Автор: Elci.
Друзья, я продолжаю цикл публикаций об участии женщин в революционном терроре в Российской империи. Начало здесь: Девушки и смерть. Женский террор в Российской империи. Продолжение здесь: Вера и ее надежды. Сегодня мы говорим об "идейной Жанне Д' Арк", дворянке, курсистке, "цареубийце из высшего света", о Софье Львовне Перовской.
Во многих наших городах есть улица Софьи Перовской, но уже мало кто помнит, чем Перовская была так знаменита. Однако и те, кто помнит, не могут понять, как эта молодая женщина с детским лицом смогла организовать самое громкое в истории России политическое убийство, открывшее путь ко многим трагедиям ХХ века.
В 1882 году Иван Сергеевич Тургенев подготовил к публикации в «Вестнике Европы» стихотворение в прозе: в нём девушка упрямо стремится переступить некий порог, хотя ей угрожают страдания, болезни, одиночество, тюрьма и даже смерть. Стихотворение, в котором многие увидели намёк на судьбу Перовской, заканчивается так:
Девушка перешагнула порог — и тяжёлая завеса упала за нею. — Дура! — проскрежетал кто-то сзади. — Святая! — принеслось откуда-то в ответ
Тогда, как и позже, отношение к казнённой террористке было маркером политических симпатий. Сторонники власти считали её преступницей, противники — святой мученицей, а обыватели, которых всегда большинство, — не очень умной особой, променявшей безбедную жизнь на лишения и гибель.
Она родилась 1 (13 сентября) 1853 года. Раннее детство Софья Перовская провела в провинции: сначала в Таврической, а потом в Псковской губернии, по месту службы ее отца. Когда Софье было 12 лет, она прожила с матерью несколько месяцев в Женеве, ухаживая за умирающим дядей. Именно в Швейцарии, в самой толерантной и либеральной стране второй половины XIX века, обосновались гонимые и в то же время обожаемые идеологи эпохи. Тут состоялось первое знакомство Софьи с представителем околореволюционных кружков и организаций, декабристом Александром Викторовичем Поджио, близким другом и соратником Александра Герцена за границей. Может быть, именно эта ранняя встреча предопределила судьбу юной Софьи?
Мать Перовской, Варвара Степановна, выросла в провинции и потому не любила светскую жизнь, охотно уезжая на лето с детьми из Петербурга в Псковскую губернию. После назначения Льва Николаевича Петербургским губернатором в 1866 году мать с детьми и вовсе уезжают в свое имение под Симферополем, где юная Софья ведет самый простой образ жизни на лоне живописных крымских пейзажей. Уединенная жизнь становилась разнообразней только на время зимних каникул, когда из столицы приезжали старшие братья.
В 1869 году 16-летняя Софья Перовская переезжает в Петербург к отцу, намереваясь серьезно приняться за систематические занятия и учебу. В 1869 году Перовская поступает на Аларчинские женские курсы, дававшие образование в объеме мужской гимназии, где впервые знакомится с революционными идеями. В конце 1870 года, достигнув возраста 17 лет и порвав с отцом, уходит из дома. С матерью и сестрой Софья сохраняет доверительные и нежные отношения до конца своих дней.
По существующим тогда (да и сейчас) в России нормам девица ее лет не имела права жить самостоятельно, не получив согласия отца. Софья Перовская в 17 лет решилась на открытый личный бунт, который впервые привел ее к столкновению не только с семейной, но и с государственной властью. Взбешенный отец объявил Софью в полицейский розыск. Впрочем, в это время в России уже существовала «инфраструктура» для помощи решившимся на такой бунт — система молодежных кружков, многие участники которых жили в коммунах, то есть в снимаемом вместе жилье с совместным хозяйством.
Софью прятали по разным общежитиям подобного рода, позже она на всякий случай выехала в Киев и стала думать о фиктивном браке как о возможности освободиться от семейной власти, которую охотно и бескорыстно предоставляли девицам их товарищи-студенты. Впрочем, в конце концов отец смирился с нравом дочери и через своего сына, брата Софьи, Василия передал ей необходимые бумаги, дающие право на отдельное проживание. Общение с отцом прервалось на несколько лет.
В 1870-е годы Перовская стала важным участником кружка «чайковцев» — его членами были многие будущие революционеры, в частности, Петр Кропоткин и Сергей Степняк-Кравчинский. Николай Чайковский, по имени которого был назван кружок, пытался очистить русское социалистическое движение от того пятна на репутации, которое оставил на нем процесс Нечаева: в деятельности членов кружка не допускалось никаких заговорщицких тайн, сводилась же она прежде всего к самообразованию и агитации. Видимо, боясь следа нечаевщины, чайковцы постановили допускать в свою среду новых кандидатов только после тщательной проверки, критерием которой была и нравственная репутация соискателя. Перовская прекрасно вписывалась в такую среду.
