Всякое сколько-нибудь развитое ремесло необходимо предполагает известную степень образования тех, кто им занимается: этого нельзя себе представить без практики, по крайней мере, в переписке и арифметике.
Мы знаем, что египетские и вавилонские купцы были образованными людьми и что наша письменность — изобретение этих по существу торговых людей, которыми были финикийцы. До конца античности в экономической жизни средиземноморского мира едва ли было меньше писцов и клерков, чем моряков.
Жалкие сделки, заменившие крупный бизнес прошлых лет, заключаются на маленьких рынках городов девятого и десятого веков устно и наличными. Как и капитал, среди торговцев исчезло образование. Оно стало еще более разреженным, чем денежное обращение. Мы продаем и покупаем только за очень небольшие суммы. Больше кредита. Мы больше не заключаем договоры. Мы больше не переписываемся из города в город. Чтобы запомнить те немногие денарии, которыми ограничиваются долги, уже нет нужды прибегать к письменности. Все, что вам нужно, это палочки, нарисованные мелом на доске или пером на восковых табличках, если только вы не предпочитаете «вырезать» зазубрины на деревянной палочке. Мужчины, которых тексты того времени называют меркаторами, — простые крестьяне.
Так много раз в неделю на рынке соседнего города несколько яиц, несколько овощей или несколько птиц, или же эти бродячие коробейники, несущие навес, бедное, разнородное содержимое которого они выставляют на продажу у дверей церквей, в дни паломничества. Только небольшое количество евреев, в основном из Испании; спорадически импортируют специи или драгоценные ткани восточного происхождения. Небольшой объем этих предметов роскоши облегчает их транспортировку, а их редкость гарантирует большую прибыль. Нет сомнения, что коммерческие традиции и культура сохранялись у этих израильтян в постоянном контакте со своими единоверцами в исламских или византийских странах. Но слишком мало, слишком отличающихся от населения, слишком ненавидимых, чтобы в других местах из-за своей религии они не имели никакого влияния на туземную торговлю. Короче говоря, с начала каролингского периода то, что от него осталось, находится только в руках неграмотных.
Интересно спросить, как долго продолжалась эта ситуация. Ибо если бы было необходимо допустить, как утверждалось, что оно продолжалось до конца средних веков, то из этого следовало бы, что, несмотря на видимость, эпоха, в которой сформировались города и развивалась первая промышленность Европы, короче говоря, не преодолела бы стадию совершенно зачаточной коммерческой организации.
Мы достаточно знаем об этой организации, чтобы сказать, что она была намного более развитой, чем хотят признать некоторые теории. Однако до сих пор мало задумывались о том, в какой степени были образованы купцы, создавшие его, и какова была природа полученного ими обучения.
Изучение этого вопроса относилось только к периоду до середины тринадцатого века. С этой даты сведения становятся достаточно многочисленными, чтобы можно было уже не сомневаться в образованности купцов: речь идет только об установлении ее степени.
Важно прежде всего показать, как и почему на смену образованному купцу Римской империи пришел неграмотный купец раннего Средневековья.
Было бы, по моему мнению, ошибкой пытаться объяснить этот факт германскими вторжениями V века и общим упадком, который они спровоцировали в Западной Европе. Каким бы глубоким это ни казалось, этот упадок не оказал заметного влияния на экономическую жизнь. Последняя, правда, уже с конца III века находилась в упадке. Сравнение века Антонинов с веком Диоклетиана и Константина обнаруживает очевидные следы во всех областях. Население сокращается, промышленность замедляется, денежное обращение сужается, города обеднели, а производство самого сельского хозяйства сокращается. Однако торговля, и даже торговля на дальние расстояния, не только не исчезла, но остается непременным условием общественного существования.
Средиземноморское судоходство продолжает поддерживать связь между всеми провинциями Империи, которая объединяет их в очень мощную экономическую целостность. Обмены между Востоком и Западом постоянны.
