ВСЕ ЧТО ЗДЕСЬ НАПИСАНО - ПРАВДА,
И НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ,
ТАК БЫЛО.
Воспоминания о войне (начало)
Воспоминания о войне - 3
Воспоминания о войне - 4
Воспоминания о войне - 5
Воспоминания о войне - 6
Воспоминания о войне - 7
Воспоминания о войне - 9
Конечно, в военкомате нас прогнали, кому нужны неумелые девчонки 16 лет.
На другой день я отправилась в райком комсомола и записалась на курсы снайперов. "Иди, девочка, учись, кончишь десять классов, потом поговорим, а сейчас запишись во дворе, можно во время бомбежек тушить зажигательные бомбы" - было сказано мне. Много лет спустя, когда уже давно кончилась война, я почему-то с ужасом вспомнила свое заявление на курсы снайперов и подумала, как бы я смогла жить, если на моем счету было бы 320 или 410 убитых немцев, если бы меня взяли на эти курсы. Как все в жизни относительно, и как все меняется.
Зажигательную бомбу мне пришлось потушить только один раз. Она была совсем нестрашной, шипела как бенгальский огонь и была совсем маленькой. Деревянными щипцами я бросила ее в бочку с водой, и на этом мой боевой подвиг закончился. Когда я под утро заявилась с дежурства домой, моя дорогая бабушка лежала и умирала. Мне было заявлено, что если я хочу ее смерти, то буду ходить на дежурства по ночам. А если у меня хотя бы осталось немного совести, то я не буду собирать осколки от зениток, а буду сопровождать (так и было сказано) бабулю в бомбоубежище, которое было в недостроенном метро, где вместо эскалатора были деревянные ступени до самого низа, и бабуля одна не могла по ним спуститься.
И вот, как только из репродуктора доносилось сначала какое-то щелканье, а потом голосом Левитана: "Воздушная тревога, воздушная тревога", - мы отправлялись в недостроенное метро. Спускаться было еще ничего, а когда по радио передавали отбой, и нужно было идти вверх черт знает сколько деревянных ступеней, я начинала понимать, что моя дорогая бабушка вряд ли без моей помощи сможет выбраться наверх. Ведь с собой в бомбоубежище еще нужно было брать одеяло было очень холодно под землей), воду и какую-нибудь нехитрую еду. По дороге домой мы все равно собирали осколки от зенитных снарядов и хвастались, у кого их больше.
После того, как бомба упала где-то близко, на Пятницкой были разбиты стеклянные витрины в магазинах, и, выйдя из бомбоубежища, мы увидели, что люди с ужасом бежали кто куда, кого-то перевязывали, и текла кровь, стало понятно, что игра в войну кончилась. Начались будни войны - нужно было по три-четыре часа стоять в очереди за хлебом - чернильным карандашом на руке писали порядковый номер. Надо было занимать очередь за керосином, почему-то сразу пропали соль, сахар, где-то нужно доставать картошку.
Бомбежки стали чаще, школы не работали, мы не учились. Стало голодно и холодно. Вся наша коммунальная квартира собиралась на кухне, где горели керосинки, на которых что-то варилось, и можно было погреться хоть немного. Как ни странно, жили мы дружно.
В октябре 1941 года, когда немцы подходили к Москве, нас с сестрой повезли в эвакуацию. Почему-то мы поехали на пароходе, сначала по Москве-реке, потом по Волге.
Помню, что было очень тесно в каюте, холодно и голодно. Ехали долго.
Очень трудно писать про войну. Что-то забылось, что-то не хочется вспоминать. И все же: мы уехали из Москвы с тетей Марусей, племянницей моей бабули, которая была тогда партийным работником в Рязани и должна была эвакуировать детский дом. Оная взяла нас с собой. Нас было четверо: бабуля, я, Люся и тетя Сора.
Люсин отец дядя Павлуша должен был уехать позже с каким-то военным заводом в Златоуст, а мы отправились в Челябинскую область на маленьком пароходике.
Помню, что было очень холодно и все время хотелось есть. Почему-то запомнились два города: Куйбышев, там жил брат тети Маруси дядя Володя, который работал на авиационном заводе, он был известным авиационным инженером. У него была большая квартира на 4 человека семьи. Я была очень зацикленным ребенком, и мне почему-то казалось, что большой радости своим появлением мы никому не доставляли, хотя дядя Володя и его жена были добры к нам, и мы с сестрой даже 2 недели проучились в школе.
В Куйбышеве запомнилось долгое стояние в очереди за хлебом и кислым творогом по 4-5 часов с обязательным номером на ладошке, написанным чернильным карандашом.
Скудная наша добыча доставляла радость всей семье.
И еще запомнилась Уфа. Мы опять приплыли на пароходе. Те, кто был в Уфе, знают большую гору, на которую надо взбираться, чтобы попасть в центр города. Там был центр для эвакуированных, куда мы отправились за талонами на еду. Гора, на которую мы еле-еле взобрались, была обледенелой, и обратно на пристань мы просто скатились, что нас, дурочек, очень развеселило.
После всех мытарств каким-то образом мы оказались вместе с детским домом в поселке Касли Челябинской области. Поселились на улице Памяти 1905 года, дом 39, в частном доме, где хозяйкой была Тоня - инвалид с детства - у нее были парализованы ноги, и передвигаться она могла только на руках.
Очень хорошо помню свое первое утро. Мы приехали поздно и нас уложили спать на русской печке. После трудного переезда мы с Люсей сразу заснули, а когда я проснулась, то услыхала:
- Ох-ох-ох, кого кушать будем? Кушать некого.
Через пять минут опять:
- Ох-ох-ох, кого пилить будем? Пилить некого.
Это Тоня расстраивалась, что есть нечего, и нет дров истопить печку.