Год назад, во время суровых карантинных ограничений, - а в Турции они были почти тюремными: когда выйти на улицу можно было только в сопровождении сумки-шоппера или собаки, я обреченная на затворничество написала рассказ.
Возможно, кому-то он покажется наивным, сырым или вовсе непригодным к публикации - каким он есть по мнению целых 4 редакторов 4ех же журналов. Но мне он видится милым и немного сентиментальным. Этот рассказ "Музей разомкнутых объятий"- гимн человеческой хрупкости и ранимости.
Первая часть здесь
Немолодая уже, тридцатилетняя повариха, «старородящая» - как записали в медкарте акушеры, плотная и большая Нина Ильинична каким-то чудом зачала и выносила ребёнка от щуплого заводского инженера, Моисея Яковлевича с приблудной фамилией - Исаев. В Свердловском детдоме всех мальчиков записывали Исаевыми, а девочек - Павловыми: мороки меньше.
Никто никогда не видел, чтоб в общем-то послушный и скромный Моисей Яковлевич обнимал жену, даже держал бы ее за руку. Послевоенное время - какие уж тут нежности. Не обучены. И Нина Ильинична не просила внимания, не жаловалась товаркам, да и презирала всякие «телячьи сюсюканья».
Новый член ячейки общества - комочек по имени Дина безропотно переняла семейный уклад и тихо лежала в своей кроватке, не выклянчивая младенческих «на ручки». Всё равно её бы не взяли. У взрослых дела.
Её кормили и пеленали по часам, как положено. В тугих прокипяченных жестких кусках ситца даже до себя не дотронуться. Оставалось лежать, отекать, смотреть в побелённый потолок и ждать...
Когда ее избавили, наконец, от этих тряпок, ползать Дина уже хотела: не могла елозить все время по полу, касаться поверхностей телом. Как-то собралась и сразу пошла. Несмело, падая, но пошла.
Из детского сада ее сразу вернули: Дина была в горячке, попробовали через месяц ещё раз - снова катастрофа. Никто особо не запаниковал: подумаешь, все дети болеют. Отправили к бабушке в деревню: там и воздух свежий и продукты домашние.
Лет с трёх Дина уже помнила бабушкины руки. Мягкие и морщинистые, как плиссированная юбка, которую однажды мама принесла для утренника. Их надо было избегать любой ценой.
Она долго бегала по двору, но ещё больше любила в одной спрятаться где-то на сеновале и до ночи смотреть на небо, на поле, на деревянные домики другого села вдалеке. К одиночеству она не привыкла, она в нем жила. И не знала другого, пока летом ей не исполнилось 7.
Теперь бабушкины внимание и заботу было совсем невозможно перетерпеть. Эти плиссированные руки то и дело шерудили по её телу, оправляя оборки платья, поглаживая по спине: «Вон ты у меня какая, почти первоклассница». Особенно долго бабушка чесала гребнем волосы, заплетала тугие баранки из кос, вплетая в древний узор яркую ленту. Дина застывала, съеживалась внутри, чтоб не закричать, глотала подступающие комки рвоты. И не выдержала.
Рано утром, в предрассветные 4 утра, маленькие ручки нашарили в коробке с вязанием ножницы. Дина проснулась второй раз от крика:
«Ты что натворила! Изуверка! Да чтоб руки у тебя отсохли! Как ты теперь в школу пойдёшь?!»
Бабушка изо всей силы стегала ее вафельным кухонным полотенцем. Дина почти под корень обрезала свои косы и теперь русые следы преступления лежали у кровати, вызывая праведный гнев бабы Ани. Но даже эти шлепки Дина предпочитала ежеутренним и ежевечерним вычёсываниям кос и долгому мытью головы. Она проворно бросилась в двери. Просто бежала, бежала по полю, по бездорожью, пока не почувствовала усталость и голод. День заканчивался. Измазанная, с клочьями обстриженной головой, в одном сланце и в потерявшей цвет старой ночной рубахе, Дина медленно волоча ноги, шла по селу.
- Лучше не ходи сюда, - кто-то сказал совсем рядом. Дина подняла голову.
На подоконнике сидела девочка, и старательно, закусив губу, что-то выводила в толстой тетрадке.
Высокий лоб, каштановая непослушная челка, аккуратно отстриженная взрослыми, чтобы его скрыть, тонкая шейка, ключицы и серое ситцевое платье. А по всей коже девочки смешные темно-зелёные веснушки.
- Просто меня трогать нельзя - девочка смотрела ей в глаза и говорила слова, которые звучали для Дины как самое искреннее и прекрасное признание в любви.
- У меня ветрянка. И после паузы эта чудесная фея добавила: только если ты уже болела ветрянкой...
- Ннннееет, не болела - робко ответила Дина.
- Я не буду близко подходить. - Я Сонечка.
- А меня зовут Дина.
- Как Динку? Ничего себе! И Сонечка спрыгнув с подоконника побежала шуршать чем-то в комнату. Через минуту она вернулась с увесистой книгой, озаглавленной: «Динка». Ты разве не читала?
- Нееет, - удивленно протянула Дина
- Может, ты не умеешь читать? - предположила Сонечка. Сколько тебе лет? - Мне уже 7. Я умею. - даже как-то обиделась Дина. И разговор полетел.
Каждый день Дина приходила к Сонечке под окно, и они читали, фантазировали, сочиняли. Пока не прошли карантинные дни. Дина очень боялась этого дня, когда Соня сможет выйти в мир, где царят прикосновения. Она не знала, как ей рассказать о своём секрете, о том, что она недотрога в прямом смысле.
«Все! Заканчивается моя тюрьма в понедельник! Пойдем на речку?»
Понедельник и давно запланированный Сонечкой поход на речку вызывал у Дины холодный пот, мокрый вязкий ужас, стискивающий кишки до рези в животе.
- Ты съела что поганое? - допытывалась баб Аня.
Дина боялась, что она опять начнёт трогать ее лицо, проверять горячий ли лоб, потом захочет проверить живот и будут эти страшные прикосновения.
- Нет... пройдёт.
- Не ходила бы ты на речку - покачала головой бабушка.
Но как не ходить, если уже рано утром в белом платье у забора ждала Сонечка.
- Мне надо тебе рассказать Секрет.
- Обожаю секреты!
Вы прочитали вторую часть рассказа "Музей разомкнутых объятий" писательницы Виктории Чевик
Первая часть рассказа здесь
Третья часть рассказа здесь
Четвертая часть рассказа здесь
Пятая часть рассказа здесь
Шестая последняя часть рассказа здесь