Первая, гораздо более развитая и деятельная, чем вторая, снабжает ее промышленными предметами и пряностями, которые она черпает из Азии или производит на своей земле, а взамен вывозит за них злаки, древесину и металлы. Во всех портах, во всех городах Италии, Галлии. из Испании и Африки купцы, по большей части сирийцы, имеют заведения в деловых отношениях с различными областями на берегу Эгейского моря, и можно довольно точно сравнить влияние, которое они там имеют.
1. О том, что мало известно об образовании купцов до XIII века, как в Средиземном море, или ганзейцев в Балтийском море и в Северном море. Благодаря им торговля остается важнейшим фактором экономической жизни Империи. Он проникает в нее так глубоко, что она выдержала катастрофу вторжений.
Если германцы положили конец политическому господству империи на Западе, они не могли и, прежде всего, они не хотели, заменить римскую цивилизацию так называемой германской цивилизацией. От империи они немедленно переняли религию и язык и сохранили, насколько это было возможно, закон и институты. Поэтому неудивительно, что экономическая организация, действовавшая в провинциях, где они поселились, не претерпела заметных изменений в результате их завоевания.
Средиземноморское единство античной экономики остается после них таким, каким оно было прежде. Галлия Меровингов, если говорить только о ней, в этом отношении не представляет никакого контраста с Римской Галлией. Марсель остается великим портом, через который он сообщается с Востоком; Сирийские купцы и еврейские купцы все еще обосновались в его городах, папирус Египта и пряности проникают на крайний север франкской монархии, и торговое движение до сих пор зависит от движения империи, что франкские короли сохраняют золотой солид (римская золотая монета, выпущенная в 309 году н. э. императором Константином. Весила ¹⁄₇₂ римского фунта) как средство обмена и эталон стоимости. Деятельность восточных купцов возбуждает и поддерживает вокруг себя активность туземных купцов. Во всех городах их все еще много, и важность их торговли очевидна из богатства т.к. многие богатели на торговле.
Поэтому нельзя представлять купеческий класс эпохи Меровингов состоящим из неграмотных. Если бы это было так, ее отношения с Востоком были бы немыслимы. Вся имеющаяся у нас информация о коммерческой практике того времени также свидетельствует о том, что без письменности не обходилось. Чтобы убедиться в этом, достаточно отметить в сборниках формул многочисленные договоры, вставленные туда. Кроме того, не было ничего проще, чем поступить в публичные школы, которые во многом не исчезли, знание не только чтения и письма, но даже арифметики и основ юриспруденции.
Чрезвычайное изобилие папируса, использовавшегося в Галлии до начала VIII века, поразительно показывает, насколько широко там была практика письма, и было бы действительно чрезмерным предубеждением отказываться верить в то, что купцы были обучены этому.
Но очевидно, что эта культура не могла существовать дольше, чем экономическая конъюнктура, неизбежным следствием которой она была. Когда ислам в начале восьмого века закончил подчинять своему господству берега Средиземного моря, от Сирии до Испании, моря, которое с начала истории не переставало поддерживать связь между Западом и Востоком.
Европа на протяжении многих веков была не чем иным, как огромной пропастью, отделяющей их друг от друга. Благодаря своему флоту Византийской империи удалось сохранить контроль над Эгейским морем и Адриатическим морем, но ее судоходство уже не могло распространяться на Тирренское море. Отныне это было мусульманское озеро.
Это полное изменение условий, до сих пор определявших развитие европейской цивилизации, привело к замене на Западе античной экономики, пережившей нашествие германцев, экономикой, посреди которой открывается период, который традиция школы продолжают обозначать под названием Средневековья. Эта экономика вовсе не примитивная, как иногда полагают, а экономика регресса или, если хотите, упадка. Самый поразительный его характер, общее исчезновение обращения, а с ним и угасание торговли и промышленности, — объясняется не внутренней причиной, а внешней катастрофой, замкнувшей море.
