Прошло уже много десятков лет, но я до сих пор иногда вспоминаю свою самую первую, ту самую главную первую рыбалку в своей жизни.
Шёл 1976 год. Мне шёл шестой год. И вот однажды летним вечером отец сообщил мне новость.
-Ну, что, сына, завтра пойдём вместе на рыбалку. Ты встанешь в 4 утра-то? - спрашивает, улыбаясь, меня отец.
-Конечно встану, - отвечаю я. А сам не могу поверить, что это случится. Радости было, как говорится, полные штаны.
-Да я вообще могу не спать! - с радостью блаженного говорю я.
-Ну, это ни к чему. А вот в 4 утра надо бы встать. Рыба с утреца хорошо клюёт. Главное - не прозевать утренний клёв. А сейчас, пока жара спала, сходим с тобой червей навозных накопаем, - говорит отец.
А за червями надо было идти к конеферме. И хотя мы и жили в городе, но на окраине, и после наших домов, в пятнадцати минутах ходьбы, была и конеферма, и свиноферма совхозная небольшая. А на полях, сразу за нашими пятиэтажками, и морковь, и капусту, и редиску, и горох сладкий сажали. Осенью, помнится, после того как соберут весь урожай, жители высыпали на эти поля и давай по второму разу урожай собирать. Много оставалось в земле-то. Уж какая тогда морковь была! Сочная, как яблоки, а уж какая сладкая была - язык проглотишь. Мамка натрёт её на тёрке, сахарку чуть-чуть - ведро можно было съесть при желании. Сейчас такой уже нет. Сейчас и картошка-то какая-то прямо уже не картошка. Из-за границы уже везут - позорняк! Вкус не картошки, а чёрт знает чего. Куда все нормальные овощи подевались - непонятно.
И вот пошли мы, значит, к конеферме червей копать. Отец лопату несёт, а я с банкой для червей в руках рядом семеню маленькими ножками, стараясь не отставать. Подошли к тому месту, где черви живут, а я в шоке. Вонь стоит - ужас! Это что же, мы тут и будем червей в какашках копать? Они разве не в земле живу? Вон их сколько после дождя из земли выползает. Бывало, возьмёшь такого червяка в руку, а он как полз, так всё ползёт и ползёт себе по твоей руке куда-то дальше.
-Это вот, сына - навоз конский. - Тут вот мы червей-то с тобой и будем копать, - обрадовал меня этой новостью батя.
А я подумал: ”Как бы меня здесь не стошнило ненароком. Сразу тогда откопаемся.”
Отец разок лопатой колупнул навоз-то этот, а там червей этих невпроворот. Горстями собирать можно.
- Собирай их в банку, - командует отец.
А я что? Давай их собирать побыстрее, пока не попрятались обратно в свои ходы, проделанные в навозе. А уж какие они полосатые и шустрые эти навозные черви были. Не то, что те, которые сейчас в баночках пластмассовых продают. Нынешние на стариков-инвалидов похожи, которым до смерти два часа осталось. Болезная тень тех червей. А те, из детства, могли на перегонки со мной состязаться. И то неизвестно, кто кого перегнал бы. Да и на крючке могли полдня вертеться как ужаленные - хоть бы хны им было. А нынешние поваляются в воде 10 минут и всё - мёртвыми шнурками на крючках висят.
Так вот. Собрали мы полбанки железной минут за десять, наверное. Руки поизмазали в навозе этом. Но не страшно. Там крантик с водой был на территории совхозной конефермы. Там руки и ополоснули. А какая вода там из скважины холодная текла - аж зубы ломило.
Иду домой радостный. Как будто я не червей, а уже рыбы добыл на всю семью. Пришли домой. Отец мне удочку бамбуковую двухколенку уже замастырил. Тогда не было никаких углепластиковых удочек. Бамбук и только бамбук. Отец на работе доставал металлические трубки, нужные по размеру. И эти трубки одевал на клей на бамбуковые колена удилища. Одно колено вставлялось в другое - и вся любовь. И поплавки были - гусиное перо. Лёгкие. Поклёвки хорошо видно. Никакой бальсы-мальсы не было и в помине. Потом, правда, отец где-то на работе раздобыл жёсткий пенопласт. И из него уже сам делал поплавки. Раскатывал рашпилем, а потом красил красным мамкиным лаком для ногтей. Она всегда ругалась на него за это.
Мамка собрала с вечера поесть на рыбалку: яйки там, соль, огурцы, помидоры, бутеры с колбаской, и, конечно, термос с чаем. Ещё тот термосок - китайский, со стеклянной колбой. Им чуть тюкнешь обо что-нибудь - всё, финиш. Колба вдребезги. Хрупкая уж больно. Это уже гораздо позднее из нержавейки термоса стали делать, неубиваемые.
Все легли спать. А мне то не спится. Я уже весь на рыбалке и рыбу таскаю из озера. Аж руки чешутся от нетерпения. Но сон своё всё-таки взял, и я наконец-то уснул.
-Вставай, сынок, пора, - слышу, как отец меня будит. Я вскакиваю, одеваюсь за две минуты и вылетаю в коридор. Отец с мамкой, как глянули на меня, так и рты раскрыли в удивлении.
-Это что же такое случилось-то? - запричитала мамка. - Лёг спать нормальным, а проснулся Поль Робсон какой-то. (Был такой афроамериканский певец, с огромными губищами). - Что с тобой стряслось-то такое?
Оказалось, что во сне меня какая-то мушка, или комар укусила в нижнюю губу, и она раздулась, как у того чернокожего певца. Меня уже хотели укладывать обратно в кровать, но я разревелся и сказал, что никуда я не лягу и не уговаривайте меня, маманя. А им и смешно, и грустно на меня смотреть. Губой шлёпал, наверное, занятно. И вот пока я слёзы горькие лил, пока умывался, губа стала понемногу спадать. И родители всё-таки сжалились и разрешили пойти на рыбалку.
