Непридуманные истории Святослава Моисеенко. Дружба - понятие круглосуточное. Даже, когда трудно. Даже, когда масса противоречий и непонимание. Настоящая дружба - это навсегда. До той самой, последней черты...
Мы познакомились на стыке эпох. Ещё не развалившегося Союза и уже рождающейся независимой России.
Саша работал администратором в тогда ещё мощной структуре – Госконцерте СССР, а Алик – его помощником. Подвизались они в то время в Дирекции индийских фестивалей, сопровождая в гастрольных поездках иностранные группы, «культурно» покорявшие необъятные просторы нашего Отечества.
Фривольные времена левых концертных денег заканчивались, а перестроиться на откровенное кидалово и откаты не было ни времени, ни желания. Ни таланта, если уж до конца честно.
В период нашего плотного знакомства (просто, между делом, мы и раньше время от времени пересекались), ребята переживали не самый лучший период своей жизни. Привыкшие к огромным деньгам и, что характерно, их неиссякаемому потоку, они потерялись в динамике агрессивно зарождающейся новой жизни.
Нас же просто свёл случай.
Саша заехал на чай к нашему общему приятелю, по случайности одному из моих крестников, а я гостил у того в период своего очередного кутежа.
Мы вспомнили друг друга и, чередуя водку, виски и коньяк, занялись решением вселенских проблем из разряда: «кто виноват во всём этом бардаке» и «что, собственно, делать»?
Впоследствии, меня, Сашку и Алика стали называть неразлучной троицей.
Мы действительно настолько сдружились, что честно делили и радости, и горести на троих.
Вместе снимали квартиру (Саша и Алик имели жилплощадь в области, а я - в Питере), вместе питались китайской лапшой, предвестницей «Доширака», и бульонными кубиками не самого лучшего качества. Вместе курили две сигареты на троих. И вместе размышляли над тем, как, собственно, банально выжить.
Денег, вырученных от продажи нескольких моих перстней (пришлось из-за нужды расстаться с любимыми цацками), хватило на небольшой срок оплаты за съёмное жильё и на нехитрую снедь. Но вечно так продолжаться не могло, и нас с Сашей накрыло озарение: ведь мы оба являемся потенциальными преподавателями. Он – русского языка и литературы, я же – истории и экономики.
Используя какие-никакие связи, мне удалось устроиться завучем в один из учебно-воспитательных комплексов Москвы. А через неделю пристроить и Сашу с Аликом. Сашу – учителем, Алика – завхозом.
Директор УВК был потрясающим пройдохой, «менеджером от образования» новой формации, из тех, так сказать, кто превращает государственную структуру в частную кормушку.
Рассматривая УВК как свою собственность, он создал на базе комплекса некое коммерческое высшее учебное заведение, призванием которого было готовить новых управленцев.
Поскольку на лицензии, при наличии регулярного финансового конверта, тогда смотрели сквозь пальцы, особо утруждаться не приходилось. И я с огромным удовольствием совмещал должность завуча УВК с должностью «зама» в «институте», попутно проставляя в табелях неимоверное число якобы отработанных часов и себе, и Сашке. Собственно, именно благодаря таким акробатическим этюдам нам удалось значительно поправить своё финансовое положение.
Жизнь стала налаживаться.
Мы с Сашей колесили по учебным заведениям, преподавая напропалую всё, что только душа пожелает. От «этики и эстетики», «современного этикета» и «гармоничного развития личности» до «основ международного финансового права» и «менеджмента в области налогообложения».
Потом мне всё это надоело и, как уже описывалось в одной из предыдущих глав, я вернулся в Петербург.
Саша с Аликом остались в Москве.
Саша продолжал преподавать, Алик – работал управленцем в какой-то очередной мегаприбыльной и супераферистичной фирме.
Со временем Саша не справился с суровой реальностью и вновь оказался без работы.
Умнейший и талантливейший человек в очередной раз очутился за бортом повседневности. Он стал никому не нужен.
