Член Союза Писателей Дона
Член литературной гостиной «Лира»
Из альманаха "Неприметная Русь" литературной гостиной "Лира" г.Гуково.
ОДНА МОЛИТВА
Не ходила в церковь,
Не крестила лоб,
Вышла слишком дерзкой,
И люблю взахлёб.
Не глоток причастий,
А стакан вина
Да тебя, глазастый,
Вот и спасена!
Но одну молитву
Знаю наизусть:
— Бог мой незлобивый,
Клеверная Русь!
От высот орлиных
До холстин полей,
До озёрно-синих
Глаз у матерей.
Мне твоей ряднины
Грубый воротник
Пухом лебединым
По плечам поник.
Что в тебе такого,
Что слезит глаза?
Что в тебе такого,
Что сказать нельзя,
Что в хмельном угаре
Щёлкал соловей
Не влюблённой паре,
Родине моей!
ГДЕ БОЛЬ БОЛЬНЕЕ
Качнул снегирь рябиной запорошенной…
Ему и мне понять не суждено,
Зачем на край России кем-то брошено
Обеих душ пречистое зерно.
Сюда, где звёзды ближе и мохнатее,
Где ветры и туманы — до небес,
Где боль больнее, а стрижи крылатее,
Где город умер, а Христос воскрес.
Мой край… Ты словно пёс сторожевой
Столицам, что сытее и надменнее,
Мы делим вместе столько лет с тобой
И постриг твой, и вечное смирение…
Мы здесь, где тяжелей нести кресты,
Теплей одежды и сердца наивнее,
Где не линяют детские мечты
И синие оконца в белом инее…
Наш светел мир… Надышимся с тобой,
Мой друг — снегирь, морозами наследными!
Метель хохочет бабою ягой,
Молчат берёзы мёртвыми царевнами…
ДВА АНГЕЛА
Два ангела сидели над рекой,
Немного зябли. Март не задавался,
Предчувствием томился род людской,
Земля ждала тепла и ренессанса.
Два ангела сидели над рекой.
Один достал обветренную скрипку,
Качнулся замороженный покой
Под музыкой, неслыханной и зыбкой.
Прислушался простор и задрожал,
Доселе равнодушный и надменный,
Как вражеский захватчик-генерал,
Не знающий любви и снисхождений.
И солнце заиграло в облаках,
И вздыбил лёд свои больные спины,
Последний снег раскаяньем пропах,
Потёк по заголившимся морщинам…
В надежде на батисты и шелка
Прозрачных веток заплясали тени
И клин гусей вскричал издалека,
Не зная больше страха и сомнений.
Играй же, ангел, горюшку назло,
И землю согревай своей любовью,
Ну что с того, что мне не повезло?
Играй же, я тебе не прекословлю.
Согрев ладошки, флейту взял другой,
Зима была холодная такая…
Два ангела играли над рекой,
Я видела, я слышала, я знаю.
Я — РУССКАЯ
Годы — сброшенная листва,
Там — зелёная, там — жёлтая.
В сотне посеянного родства
Я последняя, я — сотая.
Сага чуждых, чудных имен…
Кровью писаны судьбы хрупкие,
Иноземных полно знамён,
А я — русая, я — русская.
Что же, падкая на елей,
Поправляю опять грацию,
Подгоняю разлёт бровей
Я под бабушку, под Констанцию?
Может, это не так важно,
Но в деревне шептать принято
Нашими, лавочными присяжными,
— Ты смотри-ка, Костюша вылита!
Цепью рваною пролегли
Шляхты след и породы прусские,
Чёлки — вороновы крыла,
А я — русая. Я же русская!
НА ЦЫПОЧКАХ
Тюлем бежевым, тюлем бережно
Укрывает зима дома,
Я не знаю как, но намерена
Не сойти без тебя с ума.
То капель звенит, то метелица,
То жара раскалит крыльцо,
То ли видится, то ли бредится
Среди прочих твоё лицо.
В толпах уличных, неулыбчивых
Твой единственный силуэт
Так старательно, так мучительно
Я ищу, а его всё нет…
И по краешку, и по кромочке
У снегов, у судеб, у лет,
Я на цыпочках, в новой кофточке
То ли след ищу, то ли свет.
МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО Я — АВГУСТ?
…Может быть, это я — август,
Если так мы нежны оба,
Если сила теперь — слабость,
Если смелость теперь — робость?
Если мне до сих пор жарко,
Когда солнца — одна малость,
Если льётся за край чарки
Молодого вина радость,
Если так горячи руки,
Если разум — как тигр в клетке,
Если так тяжелы муки,
Как у яблонь твоих ветки,
Если острой, как край бритвы,
Или приторной, как сладость,
Мои вены тоской вскрыты,
Может быть, это я — август?
КРЫШИ — РОМОВЫЕ БАБЫ
Моё сердце, скажем сразу, —
Норова весёлого.
Нету лета — и не надо,
Проживу без тёплого!
Я достану рукавички
И доху овечью,
Да по дедовой привычке-
Валенки за печкой.
Распахну пошире дверь, —
С головой в снежище,
Разгляди меня теперь,
Ни богач, ни нищий…
Прохрустит морозный снег
О своём, нетающем…
Ждёт серебряный ковчег,
Мой сугроб сверкающий.
Пробирает до мурашек
Ширь бескрайняя да высь,
Нет зимы российской краше,
Эй, тоска, посторонись!
Занемеют на морозе
Щёки, слёзы, горести…
Ну и пусть их! Баба с возу-
Будут выше скорости!
Расстелили снегопады
Покрывала шёлковы,
Крыши — ромовые бабы,
Сахарные головы!
МОЙ ПРИНЦ
Моему сыну, Воронину Роману
Я стала твоей королевою верной,
Я песнею стала твоей колыбельной,
Я стала бы всем, не подумав ни разу,
Да ты уже вырос, мой принц черноглазый…
Ты — время сквозь пальцы песком в пирамидке,
Судья и защитник, пароль и визитка,
Мой плач до истерик и смех до икоты,
Мой крест неподъёмный, откуда и кто ты?
Откуда в тебе несусветная сила?
Как кровь от ознобов твоя не остыла,
Как кровь не вскипела в горячечном жаре,
Как смерть не надела блестящей тиары?
От жесткого трона и божьего гнева
Тебя не спасла твоя мать — королева.
Но всё же, мой мальчик, мой принц, моя боль,
В глубоком поклоне склониться позволь.
КАЖЕТСЯ
Милый, зачем ты снишься? Милый, зачем ты кажешься?
Как узелок за ниткой, следом неслышно вяжешься…
Сном — воспалённой ночью, днём — непослушной тенью
Молча скользишь за мною, рук протянуть не смея.
И ни кивка, ни слова, вот и пойми, с чего бы?
Твой ли укор несмелый, мой ли разгул хворобы?
Мимо. Всегда и всюду мы проходили мимо,
Что же, как две полуды, стали неразделимы?
Смерть и седая старость быть перестали тайной,
Наземь, как мёртвый метлик, падает цвет миндальный.
Сузился мир до слова… ижицы, веди, буки
Имя твоё сложили, имя в четыре буквы.
Выплакано до соли, стёртое до мозоли,
Сладостное до боли…
Так же тебе моё ли?