Вышли с отцом до озера. А до него минут 30 пёхом топать. Сначала надо было поля совхозные пройти. А там рядом автобаза, и собаки там, оказывается, злющие презлющие шастают. И, конечно же, когда мы мимо проходили они все как с цепи сорвались. Как будто поджидали нас всю жизнь. И давай на нас бросаться, зубами клацать. Отец еле удочками от них отмахался. С тех пор я собак очень недолюбливаю. Чёрт знает, что у них в башке. Шли же, никого не трогали, настроение было отличное. Чумные они, короче. Звери есть звери.
Идём, значит дальше. А поджилки-то после собак ещё трясутся. И в груди неспокойно как-то. А туман по полю стелется. А нам овраг с ручьём надо было перейти. И так интересно получилось. В овраг спускаешься - там нет тумана. Да ещё и холоднее в ложбине градусов на десять. Аж мурашки по коже. Из оврага поднимаешься - и густая полоса тумана появляется перед тобой, как по волшебству. Белое полупрозрачное покрывало накрывает поле. И все звуки гасятся этим туманом. Приседаешь, и туман как будто облаком огромным стелется над головой.
Одно озеро прошли мимо. Святое называлось. Там подходы плохие к воде. Да и водится только ротан, да карасик.
Потом прошли деревню и дошли наконец-то до нашего озера. Его называли Белым озером. А оно большое - жуть. Или я просто маленький был. А когда ты маленький, то и лужа весенняя кажется огромной. А в озере том и плотва, и лещ, и окунь, и карп, и щука. Какой только рыбы там не водится. И вся рыба только меня и ждёт. Ну, это я так думал по наивности своей. Пошли на мостки. Были там такие длинные, деревянные. Местные деревенские женщины выходили туда по утрам бельё полоскать. Добротные были мостки. На совесть сделанные.
Заняли одно место. Отец показал, как червя насаживать, как манку, как глубину регулировать. Забросили удочки - ждём. Ждём и ждём. Ждём и ждём. Ждём и ждём. Я уж думал, что полдня, не меньше, прошло. Пацан был совсем - всё невтерпёж.
-Пап, можно я на соседний мосток схожу? Тут что-то не клюёт совсем. Состаришься пока поклёвки дождёшься.
-Давай, только не далеко. Чтобы я тебя видел. - Строго говорит отец.
-Хорошо! - И я побежал искать удачи в другое место. Ну, конечно. Там-то я уж точно поймаю. Если бы я только знал...
Посидел на одном мостике - тишина. Никак не клюёт рыба, ну ни в какую. На другом посидел - тоже тишина. А слева вижу, мужичок всё чего-то потягивает из воды. Ну, я на этот мосток и направился. А отца-то уже и не видать за деревьями - далеко ушёл я. Зашёл на мосток. Заброс - жду - тишина. Ещё поближе к мужичку. Заброс - жду - тишина. Ещё поближе. Заброс - жду - тишина. Да что такое-то? Никак не хочет клевать рыба эта дурацкая. Все нервы истрепала уже мои детские неокрепшие. Решил закинуть подальше. Размахнулся как следует, руку как можно дальше вперёд. Да и всем туловищем тоже устремился за удочкой. Так и полетел вперед в воду вместе с червяком на крючке. Упал как бревно - плашмя. Шуму, наверное, было - мама не горюй. Хорошо хоть, что пока я барахтался в воде, не слышал, как тот мужичок с мостика ругался. А уж ругался он наверняка от души. И уж точно и маму мою вспомнил, и прочих родственников до седьмого колена. А плавал я в то время просто замечательно. Как топор. Ну, может, чуть подольше на пару секунд.
Выловил мужичок меня из этого чёртова озера. А тут и отец подоспел. Занервничал, значит, что меня давно не видно. А я реву белугой. Мокрый как половая тряпка. Всё течёт с меня. И вода, и сопли, и слёзы. И без рыбы к тому же. Вся рыбалка коту под хвост. Отец меня успокаивает как может. Да какой-там. Реву не переставая. Пока он меня успокаивал, одежду с меня отжимал, то да сё, прошло какое-то время. Пошёл он на своё место за удочками, а там шиш. Ни удочек, ни рюкзака - ни хренушки нету. Кто-то ушлый упёр всё, пока его не было. А ведь всё в то время было не достать. Ни бамбука на удочки, ни лески, ни крючков - всё дефицит, мать её ети.
Что же делать. Посидели, подождали пока чутка обсохну. Да и пошли до дому, как потерпевшие кораблекрушение. А я что, виноват, что хотел всем рыбы наловить? Так уж вышло. Чего она не хотела клевать, рыба эта дурацкая?
Долго меня потом отец не решался взять на рыбалку, ох долго. Конечно, какой семейный бюджет выдержит такие растраты. А я что? Чую, что виноват - молчу себе в тряпочку. Оттаяло его сердце попозжее. Стали вместе ходить рыбу ловить. Ну как ловить? Точнее сказать, батя ходил ловить, а я так - учиться. Это уже попозже, когда трёхколенку бамбуковую мог удержать в руках, тогда уже рыбалка пошла. И когда терпение появилось какое-никакое. В этом деле без терпения никак. А пока ходил за компанию. Хорошо, что больше не было со мной таких приключений.
А родители до сих пор иногда вспоминают мою укушенную губу, как у Поля Робсона. Вот такая она была - первая рыбалочка моя. Не рыбалка, а самый настоящий квест, как сейчас сказали бы.