Я поступил в Тбилисское хореографическое училище в 84-м году и это была абсолютная случайность.
Я смотрел по телевизору балет «Спящая красавица», и в конце были титры (там дети танцевали в этом балете), где было написано, что в спектакле принимают участие учащиеся Ленинградского хореографического училища. Это была трансляция из Ленинграда. И я естественно подошел к маме и сказал: «Вот видишь, дети же на сцене выступают!».
Она мне все время объясняла, что простые дети на сцену не выходят, выходят только дети артистов. Я говорю, раз есть училище, значит, где-то их учат, отвези. А мы уже бывали к этому моменту в Ленинграде, потому что приезжали смотреть там всякие музеи. Она говорит: «Ленинград – это далеко, так далеко я тебя никуда не отвезу». В общем, я понял: «В Тбилиси нет?». «Нет, в Тбилиси нет хореографического училища».
Как-то я ехал в троллейбусе – я уже в 10 лет я был очень самостоятельный мальчик, и троллейбус остановился на красный свет; я сидел у окна и увидел на заборе афишу, на которой было написано: «Прием в Тбилисское хореографическое училище», перечень документов.
Я выскочил из троллейбуса на остановке, вернулся к этому забору, все прочитал, выучил все, что надо, пришел и сказал маме «дай мне две фотографии, свидетельство о рождении» и такая-то справка, значит, мне нужна.
Мама была категорически против балета и вот с этого начался скандал. Тогда-то я и вспомнил, что женское место на кухне.
Я много раз рассказывал эту историю, потому, если кто это уже слышал, я прошу прощения.
Мама была очень сильным человеком. Она была крупная дама и очень такая... Когда она входила в комнату, всем становилось тесно от ее энергии. Но когда приходил ее папа…, я был тогда еще маленький, потому что он скончался, когда мне было еще годиков шесть, представляете, совсем раннее детство, я увидел такую вещь, когда мама решила вмешаться в разговор дедушки с кем-то, и она ему тихо так сказала: «Папа...» – ну и какое-то свое мнение. И он, не поворачивая головы, ей сказал: «Ламара, кого волнует твое мнение? Женское место на кухне». И мама, которая могла пройти сквозь стену, вдруг исчезла, не сказав ни слова. Мне как-то это понравилось.
И меня, так как я был мальчик такой шаловливый, меня пороли регулярно, мне в общем доставалось так – сильно. И когда встал вопрос о балете (дедушки уже давно не было к этому моменту), и мама, конечно, сильно кричала, все кричали. Я ей и сказал: «А кого здесь волнует твое мнение? Ты – женщина, и ты должна стоять на кухне».
В 10 лет, конечно, услышать от мальчика такое – мама взялась за ремень в очередной раз, а потом остановилась и сказала: «Ну, хорошо. Если ты считаешь, что ты мужчина и ты можешь уже делать какой-то выбор, значит, и с тебя спрос будет, как с мужчины».
Она была уверена, так как она понимала, что это сложно, что я не выдержу – раз. Она понимала: какой грузинский мальчик танцует? Это же сумасшествие! Что меня не примут. А меня не то что приняли, все сразу стали говорить, что я вундеркинд. Потом она думала, что я уйду. Я не ушел. И в тот момент, в такой достаточно сложный пубертатный период, действительно хотелось уйти, потому что ребенок растет, комплексы там – я все время думал, вот если я сейчас приду и скажу, что ухожу, она мне скажет: «Ну что, ты не смог? Я все-таки была права?». И я из-за этого терпел. Я очень не хотел ей проиграть. В итоге я выиграл.
Мама была простая женщина, простой физик... Ну, каприз у ребенка – танцевать. Ей все время говорили, что я очень способный, но она не понимала: в чем эта способность.
Мама, например, очень комплексовала. Когда в стал заниматься балетом – у меня стала ровная спина; она мне говорила: «А ты не можешь немножко погорбиться? Ну, все дети горбятся. Ну, нехорошо так. На тебя все смотрят!».
Мы же жили в Грузии, там все дети носили шортики, и когда я бежал в шортиках, сейчас часто обращают внимание на мои ноги, а тогда, представляете, я бегу с грузинским хлебом нагруженный, и видно только, что бегут ноги в шортиках и хлеб, все начинают смотреть: такие ножки красивые стройненькие! Потом появляется этот ребенок поближе, понятно, что это мальчик, и все женщины: «Вай мэ, вай мэ, несчастный мальчик! Уродство какое! Это же урод!».
Мальчик, какой должен быть? Кривоногий! А тут стоит фарфоровая статуэточка; и мама все время переживала: «Ну как он жить будет? Это же уродство!». Оказалось, что очень даже неплохо жить.