Из писем графа С. Р. Воронцова (полномочного министра) к графу А. А. Безбородке
Лондон, 19 (30) декабря 1785
Вы повелеваете мне объясниться с английским министерством о здешних ссылочных, коих у нас на поселение принять желают. Но как прежде будущей весны их отправить к нам невозможно, то и не спешу о том говорить для причин, кои из сего письма приметить изволите.
Сии осужденные в ссылку из Англии отправляемы были сперва в Канаду и Новую Шотландию; но, испытав, что сии злодеи нигде и ни к чему негодны, стали отправлять их в Африку. Капитаны купеческих судов, торгующие в тех местах, брали их на свое иждивение и попечение и, отвозя их в Гинею (sic) и на другие западной Африки берега, продавали в работу или меняли на негров, коими сии капитаны торгуют в островах Вест-Индии.
Но и сей случай прекратился, ибо и в Гинее никто уж их брать не хочет. Число их ежегодно бывает от 90 до 110 человек, в числе коих женщин 8 или 10 обыкновенно бывает. Позвольте себе представить слабое мое рассуждение о сем деле.
Какая может быть польза пространной империи нашей, приобретая ежегодно 90 или 100 злодеев, извергов, можно сказать, рода человеческого, кои ни к хлебопашеству, ни к рукоделию неспособны и кои кроме грабежей и смертоубийств ни к чему не годятся, ниже к расплоду своего роду неспособны, будучи все почти наполнены всеми болезнями, кои за мерзкой их жизнью обыкновенно следуют?
Они будут в тягость правлению и на вред прочих обывателей; напрасно казна будет тратить иждивение на жилища и на прокормление сих новых гайдамаков; да еще надо будет умножить разъезды и караулы в той стране, где их поселить намеряются и где без того они, хуже с нашими спокойно живущими земляками, поступать станут, нежели бывало запорожцы с поляками на Украйне.
Прибавьте к тому еще: прилично ли, чтоб в свете думали, что в счастливое и славное царствие Великой Екатерины, Россия служит ссылкой Англии и что ни чем не славный и еще менее великий Георгий Третий осуждает своих преступников наказанием ссылки равномерно в Россию, как и на африканские берега?
Имя России будет в Европе, как в жестокое царствие императрицы Анны, было у нас имя Сибири. Я уверен, что те, кои подкрепили у нас сделанное предложение, сами были обмануты неведением всех обстоятельств; ибо ни они бы cиe не подкрепили, и Государыня, которая толь изобилует разумом, прозорливостью и достодолжным честолюбием, отвергнула бы cиe предложение.
Меня движет в сем случае привязанность моя к Государыне и к моему отечеству, усердие мое к славе обоих.
Лондон, 19 (30) декабря 1785 (это письмо одного числа с предыдущим. Случалось, что, желая воспользоваться надежным случаем отправки, граф Воронцов в один и тот же день и к тому же лицу писал по нескольку писем)
Я вам должен приметить, что действительно, по упрямству, слепоте и пристрастии к Пруссии здешнего царя (Георг III), нельзя никак надеяться иметь союз с Англией; а без того я не знаю, что бы могло мешать оному: ибо опасаться, что cиe сблизит Берлин с Версалем, cie есть, опасаться дела уже сделанного.
Верьте, что сии дворы весьма согласны (дружны). Здесь прусский король усерднее еще за Францию старается, нежели у нас в последние времена графа Панина.
Что касается до торгового трактата с Францией, то, прося у вас извинения, я признаюсь, что не вижу нужды делать его с державой, которая, по истинным своим интересам, в коих никогда не ошибается, нас ненавидит и которая, мало у нас покупая, продает нам весьма много.
Сверх же того я думаю, что весьма вредно допускать французов в Черноморские наши гавани: мы сами вселим туда вредных для нас шпионов.
Радуюсь, что имеете при себе господина Трощинского, коего я давно репутацию знаю. С ним для русских бумаг, а с Сожи для французских ваше сиятельство можете полагаться на сохранение тайны.
Cie письмо для вас токмо (только) писано; затем подтвержу вам, что всё, что кроме в вашей канцелярии делается, известно в Берлине и оттоль (оттуда) сообщается не министерству, а королю прямо. Сие заставляет меня верить в метемпсихоз (переселение души); ибо, взирая на его страсть к королю Прусскому, кажется, что душа Петра Третьего переселилась в его тело.
Холодность в делах Фицгерберта (английский посланник в Петербурге) доказывает его благоразумие. Он, чувствуя, конечно, неблагопристойное и вредное для Англии поведение своего государя, должен избегать всяких объяснений и стараться держать себя в отдалении от всяких переговоров.
