Кто, когда и главное — зачем, поставил тут указатель, единственный на все окрестности, в городе не ответил бы никто. Но полгорода были согласны: в правильном месте стоит этот кол осиновый, с табличкой «13 км», километр то есть.
Во-первых, дорога здесь взлетала на крутой пригорок, а затем также резво устремлялась вниз. По этой причине, просматривались по бокам от «13 км» внушительные откосы, заросшие колючей чертовщиной: двухметровым татарником, синеголовником равнинным (та ещё колючка), кусточками тёрна и противным осотом.
Во-вторых, у кого-то из водил, глохли тут машины, у велосипедистов слетали цепи. Грибники и те роняли, порой, корзины, аккурат напротив этой вредительской дубинки. Указатель явно нарабатывал себе дурную славу.
Немного в стороне от дороги, спокойно стоял в меру густой смешанный лес. На опушке росли частые кусты смородины. Уютное место. Любой грибник знает: в хвойно-лиственных лесах, грибы лучше всего растут. Хватало в леске и разных ягод, попадались даже ореховые заросли. И всё же, мало кто решался ходить сюда в единственном экземпляре. Старались кучковаться. Видели здесь, говорят, не однажды, то ли огромную собачень, то ли слишком светлую, почти белую, волчицу…
Зинка слыла непутёвой бабой. Шестилетняя Наташка осталась у неё от недолгого бывшего мужа. А двойняшки-трёхлетки, Славик с Вадькой, взялись невесть откуда. От Зинки, конечно, но вот кто был вторым участником?.. Зинаида частенько болталась по компаниям, возвращалась затемно и валилась спать.
Но были у неё и хорошие привычки. Никогда, от слова совсем, она не приводила собутыльников домой. Спать падала на кухне, чтобы не будить детей пьяным храпом. А ещё, она никогда не возвращалась домой с пустыми руками.
Наташка проснулась, как обычно, рано и заглянула в пакет, брошенный в прихожей. Выудила из него три бутерброда, привычно выбрала и сжевала самый помятый. Два приглядных бутера положила на стул, рядом с диваном, где сопели братья. Она с сомнением посмотрела на своё замызганное платьице, вздохнула, не голой же на улицу идти, нырнула в сандалики и выскользнула за дверь. Поёжилась от утренней прохлады и уселась на скамеечку возле песочницы. Задумалась. Чем заняться?
Зачем-то вспомнилась недавняя встреча с удивительной то ли тётей, то ли бабушкой, недалеко от церкви. Окликнула она Наташу неожиданно, а говорила и вовсе странные слова. Про судьбу, про испытание, а потом спохватилась и спросила: память у тебя хорошая? Наташа кивнула. Запомни два слова, если беда случится, повторяй: спаси и сохрани, спаси и сохрани. А как я беду узнаю? Если беда случится — ты её узнаешь.
Девочка развернувшись, направилась домой и вдруг оглянулась, словно позвали. Странная женщина стояла и крестила её вслед.
Колян был злой, как сто чертей. Мало того, что благоверная разводом пригрозила: ни денег от тебя — сказала, ни помощи домашней, ни долга супружеского; так ещё и зазноба Любка песню запела: не ходи ко мне больше, не мешай жизнь устраивать, я замуж хочу. Ну а последней каплей стала родная машина. Хочет — заводится, не хочет — не заводится, хоть лоб разбей. Этим утром он уже часа два ковырялся под капотом чертыхаясь: чё те надо, железяка? Остервенело грохнул капотом, сел в машину. Надо же! Завелась.
Злость на паскудных баб искала выход, хотелось сделать что-нибудь такое, чтоб всем тошно было. Взгляд его упал на Наташку. Вспомнил её непутную мать и сплюнул: яблочко от яблоньки… Крикнул: покататься хочешь? Нет? А конфету будешь? Наташа подошла к машине и протянула руку за конфетой. Колян вдруг обхватил её запястье и втащил в машину. Быстро захлопнул дверцу, огляделся. Никто ничего не видел. Он неспешно выехал со двора и покатил по улице.
У Сёмки пела душа. Хватило сегодня и на дешёвое пойло, и на консерву рыбную, а помятый огурец продавщицы ему бесплатно отдали. Он уже предвкушал пиршество, когда его позвали из машины. А, Колян… Голос звучал из машины, а казалось, что из погреба. Поехали на пикник. У меня водяра есть и закусь. Сёмка завис. Хватит думать! Садись назад. Несостоявшийся гурман сел и тут заметил, что перед ним сидит какая-то кнопка. Голова у него ещё не очень соображала, после вчерашнего, но чутьё подсказало: не надо задавать глупых вопросов. Он то щуплый, доходной почти, а Колян бугаистый, мало ли чево…
Машина выехала за город и покатила мимо тринадцатого километра, в лесок.
Берегиня стояла у открытого окна и смотрела на сидящую на подоконнике ворону. Я поняла, Карлина, сказала она наконец, лети к Ильме, пусть начеку будет.
Машина затормозила у кустов. Колян вытащил из багажника грязное, мятое покрывало, кинул за кустами на траву. Достал бутылки, закусь. Сказал Наташке, чё сидишь, вылезай подыши. Девочка непрестанно повторяющая всю дорогу: спаси и сохрани, вышла и остановилась возле смородинового куста. Садись, велел Колян. Сандали сними! Нечего скатерть пачкать. И осклабился в предвкушении.
Семён пил и понимал: не берёт его сегодня бухло! И на душе как-то гаденько было. Он всё ждал, когда собутыльник проговорится: чё задумал-то? А тот всё бубнил злобно, про сучавых баб и опрокидывал стопку за стопкой.
