Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
"… литература наша за последние пять лет… Что это сделалось? Хаос, нестройство, старое упало, нового нет. Я живу теперь совершенным пустынником, и печатно, и общественно. Утешаюсь тем, что даю теперь последнюю битву — глупому и ничтожному аристократизму литературному. С падением его останется, по крайней мере, чистое поле. Люди явятся. В началах разрушения лежат семена возрождений. Нам, нынешним литераторам, не быть долговечными. Таково наше время. Счастлив, кто возьмёт у будущего вексель хоть на одну строчку в истории"
Пожалуй, что и неглупо. Самое интересное, что - в общем - правдиво и прозорливо. Так писал ещё боец Полевой Александру Бестужеву в 1830-м году. Дерзкая и заведомо обречённая на поражение битва эта одного против всех была проиграна вчистую. Он унижен, детище его запрещено (в понимании его как отца - умерло), он обременён огромною семьёю (на момент закрытия "Московского телеграфа" у него было семеро детей... а когда Полевого не стало - девять) и непомерною суммой долга).
"Мое положение обозначилось и определилось. Я понял так, что мне надобно как можно не выказываться, не лезть в глаза, стараться, чтобы увидели и удостоверились в моей правоте, чистоте моих намерений".
Да, отныне девизом Полевого становится "благонамеренность", стремление доказать её и... Чего уж - попросту надобно выживать! Именно так, полагаю, следует трактовать этот период его жизни. Подобно Пушкину (а позднее - Некрасову), Полевой может зарабатывать одним лишь пером, с тою, правда, разницей, что в карты Николай Алексеевич не играл, а долги имел, влезая в них вынужденно - ради семьи. Переехав в Петербург, берётся за любую работу, издаёт ежегодник с титаническим по длине названием "«Живописное обозрение достопамятных предметов из наук, искусств, художеств, промышленности и общежития, с присовокуплением живописного путешествия по земному шару и жизнеописаний знаменитых людей». преступив через былые распри, объединяется с Булгариным, соучаствуя в "Северной пчеле", редактирует "Сын отечества", совместно с Гречем зачинает "Русский вестник", совсем незадолго до смерти редактирует пушкинскую когда-то "Литературную газету"... И это ещё далеко не всё! Он - автор сорока (!!) пьес, шедших с успехом на русском театре, а за образцово-духоподъёмного "Дедушку русского флота" был отмечен даже Государем... Горькая насмешка судьбы! Быть порицаемым и распятым когда-то за дурной образчик квасного патриотизма (кстати, на авторство этой фразы претендовал Вяземский) Кукольника, и получить высочайшее одобрение за... подобное же! Немало споров вызвал и перевод Полевым шекспировского "Гамлета": сделано это было талантливо и дерзко, с сокращениями и собственными "прибавлениями". То, что тогда было воспринято литературной собратией как неслыханная наглость, много позднее вызвало одобрение даже у серьёзных шекспироведов. Насмешки былых неприятелей по цеху. И даже - презрение... такое, смешанное с жалостью. Он более - не враг. Так... нелепый подёнщик... Никто более не воспринимает его всерьёз, даже недоумевают - это правда тот самый Полевой, с которым мы когда-то?..
А между тем Полевой - автор немалого числа и литературных произведений "большого формата". Чтобы не быть голословным, давайте-ка я приведу цитату из его пользовавшейся популярностью повести "Блаженства безумия"...
"... Несколько молодых людей придвинули к нам свои кресла. Мы составили отдельный кружок. Другие из гостей были уже заняты в это время картами и разговорами о погоде и еще о чем-то весьма важном, кажется, об осаде Антверпена.
Леонид начал:
– Вы позволите мне скрыть имена и предварительно объявить, что я ни слова не прибавлю и не убавлю к истине.
