– Пап, мне снова снилось, что я умею летать, что живу на такой чудесной планете… она называется Арктур. Я хочу туда! Пап, мне тут плохо. Мы когда-нибудь полетим жить на Арктур? – моя пятилетняя дочь сжимает проспект туристической экскурсии по Солнечной Системе с двумя посадками на лунной станции и на марсианском питомнике. – Ну вот же, есть же пассажирские корабли! Посмотри, может есть рейсы на Арктур?
– К сожалению… Я тебе уже говорил, что в земных условиях невозможно производство материала для изготовления корабля, рассчитанного на преодоление блокирующего барьера Солнечной Системы.
– Я помню, его установили контролирующие власти. Но ведь они там на Луне делают такие корабли! Устройся на работу туда! Ведь ты же пилот!
– Допуски… – я опять теряюсь, начинаю задыхаться. – Нужно быть частью контролирующей власти. Меня не допустят, я сам не сумею быть таким, как они…
Я с Арктура. Я никогда не говорил об этом своему ребёнку. Наш корабль дипломатической службы был обстрелян у границы СС. Мы бы вырулили. Но, втянут в блокирующий барьер, он утратил защиту из-за повреждения, реактор вскипел. Мы грохнулись на землю, зацепив земной самолёт. Ожоги, компрессионный позвоночника, потеря ориентации, психические нарушения. Я выжил. Не знаю, зачем. Чтобы медленно умирать, глядя на земную жизнь.
Когда начал ходить, понял, что меня опознали пилотом земного самолёта. Пересадка кожи на лице не сделала меня красавцем, я не люблю то, что отражает зеркало. Но я мог ходить. Я стал искать свою беременную жену: она была на последнем месяце, но службы не оставляла. Я узнал, что её доставили после катастрофы в больницу, спасли только ребёнка. Три года у меня ушло, чтобы вытащить дочь из детского дома. Инвалиду не хотели разрешать удочерение. Но я смог. Я жил ради этого. И когда я смотрел на то, как воспитали болью и унижениями мою арктурианскую девочку, я не мог плакать. Я вспоминал мою чудесную жену, я делал так, как мы мечтали. Мне снились наши арктурианские дворцы из цветного стекла, хрустальные мосты, сады, наши добрые люди…
Потом я подумал, что из нашего экипажа тоже мог выжить кто-то. Мы умеем жить. Я провёл расследование и обнаружил не кого-нибудь, а командира! Ком! Двухметровый богатырь! Его рожу украшал шрам, но это был всё тот же герой ком, с которым мы были лучшие друзья. Он потерял память. Он меня не узнал. Его сначала пригрела женщина-врач, потом он женился ещё дважды. При его интеллекте он неплохо устроился на земле. У него есть дом, есть много женщин, даже две земные дочери. Я пытался ему прогреть память, но отступил, встретив агрессию. Я долго не мог смириться с этой утратой: он был жив, но это был уже не он. Смотреть на него я не мог.
Я полагал, что на этом всё, не стоит больше искать своих, пока не обнаружил на снимках нашего борттехника. Я поехал к нему. Он пришёл на встречу с земной женой. Она опознала его, как мужа, хотя, конечно, я видел, что она врёт, понимает, что человек другой. Но она его выбрала себе. Выходила. Внешне он пострадал меньше меня и кома. Но психика вышла из строя. А ей нравилось и это. Арктурианцы – красивые парни… Она из земных контролирующих, она устроила его на работу в банк энергии, за счёт воровства которой и восстановила его, и держит на плаву. У вас на земле контролирующие власти откачивают энергию, а вы и не знаете, правда?
И вот он сидит напротив. Смотрит на меня, и между нами легко устанавливается контакт. «Я узнал тебя, штурман, – говорит он мне мысленно, – я всё помню. Но меня здесь всё устраивает. Я получаю столько энергии, сколько хочу, все мои желания исполняются. Ты хочешь, чтобы я организовал тебе допуск на лунную базу? Ты захватишь борт и вырвешься за блок-пояс СС? Зачем? Чтобы меня и мою жену уничтожили за помощь тебе? Нет, я никуда с тобой не полечу, моя жена этого не хочет.»
– Я не знаю вас. – Он говорит мне это вслух.
– Если вы будете преследовать нас, мы поместим вас в карательный стационар, вы сумасшедший, – добавляет мне его жена.
Он кивает. И улыбается. Я встаю и ухожу.
Меня ждёт дочь. Она была зачата на Арктуре. Она мечтает летать так, как все летают там. Каждое утро она жалуется мне на то, как здесь плохо жить.
И я живу. Плохо. Я инвалид. У меня нет допуска даже на земной лётный транспорт.