Воспитанный и интеллигентный, эстет до мозга костей, с иронией воспринимающий всё, что происходит вокруг, - он абсолютно не вписывался в стаю быстро звереющих акул российского бизнеса.
Его уволили с преподавания.
Но и дома он сидеть не мог.
Каждый день он выезжал на электричке со своей подмосковной дачи (маленького однокомнатного домика, с удобствами во дворе, под Люберцами) в Москву, садился в одном из кафе на Тверской, и за дежурной чашкой крепкого кофе потухшим взглядом наблюдал за тем, как за огромной витриной неумолимо движется к финалу ежедневная театральная постановка под названием «Жизнь».
Алик с тревогой наблюдал за другом. Но, увы, ничем не мог помочь. Работая сутки напролёт, он и сам был на птичьих правах в фирме, носящей гордое название «Инфраструктура», от зарплаты до зарплаты надеясь на то, что удастся продержаться на плаву ещё некоторое время.
От безысходности Алик позвонил мне. И уже через неделю Саша приехал погостить в мою питерскую квартиру, задержавшись там навсегда…
В Петербурге он ожил.
Создавалось впечатление, что у него, как бы, открылось второе дыхание.
Он снова стал деятельным, живо интересующимся происходящими событиями.
Я опять слышал его ироничные, а порой и очень едкие комментарии на бред, несущийся с экранов телевизоров.
В общем, в реальность вернулся тот Саша, тот Александр Иванович, которого мы знали всегда.
Он полностью изменил образ жизни и как-то по-другому расставил приоритеты. Ему более не интересны были самостоятельные проекты, хотя авантюрная жилка никуда не исчезла. Он по-прежнему был готов ввязываться в любые авантюры (в хорошем смысле этого слова), но только не в чьи-нибудь, а конкретно в мои, не уставая повторять, что вместе со мной он готов «на любой кипиш, кроме голодовки».
Саша просто стал жить моей жизнью, всячески стараясь быть не только исключительно полезным, но и, как бы это правильно выразиться… младшим партнёром, что ли, в любых моих начинаниях, от творчества до активной общественной деятельности.
Однако, видимо у Господа Бога свои, сильно отличающиеся от наших, планы на каждую человеческую жизнь.
Задолго до переезда в Москву Саша, будучи гражданином, тогда ещё очень братской, Украинской ССР, жил и учился в Литве, где, окончив педагогический институт, одно время преподавал в школе.
Там же и женился.
Там же родилась дочь.
Потом, пройдя через полосу неурядиц, неустроенности и женских капризов, с чисто литовским гонором, замешанных на высокородных польских кровях, претендующих на гораздо более обеспеченную жизнь, чем жизнь, подкрепляемая зарплатой советского учителя, Александр Иванович смирился как с тем, что жена ушла к другому, более успешному и, несомненно, более богатому, так и с тем, что вся, бесконечно счастливая, новая семья благополучно эмигрировала в Польшу.
В то же время, видимо на фоне семейной трагедии, у Саши обнаружилась онкология.
К счастью, всё было купировано на ранней стадии методом химиотерапии, и рак горла удалось остановить. Но врачи настоятельно рекомендовали постоянно проходить проверку и обязательно следить за состоянием здоровья.
И вот, в Петербурге старая проблема вновь дала о себе знать.
Наверное, Александра Ивановича ещё можно было спасти.
Наверное…
По крайней мере, мы приложили к этому все усилия.
Нахально пользуясь всеми доступными рычагами, пуская в ход все мыслимые знакомства и самый беспардонный блат, я договорился об обследовании в п. Песочном Ленинградской области. В одном из ведущих онкологических центров. На тот момент всё ещё не было настолько печально, чтобы опускать руки. Конечно, нужна была операция. Но это ведь не критично.
Как всегда, вопрос упёрся в финансы.
Саша был гражданином «незалежной» Украины, постоянно проживающим (имеющим прописку) в Московской области.