Французы опять начали разглашать, что Государыня не здорова и недолговечна. Сии слухи из Парижа сюда приходят, а из Берлина, что Ее Величество к Венскому двору, а вся Российская наша (опричь вас, брата моего, несколько других, где и я нахожусь, кои все закуплены Веною) привязана к королю Прусскому и что сия новая система не может продлиться в России.
Нас всех, подкупленных, угрожают Сибирью.
Лондон, 11 (22) августа 1786
Третьего дня явился ко мне некий ирландец, именем Дилон, объявляя, что прислан от принца Линя, коему, по его сказкам, Государыня пожаловать изволила пространные в Крыму земли, для населения коих он имеет повеление принять здесь в ссылку и на каторгу осужденных, да еще скитающихся по Лондону арабов, и что он из учтивости токмо меня уведомляет, не имея нужды в моем пособии, зная, коль готово английское правление выдавать оных всем, кои их принять желают: ибо знал, что от здешней стороны предложено было о том Императору, но что сей государь отказал принять в свою землю людей, на каторгу осужденных.
Тут я у него спросил, думает ли он, чтоб Государыня (Екатерина Алексеевна) менее, нежели Император (Георг III) уважала достоинство и благоустройство своей империи.
Он отвечал, что Император то учинил по пустому предубеждению, но что он знает подлинно соизволение Государыни: ибо принц Линь писал о сем деле к князю Потемкину и что Ее Императорское Величество на то согласна.
На что я ему сказал, что, не получив никакого о том повеления, думаю совсем противное его уверениям.
Тут он покушался меня уверять, как cиe весьма полезно будет для России, где надобны токмо люди, не разбирая какие бы то ни были; а я, потеряв терпение, отправил его с выражениями, кои дали ему восчувствовать неблагопристойность и наглость, с коими он и кто его послал употребляют имя Ея Императорского Величества на сумасбродные их предприятия.
Ваше сиятельство помните, я надеюсь, мое к вам о сих каторжных представление. Я опасаюсь теперь, что, не смотря на оное, cиe дело может исполниться к стыду и на вред России, без ведома оной, есть ли не возьмут на то у нас строгой предосторожности: ибо, как здесь правление дает еще награждение всем частным людям, кои сих извергов из Англии вывозят, то сей Дилон или кто другой может их взять и под именем колонистов принца Линя привезти в Крым для населения его земель; а там, не зная, что они разбойники, примут их за добрых поселян.
Здесь же и во всей Европе знают, какими уродами селится Таврическое царство, где между тем надо будет с трудом охранять старых поселян от сих разбойников, кои, не зная никакого ремесла, ниже хлебопашества, обессилены будучи болезнями от распутной жизни, должны будут по привычке и необходимости питаться старыми ремеслами, т. е. воровством и мошенничеством.
Государыня истребить изволила вредное общество запорожцев, а принц Линь хочет во владения ее вселять английских и арабских гайдамаков: ибо сих последних, коих довольно бродягами здесь находятся и коих тоже намереваются выслать, они также к нам в Крым переселять желают.
Лондон, 5 (18) Марта 1787
Долгий мир, коим король и министры обнадеживают нацию, устрашает морских офицеров, из коих многие приходят и просят службы нашей; но я, не имея о том никакого повеления, отсылаю, говоря, что не имею на то инструкций.
Позвольте мне, в откровенности и как другу, сказать на то мое мнение. Я бы весьма желал, чтоб в армию у нас брали всех офицеров, кои из прусской службы в нашу бы пожелали, равномерно из английского флота охотно бы с выгодами брали желающих служить в нашем.
Вы, конечно знаете, что и четвертой доли наших флотских офицеров не осталось из тех, кои в прошедшую войну служили; ибо разошлись или по наместничествам или в отставку; a cия служба требует большой практики для получения в ней знания.
Есть ли бы у нас решились брать здешних мичманов в лейтенанты, поручиков в капитан- лейтенанты второго ранга, смотря по их здесь репутации и старшинству в английском флоте (ибо здесь из поручиков прямо идут в капитаны, а при сем чине можно сказать, что здесь уже фортуна человека сделана), я вам смело ручаюсь, что дурных офицеров к вам не отправлю; ибо знаком я с адмиралами Говом и Роднеем и весьма знаком с лучшими приятелями адмирала Баррингтона; а как они три - суть первые здесь искусством, то всегда бы знал мнения сих адмиралов о офицерах, кои к нам желают, прежде нежели вам доносить об оных.
Лондон, 14 (25) сентября 1787
Господа французы здесь уверяют, что турецкий флот может овладеть Севастополем, коего план и недовершенные укрепления, они сказывают, туркам известны. Позвольте мне изъявить вам мое удивление, что в Севастополе позволяют купеческим судам, купцам и консулам иностранным иметь пребывание.
