Тонконог. Худощав. Почти прозрачен. Долговяз и остронос. Узкое лицо с большим, почти гоголевским крючковатым носом – клювом. Невысок. С баками и в пенсне. Сухой, нервный, с колюче-иронической улыбкой на тонких губах. Так мы привыкли представлять Жака Оффенбаха по многочисленным карикатурам или рисунку Гюстава Доре, знаменитого иллюстратора Библии, сотрудничавшего с композитором в качестве сценографа.
Но совсем не таким был Якоб Эбершт, еврей по происхождению, немец по рождению, француз по сути, когда вознамерился покорять Париж. Год 1833. Оффенбах приезжает во Францию движимый стремлением сочинять музыку. Ему 14 лет.
Восстание по поводу похорон генерала Ламарка, попытка правового путча, многочисленные уличные бунты республиканцев, антиправительственные демонстрации, лионское восстание – так лихорадило прекрасный, волшебный Париж на третьем году существования Июльской империи, таким он встретил Оффенбаха. Пока на одной его улице свистели пули, и лилась кровь, на другой преспокойно музицировали. Адские балы Мюзара – радость, какую можно принять за бешенство. В бурном потоке реки-истории всплывают и идут на дно события. Июльская империя уходит в небытие, сменяемая Второй республикой. Свергнут король Луи-Филипп. Луи Наполеон Бонапарт избран президентом. Установлена Вторая Республика. Спустя три года, в 1851 он провозглашает себя императором Наполеоном III, а Францию – Второй Империей. Диктатуру увенчало возложение на президента императорской короны.
Блеск и роскошь, химерические блага – вот чем кормит Францию её правитель. Париж радикально меняется. Территория его сильно увеличивается. На месте бывших некогда укреплений разрастаются бульвары. О, бульвар! Оффенбаховская беззастенчивость и откровенность коренилась в разумных обычаях. Вскормил и воплотил композитора именно этот гулящий бульвар, населённый кокотками и бонвиванами. «Он измерялся какими-то шагами», - сказал Альфред де Мюссе: «И все же вмещал в себя целый мир». За границами же бульвар, как он говорил, Начинается Великое индийское царство. И находится оно где-то возле Турции. В этой притурецкой территории и жил остальной французский народ, который активно возмущался. Прежде всего, это были рабочие, чья нужда по причине набирающей обороты индустриализации становилась невыносимой. Ритм жизни был прямо пропорционален росту мощности машин и станков. Всё большее место в социальной иерархии занимал «новый класс». Аристократия с гордостью и деловитостью сливалась с людьми, которых раньше даже не замечала. Для удовлетворения потребностей новых людей с новой психоидеологией должен был родиться новый жанр, соответствующий моде и потребностям, легкий, блестящий, нужен был музыкальный эсперанто, понятный разным общественным слоям. От прачек до коронованных особ. Искусство, способное удовлетворить и примирить и неотесанную толпу, и жеманных буржуа.
Вследствие обета молчания, наложенного французской властью, театры оказались в центре общественной жизни и были полны как никогда.
Появился, благодаря Жаку Оффенбаху, и новый театральный жанр. Начиная с пасторалей, вздорных и пустых пародий он постепенно приходит к оперетте. Дата её рождения – двадцать первое октября 1858 года. Место рождения – маленький, не имеющий даже фойе, театрик Буфф Паризьен, время её рождения – середина второй картины «Орфея в аду», вещицы, которую композитор создал в соавторстве с либреттистами Гектором Кремье и Людовиком Галеви по мотивам античного мифа о музыканте Орфее и его возлюбленной Эвредике.
Почему середина второй картины? Если апогей оперетты – канкан богов, то начало её – куплеты, исполняемые жителями Олимпа под руководством богини Дианы. Эти куплеты посвящены метаморфозам громовержца Юпитера и его нескончаемым любовным похождениям.
Оффенбах не открыл Америку: травестирование, насмешка, пародийность, выворачивание наизнанку – всё активно применялось композиторами и до него. Но рондо-сплетня богов, по мелодике напоминающая Обера или Адана, тем не менее, впускает на сцену новое время, новый век, новый дух, стихию увеселительных садов и искрящихся солнцем бульваров.
Лихорадочное высмеивание всего, что не просто пребывает в важной позе, но даже является святыней – это уже не комическая опера, это Оффенбах.