Дальнейшая жизнь Софьи Перовской оказалась продиктована ее убеждениями, а также реакцией властей на шаги, совершаемые ею и ее товарищами. В 1872 году, еще до «безумного лета» хождения в народ 1874 года, она отправилась в деревню — проводить прививание оспы и помогать сельским учителям. Тем не менее через несколько лет она оказалась арестована и привлечена к общему «процессу 193», где судили участников «хождения».
После ареста отец добился, чтобы дочь отдали ему на поруки — это было их последним сближением. Как позже Софья рассказывала своему брату, когда Лев Николаевич впервые увидел дочь, привезенную из дома предварительного заключения, он расплакался, чем очень тронул — она также заплакала. Тем не менее жить вместе им было тяжело — вскоре Лев Перовский добился разрешения для дочери уехать в Крым, где в имении Приморское постоянно жила ее мать. Если верить воспоминаниям брата, несколько лет, проведенные в Приморском, были довольно счастливым и беззаботным временем: Соня, как и Василий, продолжали поддерживать революционные знакомства, иногда в имении гостили их товарищи, и мать, судя по всему, встала на сторону детей.
На судебном процессе, состоявшемся только в 1878 году, Перовскую оправдали, однако вскоре власти административным декретом решили отправить многих оправданных в ссылку. В их число вошла и Перовская. Она не подчинилась решению о высылке в Повенец и сбежала во время перевозки. Как рассказывал ее брат Василий, который поддерживал с нею связь и после побега, Софья, по ее собственным словам, долго не могла решиться осуществить свое намерение, поскольку перевозившие ее жандармы обращались с нею хорошо, и она не считала возможным ввергать их в неприятности. Лишь после того, как в положенный срок жандармов сменили, Перовская исполнила свой план. Чувство справедливости распространялось у нее и на слуг режима.
Многие отмечают, что Перовская до последнего сопротивлялась планам будущих создателей «Народной воли» перейти к организованному террору. Она сохраняла идеалы чайковцев и внутренне была больше склонна именно к пути пропаганды в деревне — лишь убежденность, что правительство полицейскими преследованиями перекрыло все пути к мирной пропаганде, а также само возмущение преследованием товарищей (еще не встававших на путь терроризма) заставило ее принять выбор народовольцев. Сделав это, она твердо идет по намеченному пути: участвует в подготовке покушений на императора и отдает все силы для исполнения намеченной цели.
Как отметил один из членов «Народной воли» Аркадий Тырков, «она точно мстила Александру II за то, что он оторвал ее от мирной, спокойной работы пропагандистки». В последние месяцы жизни Перовской произошло еще одно яркое событие — роман с другим ключевым членом исполкома «Народной воли» Андреем Желябовым. Здесь прежняя твердость и холодность Перовской уступили место горячему чувству, она впервые встретила того, в кого не смогла не влюбиться.
Желябов — сын простого крепостного крестьянина (впрочем, получившего образование по инициативе помещика) — так описывал в одном из писем свое происхождение:
Мы из помещичьих дворовых — оба деда, по отцу и матери, вывезены были своим барином, помещиком Штейном (...) в Крым в первые годы этого столетия из крепостной губернии (...) В Крыму Штейн роздал крестьян в приданое дочерям, иных продал».
Судьба и убеждения соединили его с дочерью аристократа, причем в тех условиях, когда этот гражданский брак нельзя было считать неравным ни с чьей стороны. Та же судьба определит им после успешного покушения на Александра II общую смерть на эшафоте.
На судебном процессе, где участь Перовской как цареубийцы была решена, она позволила себе одно замечание в ответ на громкие обвинения прокурора:
«Относительно фактической стороны обвинений я не буду ничего говорить, — я все их подтвердила на дознании; но относительно обвинения меня и других в безнравственности, жестокости и пренебрежении к общественному мнению (...) я позволю себе возражать и сошлюсь на то, что тот, кто знает нашу жизнь и условия, при которых нам приходится действовать, не бросит в нас ни обвинения в жестокости, ни в безнравственности."
Перовская, как и Желябов, отказалась от посещения священника перед казнью. По воспоминаниям, оставленным анонимным тюремным служащим, в последние дни перед исполнением приговора Перовская сохраняла спокойствие, служители обращали внимание на ее манеры, готовность благодарить за каждое даже незначительное дело и корректное общение со всеми, включая жандармов. Чувство справедливости не оставляло ее и в камере смертников.
Многие видевшие публичную казнь, куда приговоренных народовольцев на специальных колесницах везли к эшафоту на Семеновский плац, вспоминали, что щеки Перовской до последнего горели ярким румянцем, что резко контрастировало с побелевшими лицами остальных первомартовцев.
Посмертная судьба Перовской противоречива — само отношение к революции и террору заставляет искать пятна на образах тех, кто был иконой для многих поколений революционеров. Но, возможно, даже не стремясь поклоняться такой иконе, стоит присмотреться, какие личности в свое время вышли на Екатерининский канал, чтобы убить царя.
Продолжение следует...
Также рекомендуем заглянуть по ссылкам ниже и найти себе уютное чтиво на ближайшее время)
Каналы, на которые стоит подписаться!
Научно-популярные каналы на Дзене: путеводитель