Например, подогрев зав. Клубом, добрейшего паренька, сержанта Грушу, блоком сигарет, мы ходили по ночам смотреть кино: «Короткое замыкание или «Маленькую Веру». Иногда Груша пускал нас в музей и мы фотографировались с музейными экспонатами. А иногда, просто играли в бильярд и валяли дурака. Ну, и конечно, ночные пиршества! Жареная картошка, жареный морской окунь, булочки, закупленные днем, все это с крепким и очень сладким чаем. Кстати, я заметил, что в армии, почему-то, очень всегда хотелось именно сладкого: шоколадных конфет, каких-нибудь плюшек или просто сгущенки с белым хлебом. Кстати, именно в армии я узнал, что шоколадные конфеты с белым хлебом – это пик гурманского наслаждения, изыск, так сказать. Была еще одна штука, которую все очень любили – это корочка белого хлеба, намазанная сливочным маслом, а сверху – размоченный сахар-песок. Это называлось «солдатским пирожным» А еще я очень любил пастеризованное молоко в банках, или, как мы его называли – «парализованное». В банке делалось две дырочки и молоко, густое, сладковатое, тянулось из банки через одну из дырочек. Это был восторг! Для пущего эффекта, конечно, дырочки лучше было делать штык-ножом. Но вполне нормально было и обычным складешком. А еще была арахисовая халва, которую мы покупали глыбами – белая, рассыпчатая, такая вкусная, что можно было родину продать за кусок этой халвы! Обычно, отправляя молодого в солдатскую чайную, или «чипок», я говорил так:»возьмешь булок штук десяток и халвы кусок величиной с голову» И когда приносили этот белый слоистый камень с вкраплениями орешков, не было более счастливого человека на этой земле, чем я, честное слово!
А весной к нам в часть для прохождения практики, приехали курсанты военного училища. Их было трое: Один, вдумчивый и серьезный, Толик Земко, второй, веселый и жизнерадостный, Гриша (не помню уже его фамилию), третий был похож повадками на белогвардейца. Имя его я не помню, но фамилия у него была, действительно как у белогвардейца – Желярдин. Мы сразу окрестили его Поручиком. Он действительно, был похож на поручика. Толя Земко, как я узнал только после того, как поближе с ним познакомился, увлекался психологией, практиковал гипноз и даже устраивал нам иногда небольшие представления: погружал кого-нибудь в транс и, например, внушал ему, что вокруг него бегают огромные тараканы. Подопытный начинал воевать с этими тараканами – нам было очень смешно за этим наблюдать. С Толей мы очень часто общались на темы психологии и гипноза. Меня очень заинтересовала эта тема, захотелось, что называется, копнуть поглубже, изучить, как и что работает в человеческой психике. Я стал ходить в библиотеку, много читать по психологии, начав, естественно, с Ницше и Шопенгауэра. Психология потрясла меня до глубины души: мне захотелось заняться ей, как говорится, надолго и всерьез, настолько я увлекся. Вот так, случайная встреча с нужным человеком, резко повернула в моей голове какой-то переключатель. Да так решительно, что я даже после армии всерьез занялся психологией и гипнозом. А пока, я экспериментировал на Антоне и Кузе. Иногда у меня получалось ввести их в транс, иногда нет. Но я снова и снова пробовал, отмечая, как лучше делать и как не надо. Антон с Кузей совершенно не возражали играть роль тренажеров. Ведь им тоже было скучно. А в армии, любое действие необычного характера, уже воспринималось как развлечение. И они, плюс ко всему, были уверены, что помогают мне, что называется «прокачать» свой уровень владения гипнозом. День шел за днем, близился наш приказ о демобилизации. На Волгу пришел начальником станции молоденький лейтенант, которого мы с Антоном за глаза стали называть «звездный мальчик». Я передал, как говорится, ему дела, но он все равно довольно часто спрашивал у меня какие-то особенности в работе систем станции. Я ему с удовольствием помогал. А потом, в часть приехал капитан Башко. Это был суровый, сухой дядька, боевой офицер, прошедший множество горячих точек – от Афгана, до Кубы. Он был суров, прямолинеен и тверд, как стальной лом. Мы как-то