Перед монахом снова лежал птенец. Почему он выпал? Мать недоглядела. Заставить всех воробьих неусыпно следить за птенцами чтобы не выпадали. Легко. Но надо вновь подумать, что это за собой повлечет, чтобы не было последствий как в прошлый раз. Воробьиха оставила птенцов без внимания, потому что улетела за едой. Заставишь следить непрестанно - птенцы умрут с голоду. Значит надо обеспечить воробьих едой. Решено. Пособие в форме провианта вдруг появилось у всех и можно уделять внимание всем птенцам. Никто не выпадает, все довольны и сыты, все летают на крыльях. Идеально. Но где этот чертов резонанс?
Монах затревожился, в очередной раз ушел в медитативный транс и не вынес из него ничего дельного. А по выходу из транса, обнаружил, что экосистема вновь рушится. Нетерпеливые воробьи не блюдут диету, обжираются и мрут, некоторые воробьихи под предлогом той же самой диеты недокармливают птенцов и те в последствии не выживают, а те, кто выжил – становятся очень агрессивными. Злые птицы стали нести разрушение и хаос, стали адаптироваться к новой пище, чтобы выжить, чем сильно нарушали природный баланс. А также сами стали неуязвимы для тех хищников, для которых они были привычным рационом. Цепочка ветвилась и тянула за собой настолько много факторов, что монах с течением времени стал ощущать перемены и в окружающем его воздухе и даже в себе самом.
Га Эр Цун вновь стал проводить эксперименты над многострадальными воробьями. Перепробовано было все. И вовлеченное отцовство, где еду добывал воробей-отец. И социализация птенцов, чтобы держались друг за друга, и инстинктивное отталкивание от преграды, чтобы птенцы не выпадали благодаря собственным инстинктам и много чего еще, плюс попытки решить проблему возросшей популяции воробьёв в экосистеме и множества других факторов, тянущих за собой другие как снежный ком. Всё неизменно приводило к тому, что резонанса не было и экосистема рушилась.
Много столетий монах не знал, как ему быть и возвращался к наставнику (хоть и тот не сказал ему ничего определённого), и искал решения и наставников по всему миру и за его пределами. Никто даже не пытался вникнуть в суть того, что он говорил, о чем просил совета и помощи. Все вокруг вдруг резко стали глухими к монаху. Словно был и не монах вовсе, а обычный нищий скиталец, просящий подаяния, а не всесильный монах, который с легкостью вершит чудеса и не хватает ему, как, впрочем, и простому скитальцу лишь малого. По всей видимости, такие сходства и оглушали всех вокруг.
Га Эр Цун замер прямо там, где находился на добрый десяток лет.
Скоро уже закончим с этим опусом.