Cie не дозволяется ни в каком военном порту здесь (Англии), во Франции и в Гишпании (Испании). Разве не довольно Керчи, Еникале, Феодосии, Балаклавы и Козлова для торговли, где бы купцы, консулы и суда имели свои пристанища?
Я уповаю, что вы отдалите из военного нашего порта, где все делаются вооружения, сии гнезда шпионов, кои поселились там под именем купцов и консулов.
Лондон, 8 (19) октября 1787
Покорно прошу ваше с-во приложенное доставить к графу Петру Александровичу (Румянцеву), так как и зрительную трубку, я ему же чрез сего курьера посылаю. Если вам будет верный случай, то сделайте мне милость, сообщите мне план наших операций.
Король мне сказал, что он имеет известие о наших армиях, кто ими командует и как они велики, прибавив с насмешливой улыбкой, что он с удивлением увидел, что князь Потёмки имеет превеликую (здесь армию), а граф Румянцев весьма пред оной малую. Я, не знав никаких обстоятельств, до сего касающихся, принужден был остаться в молчании.
Здесь, хотя вооружаются с великим жаром, но кажется, что мир останется неразрывен, о чем я весьма жалею; ибо для нас полезнее бы было, если бы cия земля подралась с Францией. Смерть господина Верженя (de Vergennes), развратив все политические замыслы Франции, произвела голландскую революцию…
Лондон, 29 августа (9 сентября) 1788
Я давно к в. с-ву не писал; но cie происходило от удостоверения, что вы теперь должны быть весьма делами озабочены, и следовательно не нужно мне было утруждать вас чтением ненужного писания.
Теперь пишу cie письмо не к кабинет-министру, не к члену Совета, но к графу Александру Андреевичу, которого, по долговременному моему испытанию, я имею причину почитать искренним моим другом.
Будучи удостоверен, что здесь желают потушить войну, которую начал к своему бесчестию и вреду король шведский (Густав III, пришел к власти в результате монархического переворота), я не знаю, примут ли у нас медиацию английскую (посредничество в мирно урегулировании отношений, разногласий); но конечно французская для нас вреднее всех.
Версальской двор уже начал делать внушения, что равновесие в Европе потерпит от падения Швеции. Многочисленные здесь агенты оного весьма боятся, чтоб не восстановили в Швеции прежнего правления, отняв у короля власть, которую он обратил на пагубу своего народа.
Как бы ни кончилась сия война, я всегда уповаю, что кроме перемены правления у нас настаивать будут и не заключат мира без того, чтобы не взять от Швеции, если не великое герцогство Финляндское, то, по крайней мере, нижеследующие дистрикты оного: Ниланды, Тавасти, Саволакс и шведскую Нагоию (sic).
Покой столицы нашей того неотменно требует, и как, приобретя ciи четыре дистрикта, мы, кроме разных городов, получим крепость Луизу да Гельсингфорс и Свеаборг, то есть два самые наилучшие порты Финляндского залива, тогда токмо и будем действительными владетелями сего залива.
Швеция не будет иметь другого пристанища морем как Або, откуда в будущие войны, если она отважится их предпринять, армия ее должна будет идти сухим, долгим и преголодным путем к нашим границам.
Не делайте, ради Бога, другого мира кроме сего. Лучше, что ни есть жертвовать из нашего любочестия в рассуждении Англии и сделать с нею торговой трактат, коим ее к себе привяжем, нежели иметь стыд помириться со шведами, не отняв у них земли и не обеспечив навеки Россию от сих коварных соседей.
Я уповаю, что у нас не согласятся никак на перемирие, которое может быть полезно только Швеции, дабы иметь время исправиться, получить новую подпору деньгами от Порты и дать способ своим купеческим судам, запертым теперь в разных портах, безвредно в свои возвратиться и доставить еще своей земле нужные для войны и прокормления припасы.
Нет славнее и полезнее мира, как под мечом подписанного. Я весьма опасаюсь, что у нас сухо откажут медиацию английскую, а пуще всего если примут французскую, то чтоб Англия не решилась помогать Швеции флотом и деньгами.
Покорно прошу сделать мне одолжение, доставив при верном случае исправную ландкарту нашей Финляндии; также прошу уведомить меня, кто генерал-квартирмистрами в армиях фельдмаршала князя Потемкина и графа Пушкина; да коли можно, роспись сей последней с показанием, сколько в поле и сколько, где - в гарнизонах.
Прощайте, живите здорово и весело и не забывайте искреннего друга вашего.