Итак, что есть истина в мире, который совершенен своей гармонией и осмысленностью, каким был греческий κόσμος? Древнегреческое слово истина – ἀλήθεια – состоит из отрицательной частицы α- (не-) и корня λήθη, известного русскому слуху благодаря выражению “кануть в Лету”. Правда, если верить Платону, то Лета – эта вовсе не река забвения, в которую можно “кануть”, а пустынное место, пустошь, где ничего не произрастает, ничто не явлено, а все, наоборот, скрыто. Так вот “истина” есть отрицание этой пустынности. Не-сокрытость, не-потаенность, явленность. А раз так, то греческий смысл истины предполагает особого рода настрой – ушей, глаз, ума, – который только и может позволить разглядеть и уловить то, что есть на самом деле. Природа сама себя являет, надо только уметь ее увидеть. Так говорил Аристотель, а Платон сказал бы “видеть вечные идеи” за чувственно воспринимаемыми вещами.
Средневековая традиция исходит из иного смысла “истины”. Латинское veritas в отличие от греческой ἀλήθεια имеет совершенно иной акцент. Здесь истина более не имеет значения непотаенности и несокрытости, а означает прежде всего “правильность”. Определение истины в латинской, т.е. средневековой, традиции звучит следующим образом: veritas est adaequatio intellectus ad rem, то есть истина есть соответствие ума и вещи. Выдающийся философ XX века М.Хайдеггер различает в этом соответствии два момента: во-первых, соответствие сотворенной вещи божественному замыслу, ведь, согласно средневековому мировосприятию, все сущее сотворено Творцом и согласно Его воле, а уже затем, как будто вторичным образом, соответствие вещи человеческому интеллекту, который стремится эту вещь осмыслить и понять. А еще для средневекового мировосприятия истина напрямую связана с авторитетом, будь то словом Священного Писания или авторитетным высказыванием античного философа.
В XVII столетии, с началом Нового времени истина вновь приобретает новое звучание. Если античное вопрошание об истине сводилось к поиску таких вещей, которые отвечали бы качеству истинности, то в Новое время акцент фундаментально смещается с познаваемого на познающего, то есть с объекта познания на его субъект. Первоочередным вопросом становится не то, какое сущее является истинным, а то, истинно ли само наше познание сущего. Если до сих пор мы говорили об истине как об ἀλήθεια, о несокрытости или непотаенности, как о veritas, правильности, то теперь истина приобретает акцент достоверности, или по-латински certitudo, поскольку мысль в эту эпоху прежде всего требует удостоверения в своей собственной истинности.
Подобное смещение акцентов можно объяснить тем, что начиная с Декарта и Бэкона, то есть с началом Нового времени, мышление утрачивает (или отказывается) от власти авторитетов – как церковных, так и философских, и отныне осуществляет познание на свой собственный страх и риск. Это связано с тем, что, если раньше истинность познания удостоверялась природой самих вещей (как это было в античности) или божественным присутствием (как в средневековье), то теперь человек (или познающий субъект, выражаясь философски) не удостоверен в своем познании ничем, кроме собственного разума. А следовательно, ему следует остерегаться ошибок.
Задача, следовательно, заключается в том, чтобы изучить механизмы действия разума и его устройство, а также принять меры, чтобы оградить себя от ошибок познания. Учение Фрэнсиса Бэкона об идолах разума, а также трактат Рене Декарта “Учение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках” и посвящены решению этой задачи.
Бэкон называет “идолами” те ошибки, врожденные или приобретенные, которые могут выступить помехой на пути истинного познания. Он различает четыре вида таких ошибок: идол рода, идол пещеры, идол театра и идол площади.
Декарту же удается сформулировать последовательность шагов, гарантирующих познанию последовательность и надежность, или так называемый метод:
1) Никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т.е... включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению.
2) Делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.
3) Располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных
4) Делать повсюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено.
Новоевропейское понимание истины непосредственно связано с совершенным Декартом открытием основания достоверности познания ego cogito, то есть как такового мыслящего субъекта или субъекта познания. Согласно принципу cogito, мышление является той последней реальностью, истинность которой несомненна. Мы можем поставить под сомнение все, кроме самого действия сомнения, то есть того, что мы сомневаемся, или мыслим. Таким образом, критерием существования вещи оказывается ее присутствие в мышлении. И следовательно, мир есть то, что ясно и отчетливо является познающему субъекту в его сознании.