Вместе с коммерцией в VIII веке вымерло то, что можно было бы назвать коммерческой культурой. Те, кто все еще смешивает продажу и покупку, уже не составляют особого класса, требующего минимума обучения.
Образование также исчезло в светском обществе. Оно больше не сохраняется, кроме как в церкви, орудии и бенефициаре этого возрождения письма, которое, по-видимому, несколько неправильно называют каролингским ренессансом.
Каким бы замечательным ни было это возрождение, каким бы превосходством ни казались клирики девятого века по сравнению с клириками седьмого или восьмого веков, следует признать, что прогресс образования в Соответствием церкви было окончательное исчезновение этого светского учения, которое выживание римских школ оставило существовать во что бы то ни стало во времена Меровингов.
Несомненно, после Карла Великого латынь писалась гораздо лучше, чем до него, но число тех, кто ее писал, стало гораздо меньше, так как она уже не была письменной, кроме как среди духовенства. Палеография дает нам неопровержимое доказательство этого. Латинское письмо, которое продолжало использоваться до конца восьмого века во всех королевствах, основанных на земле Империи на Западе, с начала каролингского периода было заменено строчным. И эта подмена поразительным образом свидетельствует о том, до какой степени было ограничено искусство письма. Курсив, на самом деле, это характерно для цивилизаций, где письмо необходимо для всех актов общественной жизни, поэтому возникает потребность писать быстро, потому что пишешь много. Нижний регистр, напротив, нарисованный от руки, отвечает обществу, где искусство письма стало монополией класса ученых. Первый сделан для администрирования и бизнеса, второй для учебы. В различии их характеров выражается контраст времени, когда практика письма была еще широко распространена среди мирян, с временем, когда оно было монополизировано в руках клириков. Один соответствует потребностям коммерции точно так же, как другой плохо приспосабливается к ним.
Аналогично минимум образования должен был быть наложен на купцов Западной Европы, когда после долгого застоя девятого и десятого веков торговля начала возрождаться и способствовать образованию первых городских агломераций.
Затем под влиянием возродившейся циркуляции воссоздается класс профессиональных меркаторов. Обмен и обращение товаров становятся или, скорее, готовятся снова стать средством существования.
Все больше и больше людей отрываются от обработки земли, чтобы посвятить себя новому образу жизни, который от берегов Фландрии и окрестностей Венеции, где его пробудило мореплавание, постепенно проникает во внутренние районы. Города образуются в транзитных узлах, привлекая к себе все больше и больше бродяг и авантюристов, которые являются родоначальниками буржуазии и обновителями в нашей истории подвижного капитала.
С одиннадцатого века самые умные из них уже нажили значительные состояния. Потому что интеллект теперь становится средством достижения богатства. Прибыль купца будет тем плодотворнее, чем лучше он сочетает свои покупки, искуснее выбирает рынки сбыта, точнее рассчитать свои шансы. Но для всего этого требуется совокупность знаний, многие из которых, несомненно, приобретаются на практике и в путешествиях, но которые дополняются обучением.
Предприятия купцов XI и XII веков, очевидно, слишком обширны, чтобы можно было представить себе, что ими управляют простые неграмотные люди. Обращение товаров и обращение денег, которое они подразумевают, требуют, без сомнения, ведения корреспонденции и ведения счетов, без которых они были бы невозможны. Как можно было допустить, что с этого периода купцы Фландрии могли покупать и продавать оптом шерсть и сукно в Англии и ссужать значительные суммы денег всевозможным знатным покупателям, если бы им приходилось довольствоваться тем, что они полагались на свою память? Узнать состояние своих долгов и обязательств? Несомненно, необходимость вести учет навязывалась им еще сильнее, чем навязывались крупным землевладельцам, и трудно себе представить, чтобы они обходились без соответствия внешности. Мы не представляем их лишенными того грозного расширения, которое чтение, письмо и арифметика вносят в индивидуальную деятельность.
