У тебя характер, как у твоего деда Линника и водишь ты как отец! Звучит двояко, верно? И как высшая похвала и как упрек. Я выбираю высшую меру.
В детстве я очень часто болела от того, что не хотела общаться с теми, кто мне не интересен. Походы в садик были мучительными. У меня было ощущение, что шагаю я в мутную воду, и не видя дня уже знаю-там тягучий ил. Дед всегда учил опасаться таких мест, где ты не видишь дна.
Я была избалована общением со взрослыми интересными людьми, которые так часто бывали в нашем доме, а некоторые, как папа, мама, дед и бабушка, и вовсе, постоянно там жили. Мне сложно давалось общение со сверстниками, особенно с женской его частью. Я была с ними тихой, но не слабой. В том месте я не принадлежала себе. Мне такое никогда не нравилось.
То ли дело, когда меня из сада забирал папаня, он освобождался раньше мамы и мы шли с ним блудить. Он садил меня на плечи, или волок, перебросив через плечо. У него всегда были интересные друзья и мы приходили к ним, слушали пластинки, мне разрешалось самой их ставить "за твердость рук", пили кофе и мне не наводили обманный молочный напиток, о нет, мне давали пить из большой чашки кофе, от которого мои темные глаза темнели до невероятия. Так говорил папа. Конечно, потом я не спала от такого кофе пол ночи, но папу не сдавала.
Мы возились в гараже, отец доверял мне отмачивать болты и чистить их металлической щеткой от окалины, прокачивали тормоза, как только я стала дотягиваться до педалей. В соседнем гараже папин друг собирал вечерами свою группу и они играли свободную и веселую музыку. В жестяной бочке, стоящей у ворот, они разводили огонь "что бы тьма так близко не подползала". Гараж этот был вовсе не похож на привычное мне зрелище. Он был свободен от авто, запчастей в масляных коробках, в нем не было ни намека на верстак для работы, на банки с болтами. Там не было того чудесного запаха автомобильной смазки, гретого кожаного сиденья, запаха паяльной лампы. Там все было иначе.
Отец играл на гитаре, лениво растянувшись на диване и курил, я забиралась на книжные полки и искала "книги про зверей". Как я и говорила, это был необычный гараж. Вдоль стен тянулись книжные полки, до отказа забитые книгами, все, о чем я спрашивала находило ответы среди этих страниц. Диван, на изящных ножках занимал почетный подиум, у противоположной входу стене. Подле дивана стояла барабанная установка, так, что папа дотягивался до нее носком кроссовок и едва касался тарелок. Небольшая чугунная печка с плиточкой для варки кофе мостилась у входа.
Посреди гаража стоял Чезет. Как главная вишенка на торте, как изящное доказательство стати обладателя этого гаража. Папиного друга звали Лера. Валера, конечно же, но все предпочитали короткий прототип.
Когда к вечеру собирались все, это было по четвергам, то они распахивали ворота, открывали пиво, швыряли свои тяжелые куртки на диван и начинали гудеть, настраиваясь. Моей стратегией было "заткнись и слушай, сделай так, что бы они говорили и не замечали тебя". Так они выдавали просто ошеломительные истории с лихими подробностями, которые бы непременно опустили, зная что я рядом. Я умащивалась на гору курток, так потрясающе пахнущих кожей, одеколоном, бензином, прокуренными донельзя легкими. Они пахли волей. И слушала, думаю, что моргать я тоже забывала, так таращила глаза, что бы не упустить ничего.
-а у кого уши, как маленькие кувшинчики?-Лера подкрался по кошачьи и усадил меня на подлокотник.
-у меня!-я не видела необходимости отпираться.-А что было дальше?
-дальше были акулы. Ты знала, что у акул кожа, как наждак? И когда они кружат вокруг тебя в воде, тот так и норовят шоркнуть своим боком по твоей коже, что бы добыть кровь. А тогда, ее уже ничего не остановит.
Лера был летчиком. Все его истории напоминали мне о том, что мне предстоит увидеть, потрогать, ощутить. Слушая его я мысленно рисовала свою личную карту сокровищ.
*Отец мечтал стать летчиком, но зрение не позволило ему этого сделать, хотя экзамены он сдал блестяще. Двое его друзей Дима и Лера, которые поступали с ним-стали летать. И привозили с собой истории и горсти песка из дальних стран в ботинках.
Отец брал меня с собой везде. Не было тех мест, куда мы не ходили бы вдвоем. Он с равной увлеченностью перебирал со мной станок и учил делать икебаны из весенних цветов. Я думаю, что он умел все на свете.
Однажды, поставив машину в гараж мы брели с ним по мартовским ледяным колеям домой. Узкие проходы гаражного кооператива тянулись вдоль береговой линии, густые сумерки и запахи талой воды пробирались по этим проходам, настигали. Распахивали куртку, пытаясь напугать. Но со мной был папа, над головой звезды.
-Ольга! Смотри!
Над нашими головами простиралось невероятное чудо. Сиренево-голубое, мерцающее, с янтарными и жемчужными переливами, окутанное молочными и розоватыми туманностями.
-это комета. Смотри во все глаза.
Я остановилась, как вкопанная, прямо посреди лужи. В сапоги затекала ледяная вода, а я стояла задрав голову и собирала свет этакого чуда, запоминала, ведь это точно не навсегда! Все самое потрясающее и великолепное скоротечно, нужно успеть запомнить это, прошить сквозь кожу, вшить глубоко внутрь.
-она не на один день,-словно прочел он мои мысли,-Но она станет тускнеть.
Такое чудо я увидела впервые. Такое непохожее ни на что чудо. Весь вечер я была молчалива, не тараторила с порога о том, что видела. Моя крошечная душонка не могла уместить этакого нестерпимого впечатления и я то и дела начинала плакать. От переизбытка эмоций, от звездной пыли, которая просыпалась на меня и прорастала в глубине моего сердца. Я не могла найти себе места в доме, я пыталась искупаться в горячей ванне, выпить чаю перед сном. Не помогало ничего. Я притворилась спящей и, когда дом погрузился в мерный ритм дыхания, я обошла все окна. Комету было видно из западного окна, которое смотрело на реку.
Призрачный свет Луны и звезд словно распалил ее, заставил светить еще более гипнотически, маняще. В этом пятне света из окон я и уснула, всю ночь согреваемая этим потоком голубоватого свечения.
Следующей ночью отец достал меня из кровати, завернул в одеяло и увез на смотровую площадку, что бы быть ближе к комете.
Я навсегда запомнила этот свет, пронизывающий, проникающий, искрящийся внутри. На рассвете, по пути домой, я придерживала одеяло на уровне сердца. Папа тогда спросил:
-держишь сердце, что бы оно не убежало?
Да так и было. Оно росло внутри меня, это сердце, а я не поспевала за ним и снова расплакалась. Так мы и ехали в тихом рассветном городе, я роняла слезы, а папа напевал "И все что ты можешь и все что ты знаешь,
Это делать мое сердце большим".
Я решила, что по выходным буду писать такие истории из моей жизни, в них будет меньше фермерства, но вы узнаете в них обо мне.
С любовью, Оля на ферме.