- Сам ты баба! – ответила, шедшая первой по тропинке, Любка. Она была блондинкой, Любка Ракитская. С ней я тоже, когда-то, сидел за одной партой. Любка была в красных штанах и белой блузке. В руках – красная хозяйственная сумка из блестящего кожзама с надписью «олимпиада-80».
- Парни, мы вам поесть принесли – объявила Любка, опуская сумку на траву. – Привет, Острогов! А ты чего это, в форме?
- А он, наверное, в плаванье собрался – сказала Ленка Шумакова, высокая, рыжеволосая, девчонка, присаживаясь на скамейку. Ленка была модницей, сколько я ее помню. Вот и сейчас, на ней была юбка, состоящая из разноцветных, кажется, «воланы», эти штуки называются, такие, ярусы у юбки. И блузка цвета молодой травы, с какими-то, оранжевыми, кляксами. Сестры Князевы, как всегда, одеты были одинаково – в сарафаны синего цвета, в мелкий белый цветочек.
- Привет, Вадим – поздоровались близняшки, почти хором.
- Привет, девчонки – чуть более развязно, чем требовалось, ответил я, салютуя кружкой.
- Вы чё, без нас бухаете?! – возмутилась Ленка. – А ну, давайте, наливайте!
Виталя принес еще кружки, Троцкий налил всем. Любка, порывшись в своей сумке, вытащила несколько бутербродов – черный хлеб с колбасой, которая называлась «ассорти», а взрослые, обычно, называли ее «жуй-плюй». Была такая интересная колбаса в то время, которая состояла из каких-то, отдельных кусочков, причем, не всегда, эти кусочки, оказывались мясом. Бывало, что попадались хрящи, или какие-то жилы. Наверное, поэтому «жуй-плюй». Любка раздала всем по бутерброду.
- Погодите! – воскликнула Ленка. – Чё, как алкаши-то?!
- Ну, говори, тогда тост – сказала, усмехнувшись, Любка, нюхая кружку и морщась.
- Давайте выпьем за Острогова – предложила Ленка. – Он всегда был странным, особенно, когда уехал на капитана учиться.
- На штурмана. – поправил я.
- Без разницы! – отмахнулась Ленка. – Так вот. Он всегда был странным, таким и остался! Каким-то, прям, взрослым стал, такой, красивый весь, в форме! За тебя, Вадим, чтоб ты оставался странным и всем хотелось стать, как ты!
Мы дружно чокнулись, выпили, закусили бутербродами.
Виталя пообещал, что скоро будут шашлыки, мол, родители замариновали кучу мяса, можно пожарить.
Новость о шашлыках, все встретили с воодушевлением. Виталя, вытащил из дома, кассетный магнитофон, поставил на столик. Вскоре, при свете костра, под «Си-Си-Кетч», девчонки отплясывали, стараясь выглядеть, максимально женственно и грациозно. С ними, двигаясь, словно по его телу, пускали электричество, плясал Троцкий, губами подпевая популярной немецкой певице…
- Слушай, а у тебя, правда, был роман с взрослой женщиной? – спросила Ленка. Мы сидели с ней, на крыльце. Шашлык, давно был съеден, плодово-ягодная бурда, выпита. На веранде, как два привидения, слившиеся в одно, отчаянно целовались Виталя, с одной из близняшек. Серега с Любкой, целовались где-то в доме. В то время, хотите верьте, хотите нет, дальше вот таких вот, как перед долгой разлукой, целований, у моих тогдашних сверстников, дело не доходило. Это, знаете ли, не современные «вписки», на которых разыгрываются сюжеты немецких фильмов, только без сантехников или разносчиков пиццы. Это были, вот такие, полудетские сборища разнополых сверстников. Еще раз повторюсь, хотите верьте, хотите нет. Но так все и было.
- Ну, не взрослая она была. – ответил я, смеясь. – Двадцать два года, всего-навсего. Но, для Ленки, двадцать два года, видимо, была уже глубокая старость. Она покачала головой.
- Все равно, взрослая – повторила она. – Как ее звали?
- Настя. – ответил я. Я почему-то, вспомнил сейчас, Бабочку, и на душе стало тоскливо.
- Скучаешь по ней? – тоном совсем уж взрослым и участливым, спросила Ленка.
- Иногда, бывает. – ответил я.
- красивая она?
- Да, красивая – простодушно ответил я. Я тогда еще не знал, что нельзя хвалить одну женщину, в присутствии другой. Молодой был, блин, что возьмешь!
- И что, у вас все-все было? – спросила Ленка.