К сожалению, на него не распространялись пресловутые «квоты», которые можно было бы банально выбить на бесплатное лечение. Приходилось искать другие пути. Причём, особых вариантов не было. Саша позвонил родителям в Николаев, на Украину и предельно ясно обрисовал ситуацию. Однако, его в очередной раз не поняли. Или не поверили в серьёзность ситуации. Или не захотели верить. Сашина мать сказала, что у неё нет денег на всякие больницы, им с Иваном Александровичем (Сашин папа) нужно делать ремонт и в квартире, и на даче.
Честно говоря, мы были ошарашены такой отповедью.
Сашины родители всегда были очень сложными людьми, со своими взглядами на жизнь, категоричным собственным мнением и нежеланием понимать собственного сына. Но мы просто не думали, что аж настолько.
Не отчаиваясь, мы продолжали искать деньги, связи, возможности.
А потом стало поздно…
Неожиданно опухоль начала стремительно прогрессировать.
Даже наши московские друзья, по традиции приехавшие встречать вместе с нами новый год, заметили, что Александр Иванович как-то неважно выглядит. А он продолжал улыбаться и говорить, что ничего страшного, просто устал за последнее время. Будучи внутренне сильным и необычайно крепким духовно человеком, Саша никому и никогда не показывал насколько ему трудно. Его жизненным кредо было утверждение, что «жить можно бедно и впроголодь, но для всех остальных у тебя должны быть дорогие визитки, «паркер» с золотым пером и вещи от кутюр, и никто и никогда не должен подозревать, что денег у тебя нет даже на метро».
После новогодних праздников моему другу стало хуже.
С помощью влиятельных знакомых мне удалось положить его в хорошую больницу под наблюдение известного профессора-онколога. Через неделю профессор меня вызвал и сказал, что операцию делать уже поздно, метастазы поразили практически весь организм. Единственное, что можно было сделать, это вставить трубку в горло, чтобы Саша мог дышать и катетер в желудок, чтобы можно было питаться.
Опухоль в горле пищу не пропускала.
Нормально разговаривать Саша уже не мог.
Я ничего ему не говорил, продолжая обнадёживать, утверждая, что всё «по плану», что идут обследования, что надо потерпеть. А вернувшись из больницы домой, я тихо плакал на кухне, обхватив голову руками. Что делать и как быть дальше, я просто не знал. Все сбережения, которые были не только у меня, но и у моей семьи, мы потратили на продление Сашиной жизни. Денег больше не было, взять их было неоткуда. А дорогущие лекарства по-прежнему были крайне необходимы.
Я поехал за помощью в Москву.
И столкнулся с ужасным непониманием.
Мне никто, абсолютно никто не поверил!
Ни в то, что нет денег, ни в то, что Саша умирает.
Даже Алик, наш самый близкий друг, часть нашей «троицы» заподозрил меня в чудовищном обмане, целью которого было выманить у знакомых как можно больше денег под благовидным предлогом.
Мы с Аликом кричали друг на друга, взаимно обвиняя во всех смертных грехах. Я думал, что это конец нашей многолетней дружбе, разрыв всех отношений. И уже собрался уйти, хлопнув дверью, как, видимо, что-то щёлкнуло в голове Алика. По-принципу, «ну не может же он так нагло врать»! И Алик решил поехать со мной в Питер, чтобы всё проверить и «вывести меня на чистую воду».
С вокзала, заехав домой только, чтобы оставить вещи, мы направились прямо в больницу.
Я наблюдал за выражением лица Алика.
Оно было всё более и более удивлённым.
Он каждую минуту ждал, когда же раскроется обман.
Сказать, что он был потрясён, когда перешагнул порог палаты и увидел Сашу – значит не сказать ничего. Будучи от природы достаточно худощавым, Саша всего лишь за месяц, прошедший после нашей совместной встречи нового года, высох, практически превратившись в живую мумию. Говорить ему было трудно, даже через какое-то приспособление, помогавшее извлекать металлические речевые звуки, поэтому свои ответы и вопросы он старался писать в блокноте.
