Так сложилось, что я вел русский язык в школе и литературу в университете, поэтому я хорошо представляю, какие они – молодые люди ХХІ века. Да, это они дают потрясающие ответы в интервью, где очередная «Мисс Ухрюпинск» морщит лоб, пытаясь ответить, что вокруг чего крутится – Земля или Солнце? Да, это они на вопрос, какого размера может быть глобус Костромской области, показывают руками нечто небольшое, но обязательно круглое – соображают! Да, они на вопрос, где содержат лошадей, смело отвечают: конский гараж! Но это они же стабильно гол за годом соревнуются с китайцами за І место на олимпиадах по математике и программированию, а США, Англия и прочие европы занимают так же стабильно места от 17 до 22. Да, разные, по гораздо контактнее, раскованнее, увереннее в себе, меньше обращают внимание на традиционные наши лозунги: «Не входить!», «Нельзя!», «Не разрешается!» И я думал: вот, наконец, пришло оно, наше непоротое поколение!
Впервые это выражение использовал Н.Я. Эйдельман, размышляя, как же возник этот удивительный всплеск талантов, который потом назовут «Русский Золотой век»: «Прямо из старинных, жестоких времён не могли бы явиться люди с тем личным достоинством и честью, что мы привыкли видеть у Пушкина, у декабристов... Для того, чтобы появились такие люди, понадобится, по меньшей мере, два «непоротых поколения»... Сначала Пётр ІІІ издаст указ «О вольности дворянства», а затем «Жалованная грамота дворянству» Екатерины ІІ объявит: «Телесное наказание да не коснётся до благородного», – и это выльется в блестящий девиз русского офицера и дворянина: «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому!» – так утверждено в Кодексе чести русского офицера 1804 г.
И я размышляю: было ли в истории нашей семьи такое время, такое «непоротое» поколение?
Мой прадед, Тихон Иванович, за долгие годы работы накопил на собственный дом – был он слесарем высочайшей квалификации в Больших железнодорожных мастерских, таких мастеров К. Маркс назвал «рабочая аристократия». По воле отца его сын, мой дед, Иван Тихонович, окончил реальное училище, но против воли отца пошёл не в институт, а женился на девушке из очень бедной семьи, стал жить самостоятельно, пошёл в слесаря тех же мастерских и к 1918 г. тоже заимел собственный домик, который сгорел в ходе страшного погрома, последовавшего за знаменитым антибольшевистским восстанием 1918 г. Две недели сотня офицеров и 2 тысячи добровольцев-горожан, в том числе рабочая дружина железнодорожников, в которую пошел и дед, защищали город от интернациональных венгерско-латышско-китайских отрядов большевиков, дед был ранен, и бабка прятала его от карателей.
А в 1937 дед как-то слишком смело выступил на профсоюзном собрании железнодорожников, был арестован и вернулся только в 1941, когда с началом войны начали пересматривать дела необходимых для войны специалистов. С тех пор больше на собраниях дед не выступал.
А мои мама и папа, одноклассники, получили аттестат о среднем образовании как в кино – 21 июня 1941 г. В сентябре папу призвали, а в октябре он уже был в окопах под Москвой. А маму, студентку 2 курса пединститута, вызвали в райком комсомола и предложили, как настоящему комсомольцу, написать заявление в военкомат, и весь их курс отправился добровольцами в армию.
А после войны была у них свадьба, папа остался в армии, став к 45 г. лейтенантом, и были у них гарнизоны, пайки, служба и обязательный ответ на любой вопрос жизни: «Так точно!»
А я после института отправился учителем в леспромхоз на Печоре по распределению, и, подписывая обходной листок в ВУЗе, нашёл выпавший из библиотечного формуляра листок: «Отказался брать произведения Ленина, мотивируя, что у родителей полное собрание сочинений». И подпись библиотекаря.
Потом была интересная работа, замечательные ученики и понимание, что «выступать не нужно», потому что есть комсомольское собрание, где нужно говорить правильные слова – нет, никто в Магадан не пошлёт, но за длинный язык можно получить маленькие бытовые неприятности, которые жизнь не украсят.
А потом был родной город, годы перестройки, карточки, талоны, пустые полки, безобразные очереди и радость: на коллектив привезли две упаковки «ножек Буша», будем делить!
И вот теперь выросли они, наши дети, про которых думали: уж они не будут знать проклятого дефицита, никто не запишет их в очередь на масло и сахар, никто не спросит: «А за кого вы голосовали на выборах? А как вы относитесь к решению партии?»
Так неужели и к ним, этому первому российскому «непоротому поколению», придёт обязательное «единомыслие», постоянный «единодушный одобрямс» и вечно живое единственно правильное учение, распределители, талоны и партийный контроль? Что их ждёт?