Так как школы были только в церкви и для церкви, то допустимо предположить, что среди первых купцов было много клириков, которые, соблазнившись торговой жизнью, подошли к ней с преимуществами образования, полученного с помощью взгляда на совсем другую карьеру.
Мы знаем, кроме того, что низшие степени духовенства не представляли собой аннулирующего препятствия для мирских профессий. Почему клирики двенадцатого века воздерживались от попыток попытать счастья в бизнесе в начале коммерческого возрождения, когда мы видим их столь многочисленными среди купцов в более поздние века? Во всяком случае, несомненно, что очень рано, если они не принимали непосредственного участия в торговли, они принимали в ней участие косвенно.
Благодаря знанию латыни и письменности некоторые из них, несомненно, занимались ведением счетов и ведением корреспонденции купцов. С середины XI века члены купеческой гильдии Сент-Омера имели на службе «нотариуса», которого можно считать старейшим известным бухгалтером. Потому не опрометчиво думать, что его функции не ограничивались регистрацией «братьев» в списках компании, а что он несомненно сопровождал членов гильдии в их торговых экспедициях, как счетовод.
Итак, с самого начала купцы прибегали к сочинениям людей, которых церковь обучала в своих школах. Но они обязательно должны стремиться приобрести для себя знание столь полезного искусства. Им пришла в голову мысль сидеть на скамьях школ, где обучалось духовенство. Gesta Sanctorum аббатства Виллер-ан-Брабант, рассказывая о детстве монаха Абунда, умершего в 1228 году, учит нас, что, сын купца из Юи, он был доверен монастырю «для того, чтобы заставить себя вести учет деловых операций и долгов своего отца». Но практические намерения этого отца не осуществились. В монашеской среде ребенок так пристрастился к изучению букв, что целиком посвятил себя им, бросил дела и стал монахом. Эта история дает нам пример способа, несомненно, самого древнего, к которому прибегали купцы, чтобы получить наиболее полезную для них часть знаний, монополия на которые сохранялась за церковью.
На карту было поставлено не только умение читать и писать. Не менее важно было изучить практику латыни, так как исключительно на латыни составлялись уставы, велись счета, велась переписка. Чтение и письмо означало не что иное, как чтение и письмо на латыни. Язык церкви, латынь, должно быть, был и фактически была языком торговли в ее начале, так как именно церковь первой дала купцам обучение, которое они могли получить только благодаря ей.
Поскольку Абунд умер в 1228 г., мы можем зафиксировать его приход в монастырь несколькими десятилетиями ранее. Его случай, конечно, не был единоличным, поэтому мы можем утверждать, что в течение двенадцатого века аббатства и, без сомнения, различные церковные школы раздавали образование детям купеческого сословия, допуская их на свои уроки как что-то, за неимением лучшим словом я бы назвал свободных слушателей. Но это учение имело всевозможные недостатки и опасности.
На самом деле следовало опасаться, и история Виллерса точно показывает нам, что монашеская жизнь привлечет к ней детей, которым их семьи предназначили наименее мистическую из карьер. Этого следовало опасаться тем более, что в глазах монахов торговля явилась причиной погибели. Самые пылкие из них, должно быть, считали своим долгом отговорить мальчишек, пришедших спросить их, как к этому подготовиться. Какое странное посвящение они получили от мастеров, проникнутых идеей, что «купец не может или может с большим трудом спасти свою душу»!
Несомненно, несчастье отца Абунда было несчастьем многих других. Был большой риск, доверив сына монастырю, не увидеть его возвращения.