– В Петербурге, несколько лет тому, когда я служил по министерству… знал я одного молодого чиновника. Он был товарищ мне по департаменту и старше меня летами. Назовем его Антиохом. В начале нашего знакомства показался он мне угрюм, холоден и молчалив. В веселых беседах наших он обыкновенно говаривал мало. Сказывали также, что он большой скупец. В самом деле, всем известно было, что у него огромное состояние, но он жил весьма тихо и скромно, никого не приглашал к себе, редко участвовал в забавах своих приятелей и только раз в год сзывал к себе товарищей и знакомых, в день именин своих. Тогда угощение являлось богатое. В другое же время редко можно было застать его дома. Говорили, что он нарочно не сказывается, хотя кроме должности почти никуда не ходит и сидит запершись в своем кабинете. Должность была у него легкая, за бумагами сидеть ему было не надобно, и никто не знал, каким образом Антиох проводит время. Впрочем, он был чрезвычайно вежлив и ласков, охотно ссужал деньгами и был принят в лучших обществах. Прибавлю, что он был собою довольно хорош, только не всякому мог понравиться. Лицо его, благородное и выразительное, совсем не было красиво; большие голубые глаза его не были оживлены никаким чувством. Стройный и высокий, он вовсе не заботился о приятности движений. Часто, сложив руки, опустив глаза в землю, сидел он и не отвечал на вопросы самых милых девушек и улыбался притом так странно, что можно было почесть эту улыбку за насмешку. Бог знает с чего, Антиоха называли ученым – название, не придающее любезности в глазах женщин: говорю, что слыхал, и готов допустить исключения из этого правила..."
Говорите что угодно, но это - вполне читабельно, выписано прекрасным литературным языком и... хочется продолжить чтение! К примеру, вышедшая в "Современнике" четырьмя годами позже и наделавшая немало шуму "Полинька Сакс" Дружинина переваривается сейчас гораздо труднее.
В период редакторства Полевым смирдинского "Сына отечества" через посредничество взрослых отпрысков состоятельного полковника Фермора происходит знакомство двух Николаев Алексеевичей.
«...Н. Полевой издавал «Сын отечества». Он поместил одно стихотворение. Дал мне работу, Я переводил с французского, писал отзывы о театральных пьесах, о книгах. Ничего о них не зная, ходил в Смирдинскую библиотеку-кабинет, бирал кое-какие материалы, и заметки (с)оставлялись. Так я писал и сам учился...»
Это - воспоминания самого Некрасова, скромно умалчивающего о том, что когда он юношей остался вовсе без средств к существованию, Полевой приютил его у себя - в скромной своей квартирке, сам постоянно нуждаясь, ибо Смирдин, что бы о нём сейчас ни говорили, был скуповат - особенно, по отношению к собственным наёмным работникам (а именно таким был для него Полевой... Да, времена "Телеграфа" давно позади...) Полевой был добрым человеком, незлобивым по натуре своей, так - после его смерти - отзывались о нём многие. Через Полевого Некрасов свёл знакомство с Панаевым и более именитыми литераторами, нежели был "сбитый лётчик" и "хромая утка" Полевой, и... пошёл дальше, успешно миновав этот, не самый завидный для него кусок жизни. Не смею порицать Некрасова, цинизм и черствость зачастую сопутствуют молодости, второй половиною его жизни и отеческой опекою авторов "Современника" он полностью искупил грехи юности, в числе которых и... Николай Алексеевич Полевой, по сути, выписавший провинциальному неофиту путёвку в большую литературную жизнь и забытый им. Как позднее был позабыт и остальными.
У современного исследователя творчества Полевого Самуила Лурье (написавшего, кстати, замечательное и такое... смелое большое эссе о нём - "Изломанный аршин") вообще сложилось мнение, что всё, что происходило вокруг фигуры Николая Алексеевича, более всего напоминало "подковёрную борьбу в дворянской литературе", к которой Полевой никогда не принадлежал, и которой, собственно, пытался противостоять. Причём, прославленные наши классики выглядели в ней не самым лучшим образом... Все. А некоторые, при жизни Полевого его травившие, после его смерти признали в нём и таланты, и несомненную пользу его творчества для России. Я имею в виду хотя бы Белинского.
"...человек, который с таким благородным и беспримерным самоотвержением старался водрузить на родной земле хоругвь века, который воспитал своим журналом несколько юных поколений и сделался вечным образцом журналиста..."
"... Каков бы ни был характер его литературной деятельности за последние десять лет, в нём многое объясняется стесненными обстоятельствами… Во всяком случае, забывая о недавнем, мы тем живее вспоминаем о первом блестящем периоде литературной деятельности этого необыкновенного человека, который сам себе создал свои средства, начав учиться в те лета, когда другие почти оканчивают своё учение, который, опираясь на свою даровитую натуру и свойственную русскому человеку сметливость, смышлёность и смелость, можно сказать, создал журнал в России… Этим он сделал гораздо больше, нежели как теперь думают, — и вообще, Полевой ещё ждёт и, может быть, не скоро дождётся истинной оценки; … и имя его навсегда останется и в истории русской литературы и в признательной памяти общества…"
Увы, "навсегда" не вышло, Белинский ошибся. Полевого предпочли забыть как можно быстрее... словно стыдясь чего-то... Может быть, собственной некрасивости в деле о жизни и смерти талантливого подвижника? Тот же Самуил Лурье, изучив беспристрастно биографию Полевого, составил о нём такое мнение: "Оказалось, и вправду был простоват, но в другом смысле: в нем было много детского, невинного. Гордился тем, что не дворянин, обладал честью человека третьего сословия. Слишком хороший человек, чтобы я мог написать о нем правдиво..."