В тот же день профессор, наблюдавший Александра Ивановича, сообщил мне со всей предельной откровенностью, что пациенту осталось от силы месяц-полтора.
Вечером Алик уехал в Москву.
С жутким чувством вины и невероятно сильным желанием сделать всё возможное для того, чтобы последние дни друга на этой земле были максимально комфортными.
Так и было.
Развив бурную деятельность, Алик сумел донести невероятный трагизм ситуации до всех москвичей, знавших и любивших Сашу.
Денег удалось собрать достаточно.
Недостаточно для того, чтобы выжить. Об этом нужно было заботиться раньше.
Но достаточно для того, чтобы спокойно умереть.
Страшные слова…
Но, правда не обязательно должна быть привлекательной.
Алик практически жил в поезде «Москва – Санкт-Петербург», курсируя через день между двумя столицами. Я же каждое своё утро начинал с больницы, открывая с первыми лучами солнца дверь Сашиной палаты.
Вскоре нам удалось перевести Сашу в комфортабельный хоспис, что в то время казалось чем-то из области фантастики, несмотря на деньги. Однако в этом нам помогли мои удивительные друзья – Игорь Борисович Дмитриев и Елена Фердинандовна Андерегг. Просто в Петербурге не смогли отказать в просьбе любимым артистам, являвшимся как бы частью визитной карточки Города на Неве.
Александр Иванович всё понимал.
Он наблюдал за нашей с Аликом суетой, и понимал, что умирает
Единственным его вопросом было:
- Скажи мне честно, когда? Мне нужно знать, чтобы успеть сделать некоторые вещи.
Я не смог уйти от ответа. Сказал.
Информацию о том, что осталось меньше месяца, он воспринял на удивление спокойно, высказав всего лишь несколько просьб. Он хотел увидеть самых близких друзей, попрощаться с мамой, принять монашеский постриг и быть похороненным в Петербурге.
С Сашиной мамой по телефону общался Алик.
Он объяснял ей, что Саша умирает, что счёт идёт буквально на дни, умолял приехать, но она по-прежнему отказывалась во что-либо верить, пропуская мимо ушей все наши доводы, ссылаясь на то, что не может оставить болеющего Ивана Александровича одного.
Саша умер через день после принятия схимы.
И через неделю после просьбы попрощаться с мамой.
Ему был сорок один год…
Мы похоронили Сашу, теперь уже монаха Александра, как он и просил в Петербурге.
Его мама, отказавшись приехать, когда он был жив, приехала, доверив болеющего Ивана Александровича заботам соседки, на похороны сына.
Я смотрел на эту плачущую женщину, и не испытывал никакой жалости. Я вообще не испытывал к ней никаких чувств. Она казалась мне в тот момент абсолютно ненужной мебелью, которая случайно оказалась в нашей квартире. Я не понимал логики её поступков. Не понимал, почему она отказалась приехать, когда Саша был жив. И не понимал, зачем она приехала сейчас.
Видимо, у каждого свой путь и свой ответ перед Всевышним.
Я не знаю, где теперь эта женщина, как сложилась её дальнейшая жизнь, жива ли она.
Скорее всего, уже нет.
И, может быть, встретившись с сыном за гранью, она сумеет объяснить Саше всю глубину своей материнской любви.
А мы…
Мы очень часто вспоминаем нашего друга.
Его неунывающий характер, его хлёсткие определения, его искромётные цитаты.
Вспоминаем те курьёзные ситуации, в которые вляпывались по молодости лет.
И понимаем, как сильно нам не хватает тех, кого мы по-настоящему, искренне любили…
(© Copyright: Святослав Моисеенко «ПО ТУ СТОРОНУ ГЛЯНЦА…». Свидетельство № 218072900710)
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…