Самые богатые из купцов должны с раннего возраста предпочесть такому опасному и в то же время порочному воспитанию домашнюю школу. В тексте из Ипра говорится о горожанах, у которых есть дети или члены их семей, живущие под их крышей, которых направляет клерк из их платежной ведомости. Этот текст датируется, правда, только 1253 г. Но невероятно, чтобы богатые купцы, которые с середины XII в. многие башни которых придавали городам Фландрии их характерный вид, они очень долго ждали, прежде чем придумать средства, которые позволили бы им направлять и контролировать образование своих детей.
Домашнее образование, безусловно лучше, чем монастырское образование, приспособленное к нуждам и чаяниям купеческой буржуазии XII века, было доступно лишь тому небольшому числу привилегированных богатых людей.
Но само собой разумеется, что чем больше росло число тех, кто жил за счет торговли и промышленности, тем более становилась всеобщей и потребность в образовании. Городские власти не могли оставить без внимания столь насущный вопрос. И естественно, что они должны заниматься ею прежде всего в районах, отличающихся быстротой своего экономического развития.
Случай, к счастью, сохранил для нас ряд документов, достаточно многочисленных, чтобы мы могли видеть, как она возникла там и каким образом она там разрешилась.
С 10 века графы Фландрии имели укрепленные ограды, burgi или castra, воздвигнутые в нескольких точках на их территории, предназначенные служить убежищем в случае войны для окружающего населения и которые, в мирное время были центрами судебного и экономического управления «châtellenie», которые простирались вокруг их стен. Граф, периодически проживающий в каждом из них, соответствующим образом обустроил их. Он имел там не только подземелье, приписанное к его резиденции, и всевозможные склады, где были сложены продукты принадлежащих ему поместий в окрестностях и которые во время его пребывания шли на его содержание и содержание своего двора, но он также основал и учредил там капитулы каноников: Сен-Донатьен в замке Брюгге, Сен-Фараильда в замке Гента, Сен-Виннок в замке Берг, Сен-Пьер до Лилля, Сент-Аме до Дуэ, Сент-Омера до города, сохранившего свое название. От каждого из этих капитулов зависела школа, которая первоначально должна была служить только для обучения духовенства приходов соседних кастелянов и для обучения «нотариусов», которых граф нанимал в своих сочинениях.
Но когда в течение XI века вокруг этих крепостей стали группироваться агломерации купцов и ремесленников и когда уже самим фактом их профессии все более и более многочисленные иммигранты, стекавшиеся к ним, почувствовали потребность в образовании существенное для той жизни, которую они вели, ситуация усложнялась.
Допускались ли дети буржуазии с самого начала образования в городах к занятиям, которые давали в школе? Пример Абунда, который мы приводили выше, позволяет поверить в это. Во всяком случае совершенно достоверно, что городское население, начиная с XII века, стремилось обеспечить себя школами, отвечающими его потребностям и находящимися под его контролем.
Его вмешательство в область образования, которая так долго принадлежала духовенству, не обошлось без столкновений и неизбежных споров.
Если Церковь не возражала в принципе против существования инструкции, предназначенной для мирян, то, с другой стороны, она не могла допустить, чтобы эта инструкция была изъята из-под ее власти. Именно в этот момент она должна была столкнуться с буржуазией. Конфликт, который ей пришлось выдержать с ней, объясняется несовместимостью точек зрения. Церковь, слишком чуждая общепрактическим наклонностям торговцев и ремесленников, была, очевидно, неспособна приспособить к ней школьную программу. Им нужно было не литературное и научное образование, но учение полностью повернулось к потребностям коммерческой жизни. Чтение, письмо, арифметика и основы латыни были тем, что они требовали от школы.
Все остальное казалось им бесполезной роскошью и пустой тратой времени. Они хотели выучить только самое необходимое и выучить это быстро. Классическая культура, традиции которой Церковь сохранила со времен Каролингов, не позволяла ей, в их глазах, наставлять своих детей так, как они хотели. В сущности, вопрос, возникший с тех пор в недрах первых буржуазных агломераций, был, несомненно, лишь грубой и рудиментарной формой, но все же формой вопроса о современном и профессиональном образовании.