- Ну, в общем, да. – ответил я. Я, вдруг, понял, что Ленка, вступив на скользкую дорожку этого рискованного разговора, каким-то извращенным способом, пыталась меня соблазнить. Но мне было не интересно. Я, примерно, предполагал уже, как все могло бы быть, и ничего, для себя привлекательного, я не увидел.
Вдруг, дверь из дома, с грохотом открылась, выбежал Троцкий. Уперевшись лбом, в столбик, поддерживающий навес перед крыльцом, Троцкий содрогнулся всем телом и исторг из себя весь плодово-ягодный букет, выпитый за вечер, все бутерброды с дивной колбасой «жуй-плюй» и все шашлыки. Он стоял так, минут пять, бодаясь со столбом и содрогаясь от приступов рвоты. Потом, повернувшись, стал подниматься по ступенькам крыльца. Мы с Ленкой, чтобы пропустить его, отодвинулись друг от друга.
- Троцкий, ты козел! – с обидой крикнула вслед Троцкому, Ленка. Мы больше не сдвинулись с ней на прежнее место, так и сидели на ступеньках, почти в метре друг от друга. Ни о какой романтике, сколь сомнительна она бы ни была, после выступления Троцкого, я уже думать не мог. Видимо, Ленка, тоже поняла, что запустить машину соблазнения, с того же места, не получится, поэтому, как положено шестнадцатилетней девчонке, просто надулась и молча смотрела в темноту, где двумя привидениями, яростно целовались на веранде, Виталя и одна из сестер Князевых..
В город мы возвращались всей толпой. Уже под утро. Мы шли по шоссе, впереди, над городом, вставало солнце. Новый день разливался голубым, прозрачным небом. Утренняя прохлада, растворялась, вместе с туманом.
Мы с Ленкой, шли позади остальных.
- Троцкий, придурок, ты чего так нажрался-то? – крикнула Ленка. – Всю дачу, дебил, заблевал! Не умеешь пить, не пей!.
В Ленке, похоже, просыпалась этакая жена, которая все знает, как надо и как не надо. Я покосился на нее. Видимо, она до сих пор, жалела, что ее попытки соблазнения, так ни к чему и не привели. А я, пожалуй, даже был благодарен Троцкому, за то, что вся романтика закончилась вот так, внезапно, под его кашляющие натужные звуки. Перспектива слюнявой возни, с неуклюжей школьницей, меня не воодушевляла. Я внутренне улыбнулся. «Школьница», блин. А сам-то, ты кто, Вадим Острогов? Такой же, по сути, школьник, их одноклассник. Просто, в силу своей упертости, шагнувший на другую ступеньку и переживший, чуть больше, чем эти шестнадцатилетние, человечки, так страстно стремящиеся туда, во взрослую жизнь. И вот, они сейчас шли, навстречу рассвету, как в кино. Только, обычно, в кино, такие кадры, обозначают светлое будущее. А вот, какое будущее ждало нас всех, в тот момент ни я, ни мои одноклассники, не знали. Да и, честно говоря, нам было по барабану. Никто, всерьез, об этом и не думал. И так, все было хорошо.
- Дура ты! – обернувшись, ответил Троцкий. – Я специально, чтобы протрезветь!
- Ага, специально – ответила Ленка. – Так и скажи, что кишка тонка еще, бухать. Ребенок ты еще, Троцкий! Маленький мальчик!
Я, совершенно машинально, предложил проводить Ленку до дома, и она согласилась.
- Скажи, Острогов, ты не жалеешь? – спросила Ленка, когда мы стояли в ее подъезде, на первом этаже.
- О чем?
- Ну, что этот придурок помешал?
- Честно?
- Видимо, не жалеешь, раз спрашиваешь. – неожиданно мудро, сказала Ленка. – Ну и дурак!
- Это почему же, дурак? – усмехнувшись, спросил я.
- Ты не знаешь, от чего отказался! – с вызовом ответила Ленка, слюняво и неумело, поцеловала меня в губы и побежала вверх по лестнице, стуча каблучками босоножек. – Ладно, Острогов, пока! Заходи, если что, в гости! – крикнула Ленка сверху.