А за кустами стояла, невидимая для людей, белая волчица. Быть начеку — понятно. А делать-то что? Бугая не уложишь, а девочку спасти надо. Ильма вздохнула и перешла на нелюбимую телепатию. Наташа судорожно повторяющая: спаси и сохрани, неожиданно обнаружила в голове звучащий голос. Девочка, я Ильма, слышишь? Кивни! Наташа растерянно кивнула. Хорошо. Возьмись за живот. Ойкни. Колян покосился на девчонку, велел: иди за куст. Она одела сандалики. Голос в голове приказал: не застёгивай! Иди за куст, который у бугая за спиной. Девочка, волоча ноги побрела за кусток. Колян снова покосился: не убежит. И зашипел, наклоняясь к Семёну: нехай сходит, а то дрянь полезет как играться-то начнём. Неа, сказал Семён про себя, я в такие игры не играю.
Наташа остановилась за кустом. Голос тут же приказал: возьми обувь в руки, иди по краю леса. Метров через десять, голос велел: брось один сандалик под ноги, а второй подальше в лес. Мамка прибьёт, подумала Наташа, но сделала, как было велено. Ещё через метров пятнадцать, начинался сильный уклон. А теперь наклонись и иди вон до того дерева. Беглянка осторожно пробиралась к дереву, всё дальше от леса. А от дерева пришлось идти по канавке, до невесть откуда взявшейся копны. Напоследок было велено в копну закопаться и ждать. Чего?..
Хоть и частыми были заросли смородины, а промежутки между кустами всё-таки были. В какое-то мгновение Сёмка случайно скосил глаза и заметил уже далеко, меж деревьями, промельк светлого платьица. Он притворно закашлялся, чтобы не выдать своего внутреннего ликования. Улетела птичка! Улетела!!! И как только отпустила Семёна мучительная тревога, за это чужое дитя, так сразу и начал в его голове наводить свои порядки неприкаянный хмель. Сёмка зажмурился и блаженно закемарил.
Колян задремавший было, вскинулся, где девчонка? Сёмка пожал плечами: я и сам склеился... Колян вскочил, помчался в лес, наткнулся на сандалет, рыкнул, огляделся, увидел второй. А, вот ты куда дёрнула. Он полез в гущу, раздвигал руками пышные папоротники и мычал, сейчас найду, сейчас найду! Хуже будет! После часа поисков плюнул, пошёл к машине. Сгрёб покрывало, пнул Сёмку, залезай! Поедем! А вот и дудки. Машина опять показала норов. Колян в бешенстве дёргал ключ зажигания. Июльские дни бесконечны, но и они кончаются. Неспешно наползали сумерки. Ещё через пару часов машина сама завелась.
До тринадцатого километра осталось чуть, когда водила повернулся и зло спросил пассажира: ты сопливку отпустил? Нет, ответил Семён и вдруг, удивляясь себе, договорил, но я рад, что она убежала. Колян затормозил и гаркнул: выметайся, падла, пешком дойдёшь! И в гордом одиночестве лихо выкатил на пригорок.
Не верил он никогда в чертовщину, хоть тресни, но чёрт её дери, у тринадцатого указателя, стояла прозрачная Наташка и быстро росла в вышину… Чертыхаясь, Колян вывернул руль и машина закувыркалась по склону.
Ильма, велела Берегиня, посмотри — живой? Нет. Ну царствие небесное.
Наташка жалась к ногам Берегини, опасливо глядя на большущую, почти белую, собаку. Или волчицу… Не надо бояться того, кто спас тебе жизнь. Смотри, я глажу её по голове. Дикий зверь никому не позволяет прикасаться к своей голове, но Ильма помнит, я тоже спасла ей жизнь, когда она, несмышлёным волчонком, попала в капкан.
Вскрытие установило. Водитель попавший в аварию, в этом чёртовом месте, был пьян до безобразия. А вот нечего, блин, за руль — упоротым…
Сёмка уже вторую неделю, бродил по городским дворам, трезвый и потерянный. С одной стороны, повезло сказочно, что жив остался. А с другой — скребло как-то нехорошо на душе. Он даже растерялся, когда увидел у песочницы Наташу. Подошёл, сел. Начал искать слова. Наконец выдавил: ты молодчина, правильно сделала, что убежала.
От подъезда, как курьерский неслась Зинка. Чё надо? Чё к девчонке пристал?!! Наташа подняла голову, не ругайся, мама, это ХОРОШИЙ дядя. Семён — промямлил он. Зина — сбавила голос она. Ну, будем знакомы.
Наташка сидела на лавочке у любимой песочницы. Недалеко на скамейке изнывал от ожидания Васёк. Друг всё не шёл. Хоть с малявкой поговорить, что ли. Конфету будешь? Нет? А чего? Кариес у меня, ответила Наташка и Васёк хмыкнул: во дети правильные пошли, зубы берегут, конфет не хотят.
Из подъезда появился рубашко-отстиранный, штиблето-начищенный, мордахо-выскобленный и трезвый, как стёклышко Семён. Дошёл до песочницы, критично глянул на оболтуса, спросил: как, доча, не обижает? Нет, папа, всё хорошо, просто разговариваем. Новоиспечённый папа засиял, как начищенный пятак и расправил плечи.
С ближнего дерева взлетела лохматая ворона и полетела куда-то в междудомье. Из троицы, на неё даже и не глянул никто.
Всё правильно, Карлина, сказала Берегиня. На одну скверную душу на Земле меньше. А на одну счастливую семью больше. И повторила: всё правильно.
Желающим выразить автору материальное спасибо:
в помощь карта Сбера 2202 2008 1770 9163