То, что сообщают нам наши источники, позволяет нам понять некоторые довольно любопытные события во Фландрии.
К середине двенадцатого века пожар уничтожил в Генте церковь, школу и архив капитула Святой Фаральды. Зажиточные буржуа поспешили воспользоваться этим бедствием для открытия школ. Со своей стороны, монастырь Сен-Пьер, имевший право покровительства над городскими приходами, открывал другие и претендовал на закрытие приходов буржуазии.
Таким образом, Орден подвергся нападению с двух сторон. В то время как монахи св. Петра обращались к папе и убеждали его положить конец урокам, которые «дерзость мирян взяла на себя смелость организовать», каноники прибегли к помощи графа, умоляя его подтвердить монополию на преподавание в городе. Расследование, проведенное Александром III между 1166 и 1179 годами по существу жалобы монахов, обернулось для них невыгодно и показало, что право преподавания принадлежало только капитулу.
Граф Филипп Эльзасский ратифицировал его и получил в 1179 году от архиепископа Гийома де Реймса хартию, подтверждающую его решение.
Таким образом, в 1179 г. существование школ, которые, которые пользовались патронатом буржуазии и графа. Для ее учреждения достаточно получить лицензию у нотариуса Симона, то есть у человека, который, занимаясь земским управлением, способным понять, какое обучение должны давать школы для мирян.
Если буржуа уже не обладают всей свободой образования, которую они захватили, то, по крайней мере, способность поддерживать городское образование не оспаривается ими. Через несколько лет они достигли цели. В 1191 г. они вписали в грамоту, вырванную ими у графини Матильды, «что если кто порядочный и способный захочет открыть школу в городе Генте, то никто не может воспрепятствовать ему». В том же году граф Бодуэн IX возобновил это заверение.
Однако режим, наделивший буржуазию самой полной свободой образования, просуществовал недолго. В 1235 году совсем другую организацию сменила графиня Маргарита. Эта принцесса официально заявляет, что контроль над школами, зависящими от Сент-Фараиля, принадлежит ей. Следовательно, декан и каноники будут представлять ему каждый год перед праздником Пасхи человека, избранного ими для осуществления руководства этими школами, который будет навечно удерживаться им и его преемниками.
Заведование городским образованием прошло таким образом, во власти городского главы. Однако он не мог распоряжаться им по своему усмотрению, так как граф оставил за собой право одобрить назначение magister scolarum (школьного учителя), и его самые очевидные интересы должны помешать ему утвердить выбор, который вызвал бы неудовольствие буржуазии.
То, что произошло в Генте, иллюстрирует на особенно известном примере ситуацию, которая в своих существенных чертах встречается и в других городах Фландрии.
В Ипре капитул Сен-Мартен получил от Селестины III в 1195 г. подтверждение его права дать согласие на открытие любой школы в городе. Таким образом, следует сделать вывод, что это право оспаривалось. Решение папы не положило конец трудностям. Они, несомненно, просуществовали до компромисса, заключенного в 1253 году между Капитулом и олдерменами (знатью). Этот акт постановил, что отныне в Ипре будут три большие школы (scolœ majores), чьи учителя (redores) будут назначаться Капитулом. Они не могут требовать от студентов уплаты более 10 су в год. Им запрещено спрашивать их о чем-либо под предлогом кровопускания, покупать солому или тростник, чтобы расстелить его на полу в классе, или делать чернила. Они также должны воздерживаться от сборов среди них и от получения от них хлеба.
С другой стороны, этим школам не придется опасаться конкуренции со стороны домашнего обучения. В будущем буржуа, воспитывающие своих детей у частного писаря, не смогут допускать к его урокам детей, чуждых их семье. Что касается малых школ (parvœ scolœ), программа которых не выходит за рамки чтения Катона (римский писатель), может открыть их кто пожелает, не получая лицензии ни от Капитула, ни от олдерменов. Этим школам не придется опасаться конкуренции со стороны домашнего обучения.