незаметно, очень сблизились с этим суровым офицером. Почти подружились. Частенько, по вечерам, сидели с ним или у него в канцелярии, или у меня в художке, пили чай и разговаривали «за жизнь» Бошко рассказывал мне о своей прежней службе в спецназе ГРУ и о том, как его, в виде наказания, отправили дослуживать до пенсии на север. Вообще, очень много интересного рассказал мне этот капитан. И многому я от него научился. Я в то время думал, что мне очень везет встречать нужных людей, от которых есть чему научиться. Но спустя много лет, я понял, что такие люди встречаются каждому. Просто, кто-то внутренне готов и открыт к таким встречам, а кто-то нет. Но именно Бошко, кстати, помог мне где-то там, глубоко внутри, прописать основные правила, если так можно сказать, существования на земле: отвечать за свои слова, не давать пустых обещаний, всегда делать так, чтобы потом не было стыдно, ценить друзей и близких и быть готовым прийти к ним на помощь. Еще, Бошко был настоящим патриотом! Он, искренне любил свою родину. Я раньше думал, что такие люди есть только в книжках. Но нет, мне посчастливилось, встретить такого вживую. А еще, капитан Бошко очень дорожил офицерской честью, чем окончательно расположил меня к себе! Можно сказать, что в моем лице он получил себе фаната. Я по-настоящему узнал, как это – уважать человека и доверять ему. Неудачный урок с дядей Сережей, я благополучно забыл. У меня появились новые кумиры и объекты для подражания. Я даже всерьез начал подумывать о карьере военного. Но, тщательно все взвесив, я понял, что это не мое, уж слишком против шерсти была вся эта армейская субординация, предписанные уставами алгоритмы, которые с таким рвением нес в массы Шуршик. Они были как Протагонист и Антагонист, Бошко и Шуршик, как две ипостаси одного и того же, как огонь и вода. Ну, ладно, вставлю это избитое клише: как инь и янь. У них постоянно случались разногласия. Причем, Бошко как-то очень хитро зачастую выходил победителем из этих конфликтов. Бошко придерживался того мнения, что дедовщина в армии – вещь полезная, что это некий механизм саморегулирования системы. Я иногда спорил с ним, но подсознательно чувствовал, что он, пожалуй, прав. Именно дедовщина, помогала выстроить ту самую вертикаль субординации, на которой и держалась система взаимоотношений в армии – как служебных, так и неслужебных.
- Ты пойми, Острогов – внушал мне Бошко. – Вот есть деды и есть молодые. Молодые – они только вчера дома в машинки играли, еще домашними пирожками воняют, кто им объяснит, как все работает? Ротный? Старшина? Ни-фига! Сама система взаимоотношений и объяснит! Традиционность взаимодействий между людьми! Понимаешь, Острогов?! Я молча кивал. Было что-то рациональное в его рассуждениях, это точно. В армии, как-то само собой все складывается и потом работает, как надо. Бошко называл это «ниспадание полномочий». На тему дедовщины, конечно, можно много спорить, но я все же согласен с боевым капитаном Бошко: Если бы дедовщины не было, ее стоило бы придумать, как надежный дисциплинирующий механизм. Потому что армия без дисциплины – это просто сброд .
Отвлекся опять! На лирику потянуло! В общем, летели дни службы, приближался дембель! На горизонте замаячило возвращение домой. И почему-то мне все чаще приходила в голову мысль, что я не очень хочу к Маринке. Я ловил себя на этой мысли и мне становилось не по себе. Как так, думал я, это ведь, моя жена! А мне все же не хочется к ней. Я по сути, даже и не соскучился, можно сказать. Открытие было не из приятных. Я вдруг понял, что у меня напрочь отсутствует эта опция: соскучиваться. Я смотрел на парней, которые скучали по своим девушкам и недоумевал. Мне непонятна была эта эмоция, скучать! Это дало мне повод думать, опять же, о собственной неповторимости и уникальности, только со знаком минус. Ну согласитесь, каждому из нас хочется верить в собственную неповторимость и эксклюзивность, правда? Пусть даже, если эта эксклюзивность граничит с каким-то уродством. А отсутствие умения скучать по кому-либо, я воспринимал именно, как уродство.