Отпевание Полевого, скончавшегося в 49 лет от горячки (а как по мне - так попросту надорвавшегося), происходило в Никольском соборе, и до Волкова кладбища гроб с его телом на руках несла толпа студентов... как позднее - Некрасова (ещё одно "странное сближенье"). Небольшая ремарка! Не кажется ли вам, что гроб с телом человека пустяшного, бездарности, толпа студентов не понесёт, не такой уж это народ?.. Да ещё и - петербуржцы поймут - в такую даль!.. Где Никола Морской, и где Волково! Сдаётся мне, прогрессивная молодёжь из студентов-разночинцев, к коей в своё время и адресовался в основном Полевой, знала и понимала о нём нечто гораздо большее, чем и каким представляли и хотели бы видеть его недруги!..
Так и не примирившийся - даже после смерти его - с Полевым Вяземский сухо и с некоторою даже мстительностью запишет в дневнике:
"...Множество было народа; по-видимому, он пользовался популярностью. Я не подходил к гробу, но мне говорили, что он лежал в халате и с небритой бородой. Такова была его последняя воля. Он оставил по себе жену, девять человек детей, около 60 тысяч рублей долга и ни гроша в доме. По докладу графа Орлова пожалована семейству его пенсия в 1000 рублей серебром..."
Что же до "бороды и халата", то это была последняя грустная шутка Николая Алексеевича - в укор Белинскому, написавшему о нём как-то, что тот "выходит к читателю в халате и с небритой бородой". Вот, дескать, извольте-с... Всё как Вы, Виссарион Григорьевич, хотели-с...
До чего же странная, избирательная вещь - память человеческая! И до какой степени подвержена она позднейшим правкам... Одних возносят на пьедесталы, они - неприкосновенны и отлиты в бронзе, иных приписывают ко "второму эшелону", а кого и вовсе... забывают, изредка, как бы с неохотою упоминая, был, мол, такой... В числе последних - и Николай Алексеевич Полевой, имевший несчастие и смелость сперва посвятить себя популяризации литературы всесословной и просветительству, возмутить и восстановить противу себя решительно всех, даже враждовавших меж собою, а после - написать слишком много и слишком неровно. И лишь в последние годы то тут, то там несмело, но уже обозначившись как процесс, имя его возвращается... Издаются собрания сочинений. Им начинают интересоваться. И слава Богу. Не всегда то бронза, что ею называют. Иной раз и простой камень достоин большего...
"Н. Полевой с таким пылким самоотвержением посвятил себя правде и пользе русского просвещения, так смело и неутомимо наезжал на заповедные имена, на заветные наши ничтожества в печатном мире и сводил нас не на шапочное знакомство, а на приязнь с европейцами…"
Александр Бестужев
"Гибкий ум его постигнул быстро тайну драматического искусства, недоступную даже для многих гениев — тайну двигать сердцами зрителей…
Фаддей Булгарин
"Полевой умер. Это большая потеря. Он был необыкновенный человек. Всеобщее участие и сожаление"
Александр Никитенко,
P.S. Не знаю - как вам, уважаемый читатель, а мне очень полюбился мой нынешний герой... Что-то есть в нём от персонажей Достоевского, и даже - от самого Достоевского. Униженный, оскорбленный, трогательный, он не растерял ни человеческих своих качеств, ни Миссии своей, и шёл, шёл к своей неверной звезде... ошибаясь порою, иногда выглядя смешным и жалким, но шёл... Трагическая фигура в нашей литературе. Лермонтовские строки "восстал он против мнений света один, как прежде... и убит" как нельзя лучше ложатся на биографию Николая Полевого. "Убит" стечением обстоятельств, которые все словно нарочно сложились противу него. "Убит" по решению правительства. Собратьями-литераторами. Короткою памятью будто нарочно стёрт. Работая над этим небольшим циклом, я наткнулся на множество интереснейших и не использовавшихся тут материалов; грешно было бы дать им затеряться, так что, возможно, я ещё вернусь к Николаю Алексеевичу - так или иначе. А на сегодня - будем же милосердны, и помянем добрым словом скромного труженика, честно и упорно делавшего своё дело!..
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