12 июля 2014 года. Обычное утро отпускного дня. Мы с Женей в то время находились на Косе Пересыпь в Запорожской области. Проснулись, умылись, спускаемся к завтраку. Внутри не по себе, шелестит и спазмирует. Нехорошее предчувствие.
Заказываем завтрак, слушаем шум утреннего прибоя и, коротая время ожидания, смотрим телевизор в кафе.
Они жуют и смеются, а у нас — война
На экране мелькают жуткие кадры дымящихся домов, обожженные фасады многоэтажек, "скорые", растерянные люди в слезах.
Диктор что-то говорит об обстреле Марьинки, Петровского района Донецка. Мы смотрим, боясь пропустить хоть слово. Это же мы, это о нас! Осознания, что все происходит всерьез, еще нет.
В кафе уже многолюдно: никого из отдыхающих не интересует, что там в телевизоре. Хозяйка отеля пультом перещелкивает канал — пусть будет музыка, чтобы не портить клиентам утро.
Мы с Женькой в полузабытьи. Все жуют, смеются, шутят. А у нас — война. Принесли ароматные блинчики с творогом и сырники — любимый завтрак не лезет в глотку.
До конца отпуска остается два дня, но все естество рвется домой.
"Все нормально, не паникуй. Добудьте эти дни — неизвестно, что дальше будет", —
говорит по телефону мама. Ее спокойствие передается мне, но ненадолго.
Уезжают, уезжают соседи
Каждый следующий разговор — а их за два дня было больше десятка — мысленно переносит домой, в Донецк. Вечером мама рассказывает, что уехали те-то, те-то. Собирались наскоро, грузились и уезжали. Уехали почти все. Из 65 домов по улице обитаемыми осталось не больше 10 домов.
В первых рядах убегали те соседи, которые еще вчера агитировали за референдум и вхождение в РФ... Кто в Крым, кто в Киев, кто в Германию...
Рейсов на Донецк нет
И вот мы уже на автовокзале в Запорожье, подходим к кассе за билетами:
-Рейсы на Донецк отменены на неопределенный срок, - говорит кассир.
-А как быть? Нам домой нужно попасть.
-Сочувствую, но мы не можем рисковать своими водителями. Ожидайте 17-часового рейса — это ваш, донецкий. Если приедет, то уедете. Если нет — ничем не помогу.
Полтора часа ожидания, и вот он, знакомый номер АН появился на автовокзале. Бежим к водителю — "Поедем?" — "Поедем!"
По дороге домой
В салоне семь человек. Едем в полной тишине. Двое выходят по дороге, пятеро едут в Донецк. Навстречу нескончаемые вереницы машин и микроавтобусов, навьюченные тюками одежды, с прицепами. На боковых стеклах - белые платки. На лобовых и задних - таблички "Дети". И номера "АН", "АН", "АН". От "АН" рябит в глазах. 8 лет прошло, но до сих пор эта картина в памяти.
Вдали замаячила Марьинка. Чем ближе, тем холоднее внутри. С дороги видно обгоревшее здание, еще один полуразрушенный дом. В воздухе — духота. Боковые подъезды к Марьинке перекрыты противотанковыми ежами, перетянуты колючкой. По обочинам таблички "Мины".
Первые за три дня клиенты
Впереди Донецк. Въезжаем на Текстильщик уже в сумерках. Пусто. В многоэтажках, густо натыканных по периметру, не светятся окна. 5-6 на весь фасад - не больше. Город вымер.
Выходим из автобуса, идем к такси.
"До райисполкома поедем?" - "Садитесь, ребята, вы у меня первые клиенты за 3 дня".
Приезжаем домой. Тихо и пусто. Только брошенные собаки воют, скучая по хозяевам. Некоторых хозяева, спасая собственные шкуры, "забыли" отвязать, покормить, налить воды.
Утром иду по микрорайону. Обрадовалась открытым дверям промтоварного магазина. Вхожу и вижу за прилавком одноклассницу. Витрины полупустые - поставок нет, базы закрыты.
-Кира, вы не уехали?
-Нет, Вита, нам некуда. Будем здесь.
-Кира, как же мы будем? Выживем?
-Как-то будем. Выхода у нас нет. Обязательно выживем.
Выживаем. Вот уже восемь лет. Подобно дереву на фотографии — обгоревшему, высохшему, но крепко вросшему корнями в свою землю.