Наконец, вышел приказ министра обороны. Мы, как водится, отметили его на командном пункте. Накрыли стол исключительно «гражданской» едой, которую закупали загодя: копченой колбасой, пирожными с кремом, селедкой и прочими блюдами, которых не было в солдатском рационе. Такова была традиция в нашей части. После этого, мы уже ждали приказ командира части с графиком, кто и когда поедет домой. Списки подавали ротные. Шуршик однажды мне поклялся, что я уеду домой младшим сержантом тридцать первого декабря, после программы «время», то есть, поздно вечером. И знаете, я ему верил. С него, блин, станется! Разжаловать меня в младшие сержанты, у него получилось, здесь он не обманул. Было это так: однажды, в роте участились кражи. Причем, воровали не по мелочи типа зубной пасты или модного мыла, а посерьезней-часы, деньги и прочие ценные вещи. Мы никак не могли понять, кто же крысит у своих. И вот однажды, мы с Антоном задержались в роте(маялись дурью, боролись в сушилке). Рота ушла на ужин. Выйдя из сушилки, я заметил, что по расположению ходит от тумбочки к тумбочке, неприятный, вечно грязный, рядовой Коптуненко. Он работал сантехником и в роте появлялся редко, обычно отсиживаясь у себя в каморке. Мы его не любили. Он был, как внешне, так и по натуре, какой-то, весь в грязи и вонял. Так вот, Коптуненко, не замечая меня, продолжал свой обход тумбочек. Из одной из них, он что-то достал и положил в карман. И тут я его поймал! Я заставил его показать то, что он украл – это был конверт с письмом, в которое были вложены деньги- рублей двадцать пятерками, трешками и рублями. Сграбостав крысу за шкирку, я повел его к нему в каморку. Там, в тумбочке, я нашел кружку, полную часов, стопочку денег, красный кожаный кошелек, который, я знал точно, был Кузин и еще кое-что по мелочи: блокноты, те самые ножи – выкидухи, которые я делал и продавал всем желающим, зажигалки. Коптуненко заныл, упрашивая его не выдавать. Но у меня кровь уже ударила в голову, я был просто в бешенстве. Притащив вора обратно в роту, я запер его в сушилке. После ужина, я построил роту и высыпал на взлетку перед строем содержимое кружки, а так же ножи и зажигалки, блокноты и деньги.
- Внимание, рота! – сказал я. – Подходим сейчас и берем свои вещи. Только по-честному!
Парни по очереди подходили к кучке вещей и довольно быстро ее разобрали.
- Командир, а кто крыса? – спросил из строя, Антон.
Я молча открыл дверь в сушилку. В углу, скуля от страха, съежился Коптуненко.
- Вот она, ваша крыса – сказал я – В сушилке сидит. Сейчас те, кто узнал свои вещи, заходим и говорим нашему говновозу спасибо. Только аккуратно, не ухайдокайте совсем! Парни потянулись к сушилке. Вскоре, красный как рак, из нее выскочил Коптуненко и выбежал из казармы. Как потом оказалось, он, что называется, «встал на лыжи», то есть, сбежал из части. Мучила ли меня совесть, когда мы прочесывали окрестные болота с автоматами, разыскивая Коптуненко? По идее, я понимал, что должна была мучить. Но она молчала. Я был уверен, что поступил правильно! Сейчас, конечно, у меня другое мнение на этот счет, но в тот осенний день, проходя во главе шеренги по болотам, я был убежден, что все сделал по-справедливости. Коптуненко мы нашли спустя часа полтора – тот сидел на небольшом островке среди болота и жарил на костре грибы.
- Что, сука, проголодался?! – крикнул Антон, который шел рядом со сной. – Щас мы тебя, падла, накормим! – и Антон бросился бежать за Коптуненко.
- Антоха!-крикнул я – Оставь ты его, на хер!