Я кивнул и вышел из подъезда. До моего дома было недалеко, поэтому, я пошел, не торопясь, думая о том, что будет дальше. Но будущее, было очень туманным и даже, немного пугающим. Особенно, перспектива работать. Вообще, работа сама по себе, меня не страшила. Работать я умел. Перед самым поступлением в мореходку, например, мама твердо мне сказала: «Хочешь поступать, ради бога! Но тогда, зарабатывай на поездку до Астрахани, сам, мы с отцом, тебе денег не дадим!» И тут же, нашла мне «шабашку» - нужно было покрасить теплотрассу, которая пересекала, почти весь город. И вот, мы с младшим братом, каждое утро, шли и красили эти толстенные трубы, валиками, коричневой краской. Вставали мы очень рано, часов в шесть, шли, наливали краску в ведра, тащили их до теплотрассы, а потом красили ее, где-то, до обеда. А вечером, я шел с отцом на другую «шабашку» - он со своими друзьями, подрядился выложить бетонной плиткой, полы, в каких-то гаражах. И там, я таскал носилки с бетоном, заливал в бетономешалку, воду, засыпал в нее песок и цемент, таскал стопки плитки, наряду, с взрослыми мужиками. В гаражах мы работали, часов до трех ночи. Потом я шел домой, падал, обессиленный, спать. А в шесть часов, нужно было идти и красить чертову теплотрассу. В перерыве между двумя «шабашками», я успевал, вместе с Виталей и Серегой, сбегать на речку, чтобы искупаться. Вот так я заработал себе денег на поступление в мореходку. Так что, смело мог сказать, что я знал цену деньгам. И всему, что за эти самые деньги, можно было получить. За обе «шабашки», я получил, в сумме, рублей двести пятьдесят, что, по тем временам, было целым состоянием, особенно, для шестнадцатилетнего пацана. Так что, на билеты до Астрахани, мне хватало с запасом. Поэтому, сама работа, то есть, процесс труда физического, меня не пугал. Немного пугала, монотонность. Каждый день, с перерывом на обед, и так до бесконечности! Вот что, немного, напрягало. Я задавался вопросом, выдержу ли я такой график, в течении длительного времени. И тут же, утвердительно отвечал себе на этот вопрос. Почему? Да потому, что я, Вадим Острогов, отличался от остальных. Убеждение, что я особенный, жило во мне, с раннего детства. Вообще, надо отметить, что детство свое я помню, до сих пор, лет с трех. Многие, утверждают, что это невозможно. Но знаете что, дорогие скептики, я, блин, Вадим Острогов, и для меня невозможного, вообще, мало. Читать я начал, кстати, именно с трех лет, возможно, поэтому я и помню себя с этого возраста. И конечно, все окружающие, восхищались, как это так, что трехлетка умеет читать. Помню, однажды, мы ехали с отцом в автобусе. (жили мы, в то время, в Воркуте.) И я, чуть ли не под аплодисменты, вслух читал вывески, проплывающие за окном, по просьбе пассажиров. Я хорошо помню свои ощущения в тот момент. Черт возьми, это было круто – быть чем-то уникальным, чем восхищаются взрослые. И потом, я постоянно слышал от взрослых, что я не по годам умный, рассудительный и всякое такое. Постепенно, вера в собственную уникальность, крепла и росла, причем, как только я научился критически размышлять, я периодически, находил подтверждения собственной уникальности. Ну а что, я хорошо рисовал, умел сделать руками почти все, что угодно, еще с пяти лет, начал изучать с мамой, немецкий язык и химию. Возможно, что и поступление в мореходку, было из этой оперы – доказать, в первую очередь, самому себе, что эта репутация необыкновенного, заслуженно тянулась за мной, а не на халяву. Наверное, поэтому же, я занялся спортом, в пятом классе. И так, вероятнее всего, длилось всю мою жизнь. Я всегда хотел доказать себе, что я заслуженно пользовался званиями «гений», «вундеркинд», «талант», и прочими. Помню, классе в четвертом, был такой забавный случай, который добавил в копилку моей убежденности, что я не такой, как все, пару гирек. Отец, иногда, писал по заказу городской газеты, статьи и стихи. Писал он о родном городе, о каких-то событиях, просто интересные рассказики. Я, кстати, гордился тем, что, например, именно мой отец, написал «Песнь о Чусовом», стих, который, на какое-то время, стал чуть ли не гимном нашего города. Кстати, отметили, какой я классный рассказчик? До этого момента, я, непонятно почему, не называл свой город по имени. А тут, вдруг, раз! Так вот. Отцу заказали, стихотворение к Дню Победы. Помню, он долго терзал пишущую машинку, но ничего у него не получалось. И тогда, он, в полушутку, полувсерьез, сказал мне, чтобы я попробовал. Я, конечно, загорелся. Минут за десять, я