учился" искусству, бродя по богатым архитектурными изысками улицам Вены.
Надо, однако, постоянно помнить, что границы между мистицизмом и эготизмом шатки и в точности проведены быть не могут. Эготисты бывают иногда в то же время мистиками, эротоманами и, как это ни кажется парадоксальным, даже мнимыми человеколюбцами; с другой стороны, у мистиков нередко встречается сильно развитый эготизм. Некоторых психопатов трудно причислить к одной из этих двух категорий — так равномерно у них выражены все признаки вырождения. (Нордау М. "Вырождение")
Мистицизм Адольфа Гитлера — вещь теперь уже почти общеизвестная. Мистицизм Александра Герцена можно усмотреть в его изображении своего навязчивого атеизма, вернее даже, антиправославия, одновременно со смутным страхом перед личностью императора Николая I и туманными мотивами для собственного мировоззрения.
И ещё один эпизод к предполагаемой патологии Александра Ивановича Герцена — описание его дружбы с Николаем Платоновичем Огарёвым.
Я не знаю, почему дают какой-то монополь воспоминаниям первой любви над воспоминаниями молодой дружбы. Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она — страстная дружба. С своей стороны, дружба между юношами имеет всю горячность любви и весь её характер: та же застенчивая боязнь касаться словом своих чувств, то же недоверие к себе, безусловная преданность, та же мучительная тоска разлуки и то же ревнивое желание исключительности.
Я давно любил, и любил страстно, Ника [Николая Огарёва — прим. автора], но не решался назвать его "другом", и когда он жил летом в Кунцеве, я писал ему в конце письма: "Друг ваш или нет, ещё не знаю". Он первый стал мне писать ты и называл меня своим Агатоном по Карамзину, а я звал его моим Рафаилом по Шиллеру. (Герцен А. И. "Былое и думы")
Даже в наше постмодерновое время это признание и другие звучат излишне откровенно и даже неприлично. Если ещё принять во внимание неприятие Александром Герценым женитьбы Николая Огарёв, хотя он сам был к тому времени уже женат на своей двоюродной сестре, то дальнейшие комментарии становятся излишними.
Традиционное: заходите, читайте, смотрите, ставьте like, если понравилось, делитесь ссылкой в соц. сетях, ну и подписывайтесь на канал.