Пушкин "в роли монумента" (как сказала бы Цветаева) или школьный вариант Пушкина достаточно скучный. Все мы знаем о "солнце русской поэзии", но сия информация скорее хоронит память о личности поэта, ибо имеет к ней самое косвенной отношение.
Судя по отступлениям в крупных текстах (на ум сразу приходит "Медный всадник" или "Евгений Онегин"), сохранившимся письмам, эпиграммам Пушкин был той еще язвой, что лично меня очень вдохновляет. Того же "Онегина" было бы гораздо сложнее понять, не держа сей факт в голове. То, что Пушкин иронизировал над бедным Ленским, вроде, даже в школах рассказывают. Но для меня было открытием, что он еще и Татьяну подкалывал, но не так толсто, безусловно. Вот строчки, которые описывают поведение любимой пушкинской героини (после Маши
Мироновой, конечно), когда она бежит встречать Онегина:
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью.
И, задыхаясь, на скамью
Упала...
Если вспомнить, как выглядели дворянки в первой половине 19 века, то становится очевидным, что бегать ей было ну прям очень непросто, а Пушкин описывает буквально кросс по пересечённой местности, она там половину деревни пробежала (даже лес, боже), чтобы Онегина увидеть, который какбэ и так к ней ехал :) Кроме того, бежала она с поразительным усердием, доказательство тому – строки про поломанную сирень. Ребята, вы когда-нибудь видели куст сирени (Куприн вошел и вышел)? Я ума не приложу, какую скорость наша Таня (громко плачет) развила, что ей удалось сломать к у с т...
"Онегин" буквально напичкан шутеечками, есть тонны исследований, но про еще одну горячо любимую мной я все-таки расскажу. Сначала преамбула: в пушкинские (и допушкинские) времена имела место литературная полемика о том, можно ли заимствовать иностранную лексику или все-таки надо блюсти чистоту русского языка, оберегая его от всяких-разных калек.
Поддерживал заимствования Карамзин и его последователи, карамзинисты. Против них был Шишков и его последователи, шишковисты. И вот что делает наш Пушкин, который, слава богу, был карамзинистом и прекрасно знал языки (как, кстати, и Шишков).
Отдельная ирония состоит в том, что последний был адмиралом, а вся "морская" терминология не совсем, а точнее совсем не- русского происхождения): он впихивает в роман (в стихах) французское слово и добавляет: "Шишков, прости, не знаю, как перевести". Это просто восхитительно по-моему: вдумайтесь, человек, получивший престижное образование, буквально косит под дурачка, еще и при условии, что "Онегин" впоследствии станет классической классикой.
Про классику, кстати, размышлять еще интереснее, повнимательнее рассмотрев, как проявляется авторское я в "Онегине". Если опустить тот факт, что роман написан прекраснейшим ямбом, то автор просто болтает с читателем. Про героя говорит "мой Евгений", от его же лица стебет Ольгу (когда Онегин впервые видит Ольгу Ларину, он сравнивает ее с "глупой луной на этом глупом небосводе", что тоже очень прикольно, по-моему), но еще более восхительно то, что в конце 3ей главы Пушкин устает работать, хочет погулять и прям пишет об этом:
Но следствия нежданной встречи
Сегодня, милые друзья,
Пересказать не в силах я;
Мне должно после долгой речи
И погулять и отдохнуть:
Докончу после как-нибудь.
Я не знаю, как после этого можно не любить Пушкина, но еще больше вас в него повлюбляю, рассказав про шуточку в "Медном всаднике". Описывает он, значит, наводнение. Все миновало (молодость прошла), говорится, как петербуржцы возвращаются к привычному ритму жизни и зачем-то упоминается какой-то граф Хвостов:
Граф Хвостов,
Поэт, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов...
На первый взгляд, ничего необычного. Уважаемый, наверное, какой-то поэт был, вон, бессмертные стихи писал. Хвостов на самом деле поэтом был совсем ничего таким, но крайне часто становился героем эпиграмм
(это колкие стишки или стеб в рифму, как угодно), ибо Хвостова считали бездарным.
Он еще, вдобавок, был в "кружке" Шишкова, то есть карамзинисты в литературных колкостях по отношению к бедному (но на самом деле очень состоятельному) графу себя не сдерживали. Настоящее отношение Пушкина к Хвостову отражено в эпиграмме:
Сожаленье не поможет,
Всё ж мне жаль, что граф Хвостов
Удержать в себе не может
Ни урины, ни стихов
(*урина = моча)
Но в поэме-то Пушкин пишет про "поэта, любимого небесами", да что мы с вами вообще знаем про иронию)) Пушкинский стеб отчасти даже пророческим оказался, ибо про стихи Хвостова помнят только филологи сейчас (и они не всегда).
Есть также еще один крайне важный персонаж, которого ну никак нельзя не упомянуть в разговоре про язвительную сторону Пушкина. Это Вильгельм Кюхельбекер, лицейский друг Пушкина, тоже поэт.
Несчастный Кюхля был предметом насмешек всех лицеистов ввиду некрасивой внешности, но Кюхельбекера вполне можно считать другом Пушкина, их общение, несмотря на иронию, было теплым. Кюхельбекер отправлял Пушкину свои стихи, просил прокомментировать, Пушкин, естественно, не мог удержаться от колкостей, но сам это признавал и даже в конце письма просил не бить его (прямая цитата: ай-ай, больше не буду! не бей меня").
В чем, собственно, заключалась колкость: в стихах Кюхельбекера была следующая строчка: "Пас стада главы моей". Пушкин в скобках пометил: "вшей?". Вы просто представьте, как Кюхельбекер старался выдумать глубокую метафору, в которой еще и отсылка на самого себя ("пас стада" -- цитата из произведения Кюхельбекера "Шекспировы духи"))) Письмо это, кстати, до Кюхельбекера не дошло в связи с событиями 14 декабря 1825 г., адресат был на Сенатской площади.