ВСЕ ЧТО ЗДЕСЬ НАПИСАНО - ПРАВДА,
И НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ,
ТАК БЫЛО.
Воспоминания о войне (начало)
Воспоминания о войне - 2
Воспоминания о войне - 3
Воспоминания о войне - 4
Воспоминания о войне - 5
Воспоминания о войне - 6
Воспоминания о войне - 9
Самое страшное воспоминание у меня связано не с ранеными, а с больными. Наш полк стоял в какой-то разбитой деревне в Белоруссии. Помню, было очень много блох и вшей. И вдруг солдаты стали заболевать. Наша санчасть в разбитой большой избе стала быстро наполняться больными. Высокая температура, бред. Врач полка — три курса института, инфекционные болезни проходят позже — не знал, что делать и чем лечить, а больные все прибывали и прибывали. Все время я слышала слабые голоса: «пить», то из одного угла избы, то из другого.
Это был какой-то кошмар. Человек двадцать лежащих на полу без всякой помощи, с высокой температурой, бредящих. Наконец, кому-то пришла в голову мысль – нужно вызвать санэпидстанцию.
Приехали врачи-эпидемиологи. Быстро раздели солдат, принесли большой фонарь (в доме, где была наша санчасть, были маленькие окна, и все время было темно даже днем), увидели сыпь на телах больных, и диагноз был поставлен за 3 минуты – «форма 4». Форма 4 — так назывался сыпной тиф во время войны. Сыпного тифа, да и других инфекционных заболеваний не должно было быть в Советской армии.
До сих пор не могу понять, почему я не заболела тогда, ведь спала я тогда по 2 часа в сутки с солдатами на полу, и целую неделю не отходила от больных.
Самое страшное началось немного позже.
– Эвакуация больных немедленно в инфекционный госпиталь, – приказал старый полковник медицинской службы.
Темнело рано. На черном небе трассирующие пули: красные, желтые, зеленые — чертили свои картинки – красиво.
Была зима. Мороз 25 градусов. Моих больных сгрузили на полуторку. Закрыли большой палаткой, меня посадили с ними, пришел шофер, мальчишка лет 19. И мы поехали.
Страшнее этой поездки у меня в жизни, пожалуй, ничего не было. Первая остановка была минут через 15 после нашего старта. На дорогу выбежал солдат и, страшно ругаясь на шофера, заорал:
–– Куда едешь – там немцы!
Мы повернули обратно. Ехали долго, шофер не знал дороги, указателей не было, темно. Наконец мы увидели флаг с красным крестом. Я обрадовалась и из кузова машины закричала:
– Форма 4 – 22 больных.
В ответ услышала довольно грубо:
– Немедленно поворачивай — это не инфекционный госпиталь.
Потом мы еще ехали куда-то еще часа два. Еще 4 госпиталя на нашем пути встретили нас так же. Мне стало страшно. Ведь у меня замерзнут больные, и меня отдадут под трибунал. Я не хотела под трибунал, и больных было очень жалко. Слезы полились сами собой.
А машина все куда-то ехала. Опять флажок с красным крестом.
– Форма 4! – кричу я без всякой надежды, подъезжая к приемному покою.
И вдруг слышу:
– Разгружай!
Мы с шофером быстро перетаскали на носилках тех, кто не мог ходить, кто-то доковылял сам, я отдала направление, села к шоферу в кабину, и мы поехали домой.
– У тебя слезы примерзли к щекам, – сказал мой спаситель, ведь все-таки он нашел инфекционный госпиталь.
– Ерунда, – ответила я ему, – самое главное, все больные живы, могло быть хуже.
Мы вернулись «домой», началась санобработка всего полка, приехала жаровая камера, вошебойка, как называли ее солдаты, и банно-прачечный отряд. Слава Богу, больше никто не заболел.
Опять долго не писала. Очень горько вспоминать все это, но вчера сын Алеша увидел у меня на столе старые письма — треугольники военных лет. «Что это?» — спросил он. «Это письма с войны». – «А почему без конвертов?» – «Наверное, тогда и не было конвертов.» – «А это что такое?» На треугольнике стоял штамп «Просмотрено военной цензурой». И тут подошел мой правильный внук Костя и возмущенно сказал: «Разве можно читать чужие письма, это неприлично».
И я порадовалась, ведь в воспитании внука и мое было участие.
Правильный вырос внук – чужие письма читать нельзя, но ведь была война, о которой стали забывать и, может быть, мои воспоминания (не «Ура! Мы наступаем, победа!») о буднях войны помогут кому-нибудь понять, что люди не должны убивать себе подобных, и что война — это страшно и очень плохо.
Мы опять медленно передвигаемся по Белоруссии. Запомнился город Севск, весь разрушенный, с одной уцелевшей колокольней на центральной площади. После взятия Севска бригаде было присвоено звание Севской – такая раньше была мода.
Затем была переправа через Днепр в районе города Лоева. Днепр в этом месте широкий. Был построен мост, через который нужно было переходить на другой берег. Раздалась команда, и мы пошли. Мост качается, идти по нему страшно, а тут еще прилетел немецкий самолет, пострелял и улетел. Хорошо, что все пули попали в воду. Рядом со мной шел молоденький солдатик.
– Сестра, ты умеешь плавать?
– Умею, — сказала я ему, не представляя, как выплыву в шинели с винтовкой и сумкой.
Была осень, и было совсем не жарко.
– А я не умею плавать, у нас на родине нет большой воды, – сказал мой бедный солдат. Ему тоже было страшно.
– Будешь держаться за меня, я хорошо плаваю, – бодро сказала я ему.
Потом прилетели еще самолеты, сбросили несколько бомб. К счастью, только одна бомба попала в мост, но мы были уже на другом берегу.
Потом был город Речица. Немцы ушли из города без боя, и наша санчасть расположилась в большом доме в центре города.
Когда были перевязаны и отправлены в медсанбат все раненые, наступило короткое затишье. А бригаду назвали Севско-Речицкой, и еще бригада была награждена орденом Суворова. И был даже написан гимн, который сочинил писарь бригады Гера Глаговский. Он до войны был эстрадным артистом.