Таким образом, в середине XIII века городское образование было в основном организовано во фламандских городах. Все они, большие и малые, теперь имеют школы. Образование больше не ограничивается начальными знаниями. Конечно, не только в Ипре можно было встретить scolae majores и scolae minores. Их было достаточно для детей купцов и ремесленников. В других, без сомнения, сформировались клерки, которые, закончив, стали публицистами, писцами у олдерменов, торговыми клерками.
Изобилие последних было очень велико с тринадцатого века. Самые богатые купцы и самые крупные промышленники заботились о ведении своих книг и корреспонденции. Таким образом, торговля товарами приобрела размах, который требовал постоянного сотрудничества пера. Нет ни одного крупного бизнесмена, который не бережно хранил бы свои деловые книги, свои начертания и письма в «огромном».
Ярмарки Шампани, бывшие в XIII веке и постоянным рынком, и «клиринговой палатой» для купцов и промышленников Фландрии, породили непрекращающуюся переписку. Во время своего пребывания в должности «клерки ярмарок» постоянно приходят и уходят между Труа, Провеном, Ланьи, Бар-сюр-Об и крупными городами бассейна Шельды.
Вначале, конечно, преподавание велось только на латыни. Мы видели выше, что Cato, то есть школьное руководство, столь распространенное в Средние века под названием Distica Catonis, использовалось в маленьких школах. В больших нужно было особенно посвятить себя составлению официальных писем.
Любопытная рукопись в библиотеке Гентского университета, датируемая концом тринадцатого века, содержит ряд эпистолярных моделей, которые мастера, несомненно, продиктовали своим ученикам. Мы отмечаем там, наряду с письмами, посвященными чрезвычайно разнообразным церковным и гражданским делам, любопытные примеры коммерческой переписки. В этом жанре я приведу просьбу аббата Сен-Пьера де Гана к должностным лицам тонльеуса на Шельде разрешить свободный проход двум лодкам, нагруженным 54 бочонками вина, и рекомендацию буржуа Брюгге английскому корреспонденту не посылать товаров во Фландрии до того, как он получил от него сообщение о том, что графиня Фландрия и герцог Брабантский сняли эмбарго, которое они только что ввели в отношении всех прибывающих из Англии.
Написание рассматриваемой рукописи соответствует характеру ее содержания. Именно мелкую готическую скоропись можно рассматривать как тип письма, который мы научились прослеживать в городских школах.
В то время, о котором говорится в рукописи, то есть во второй половине тринадцатого века, латынь уже не была единственным языком, используемым для приобщения детей к чтению и письму. Куплеты Катона были переведены на местный язык для их использования. Школы буржуазии обязательно должны были обучать своих учеников писать на том языке, которым они будут пользоваться в жизни. Они, несомненно, внесли существенный вклад в внедрение его в повседневную административную и деловую деятельность. Можно предположить, что если самая старая грамота на местном языке, которая у нас есть (1204 г.), исходит из Дуэ, то это потому, что мощное коммерческое развитие графства Фландрия происходило там шире и поспешнее, чем где-либо широко распространенное светское образование.
Несмотря на их скудость, этих нескольких заметок достаточно, чтобы показать, что торговля в средние века не была торговлей неграмотных.
Купеческое образование, напротив, явление такое же старое, как экономический подъем. И это очень далеко идущий факт. Потому что это свидетельствует о том, что средневековые купцы не являются преемниками торговцев девятого и десятого веков. Если бы они занимались, как они, только мелкой местной торговлей, они не чувствовали бы большей потребности в самообразовании, чем они. Именно размах их торговли, навязывая им необходимость чтения и письма, вынуждал их брать на службу клириков, посещать церковные школы и, наконец, основать в городах светское образование.
#история #средневековье #history
#medieval #образование