Но Антон догнал этого любителя жареных грибов, сбил с ног и скрутил ему руки за спиной поясным ремнем. Мы привели воришку в часть, его тут же взяли в оборот особисты. Еще бы – это вам не шутки, самовольное оставление расположения части! Это воинское преступление, вообще-то. А через неделю, меня разжаловали. Оказывается, эта гнида накатала рапорт, что это я устроил ему травлю, а потом сделал так, чтобы его избили, как он написал «по наущению сержанта Острогова, меня били ногами». Историю про воровство, даже слушать никто не захотел.
Шуршик ликовал, когда перед строем сержантов, срезал лычки с моих погонов.
- Я тебе обещал, Острогов? – шепнул он мне на ухо. – Вот, теперь ты младший сержант!
Шуршик так взъелся на меня за то, что я с ним подрался однажды. Я уже не помню из-за чего, но как-то раз, в его канцелярии, он в очередной раз своим каркающим голосом, зачитывал мне что-то из устава. При этом, он пальцем методично, как дятел, долбил меня в грудь.
- Руки уберите, товарищ капитан – попросил я вполне в рамках устава. Но Шуршик вдруг завизжал, схватил меня за грудки и брызгая слюной, начал орать, чтобы я заткнулся и стоял по стойке смирно, а он, командир роты и офицер, будет делать все, что посчитает нужным!
- Говно ты, а не офицер! – сказал я Шуршику спокойно.
И вот тут мы и подрались. На шум прибежали дневальные и растащили нас.
- Я тебе клянусь, Острогов, ты у меня младшим сержантом домой поедешь, тридцать первого декабря после программы «время»! При свидетелях клянусь! – каркал Шуршик, пытаясь вырваться от дневальных. Что-то было с психикой гне того, у нашего ротного, это точно! Спустя лет десять, я узнал случайно, что Шуршик застрелился из автомата, прямо в расположении роты. Почему и из-за чего, никто не знал…Итак, мы ждали расписание партий на увольнение. Как вдруг, нам объявили, что обокрали склад, с которого уперли танковый прицел, прибор химразведки, пять комплектов химзащиты и дозиметр. Командир части объявил, что увольнение переносится на тридцать первое декабря и что все поедем кучей, а не по отдельности. Мы, само собой приуныли, особенно те из нас, кому точно корячилась первая партия, отличники боевой и политической подготовки и прочие активисты. Со мной же, все было ясно. Но тут мне пришла в голову идея, как сломать систему. Я набрался храбрости (или наглости, поди разбери) и пошел к командиру части.
- Заходи, Острогов – сказал мне полковник Зайцев, наш командир части. Он был усат, как Буденный и так же молодцеват.
- Товарищ полковник, есть одна идея – сказал я, входя в кабинет.
- Ох, Острогов, твои идеи, елки-палки! Ты за полтора года своими идеями всех заколебал, и тут опять идея? Ну, чего ты там придумал опять?
- Товарищ полковник, если я принесу вам такие же комплекты защиты и приборы, как и те, которые украли, это как-то повлияет на дату моей отправки?
- Что значит такие же? – спросил командир части. – Ты хочешь сказать, что ты не знаешь, кто украл, а просто хочешь заменить украденное похожим?
- Да, это я и хочу сказать. Я не знаю, кто украл, но могу найти и комплекты защиты, и дозиметр такие же.
- И прицел? – прищурился полковник. – Мне интересно, где ты такой прицел найдешь? По посылторгу выпишешь?
- Прицел, конечно, вряд ли, штука особенная, просто так не найти будет.
- Ладно, Острогов, я тебя понял! Давай так: приносишь мне пять комплектов химзащиты и дозиметр, и поедешь домой на следующий же день!
- А если со мной еще кто-то будет?
- Тогда вот с этими кем-то и поедешь, обещаю!
продолжение следует...
ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! НЕ ЗАБЫВАЕМ ПОДПИСЫВАТЬСЯ НА КАНАЛ, СТАВИТЬ ЛАЙКИ И ОСТАВЛЯТЬ КОММЕНТАРИИ! ВСЕМ ДОБРА! ИСКРЕННЕ ВАШ, ДМИТРИЙ ПЕЙПОНЕН. навигация по роману -ЗДЕСЬ