написал довольно длинное, стихотворение, про День Победы. Сияя от гордости, я принес клетчатый тетрадный листочек, отцу, тот прочитал вслух. Мама сказала, что стих очень классный. И тогда, это стихотворение, напечатали в газете «Чусовской Рабочий», только под именем отца. Этот момент, отец обговорил со мной заранее. Тогда, я, конечно, относился к результатам своего творчества, с некоторым пренебрежением (я же, блин, талант, напишу еще, не проблема!), поэтому, конечно, согласился. Но мне было безумно приятно знать, что моё(!) стихотворение, читает куча людей(!). И неважно, чье имя стоит под ним, я-то знал, что это сочинил я! И знаете, сам факт, что я «уделал» отца, тешил детское самолюбие, как никогда. «Это что, получается, я действительно талант?» - думал я. И таких моментов, или похожих, случалось, довольно много в моей жизни. Я, естественно, находил в них, подтверждение того, что я какой-то не такой. Вот так вот, зарождалось то, что к сегодняшнему дню, стало называться «Вадим Острогов». Кстати, хочу опять вас предупредить: В этой истории, вероятнее всего, не будет никаких поучающих моментов, не будет, точно совершенно, никакой суперфилософии, как и не будет, я думаю, жизнеутверждающих и наставительных моментов. Это, по сути, будет просто, жизнеописание простого человека, без всякого литературного украшательства. Так что, если дочитаете до конца, не удивляйтесь, если вдруг, возникнет вопрос: «И что, собственно, это такое было?! Где, черт подери, мораль? Где драматичные моменты? Где хитросплетения сюжета?! Где, автор, где это все?!», то вспомните. Что я вас предупреждал. Это просто, человеческая жизнь. А мы же любим, наблюдать, правда ведь? А то, что слабо закручен сюжет, так вопросы не ко мне, пожалуй, а к создателю. Или, если угодно, к судьбе. К фатуму, одним словом. Ну, не сплели Норны для моей судьбы, красивого кружева из нити судьбы! Конечно, можно сейчас сказать, что мы, мол, сами плетем свои судьбы. Да, можно! И возможно, Норны здесь, совершенно не причем. Тогда, вопросы, все равно не ко мне, а к набору обстоятельств, среди которых я пытался построить свою жизнь. Это в том случае, если вы материалист до кончиков волос. Другими словами, эта книжка, точно, не из тех, которые проходят в школе, и по которым пишут сочинения трепетные старшеклассницы с трогательными челками, прикрываясь рукой, чтобы сосед по парте, не списывал.
Та вот. Я, как всегда, уехал в сторону, извините.
Домой я приперся утром. Родители еще не ушли на работу. Я думал, что навлеку на свою голову, родительский гнев, но мама просто спросила, где я был. Я просто ответил, и все. Вопрос был закрыт. В этот момент я понял, что родители мне доверяют. Ощущение было классным! Вообще, мои родители, занимались воспитанием вот как-то так, без задушевных бесед с глазу на глаз, без мотивирующих историй и прочего этого ненужного хлама. Они просто, что-то делали. Не говорили, а делали. Через полчаса после моего прихода домой, отец объявил мне, что они с мамой, решили, что мне нужна своя комната. И мне ее отдали! Это была маленькая угловая комната, которая, когда-то, была маминой. А мама переехала в другую комнату, в ту, в которой жил младший брат, Саня. Конечно, Сане такая рокировка, не очень понравилась. А мне понравилась, даже очень! Я, буквально в этот же день, стал оклеивать стены листами миллиметровой бумаги, белой стороной, наружу, чтобы можно было нарисовать что-нибудь, тушью. И тут же, переехали в мою новую комнату, лишние тумбочки из большой комнаты, которые я поставил друг на дружку. Также, мне достался старый, черно-белый, телевизор. Плюс, отец отдал радиолу «Сириус». Это был грандиозный агрегат, в полированном корпусе, монументальный, как ледокол «Ленин», с кучей блестящих кнопочек, крутилочек и шкалой приемника, подсвеченной красивым зеленым светом. Плюсом, я отжал себе журнальный столик. Не хватало, только, спального места. Но тут, помогла мама. Она в ту пору, работала домоуправляющей. По-нынешнему, директором управляющей компании. Так вот, она дала мне, несколько досок, из мастерской при домоуправлении, я из них, сделал шикарный диван с подъемными крышками. Купил пару десятков, поролоновых ковриков, ткань в клеточку, из которого мама сжила замечательные чехлы. Диван вышел – заглядение.
продолжение следует...
ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! НЕ ЗАБЫВАЕМ ПОДПИСЫВАТЬСЯ НА КАНАЛ, СТАВИТЬ ЛАЙКИ И ОСТАВЛЯТЬ КОММЕНТАРИИ! ВСЕМ ДОБРА! ИСКРЕННЕ ВАШ, ДМИТРИЙ ПЕЙПОНЕН. предыдущая главаЗДЕСЬ. ПЕРВАЯ ГЛАВА - ЗДЕСЬ