По календарю весна наступила, да вот на улице то снег, то дождь, настроение соответствует погоде, и книг по-настоящему интересных, захватывающих пока не встретила.
Энтони Дорр "Птичий город за облаками"
"Трудно избавиться от личности, навязанной нам в юности", - вот, пожалуй, основная идея всех рассказов о пяти героях, чьи судьбы - с детства и до определенного логического конца - проходят перед нашими глазами.
У каждого есть своя "ущербность", непохожесть. Опережающая свое время желанием учиться Анна, отмеченный "демонизмом" - заячьей губой Омир живут в пятнадцатом веке в Константинополе. Их соединит время и книга, но пока их истории развиваются параллельно. Аутист Сеймур - будущий экотеррорист. Нетрадиционной ориентации Зено на одной войне потерял отца, другую сам прошел, стал переводчиком книг с мертвого языка -вернее, даже их хранителем. Сеймур и Зено - наши современники.
И Констанция, единственно выжившая на космическом корабле, где-то на пути к другой планете, -представительница будущего. Только вот точно ли полет реален или она и еще несколько десятков человек - жертвы эксперимента?
Что объединяет разрозненные на первый взгляд истории и героев?
КНИГА.
"Хранилище... текст, книга - хранилище памяти людей, которые жили прежде, способ сберечь память после того, как душа отправилась дальше. Однако книги, как и люди, умирают. Они умирают от пожаров, наводнений, червей; умирают по прихоти тиранов, если их не беречь, они исчезнут из мира. А когда из мира исчезает книга, память умирает вторично".
Да, чуть ли не главный герой романа - книга. Весь роман в целом, его нагромождения (пожалуй, лучше определения жанра и не найду), временные наслаивания - это ода КНИГЕ, чтению.
"Каждый значок означает звук. Соединяешь звуки - выстраиваешь слова. Соединяешь слова - выстраиваешь миры".
Речь идет не о простой книге. Это воссозданная воображением автора древнегреческая история Антония Диогена "Заоблачный Кукушгород". Трудно сказать, какое название мне больше нравится. Но точно хотела бы прочитать о Кукушгороде. Собственно, каждая глава сопровождается эпиграфом - строчками из трагедии Диогена. Зачастую они оборваны, и ближе к концу романа мы узнаем причину этого. Понравилась такая тесная связь между сюжетом и эпиграфами, которых в принципе может не быть. Здесь же они своего рода роман в романе.
Книга описана так, что хочется ее взять в руки и прочитать. Убежденность же героев в чудодейственности книги порой даже поражает.
Не могу сказать, что "Птичий город" впечатлил, что понравились герои, или какой-то поворот сюжета, или кружева слов. Однако мне захотелось перечитать "Илиаду" или "Одиссею". И за это спасибо новому роману.
"Из всех человеческих безумств самое смиряющее и самое благородное - попытки переводить с мертвых языков. Мы не знаем, как звучал древнегреческий в устной речи, еле-еле можем сопоставить его слова с нашими. Мы с самого начала обречены на провал. Однако сама попытка вытащить что-то из мрака истории в наше время и в наш язык - это лучшее из нелепых авантюр".
Фирменный стиль Энтони Дорр - соединить все детали, переплести все сюжетные линии, написать очень логичный, с одной стороны, и какой-то мистический, с другой, финал. Так получилось и здесь. На все вопросы мы нашли ответ, все недосказанное разъяснилось, причем сделано все очень изящно, красиво, легко. Есть такие книги, которые стоит читать именно из-за финала. "Птичий город" - такая книга.
"Мир лечит себя забвением".
Джулиан Барнс «Предчувствие конца»
Как-то так сложилось, что ничего у Барнса не читала до этой книги, зато много видела отзывов – просто восторженных, романтических и выдержанных, глубоких. Поэтому подумала: пора! Пора что-то прочитать, тем более понравилось название. Есть в нем что-то волшебно-интригующее.
Если в романе Энтони Дорр главным героем была КНИГА, то здесь такой герой – ВРЕМЯ. Сначала - история подростков, их становление или, вернее, утверждение. А затем перед нами постаревшие (именно так) люди - бывшие бунтари, бывшие мужья. В общем, понятно.
«Сейчас пришло в голову: разница между молодостью и старостью заключается в том, среди прочего, что молодые придумывают для себя будущее, старики – прошлое. … Мелкие различия во времени, критические и весьма ощутимые для молодых, стираются. Все мы в конце концов попадаем в одну возрастную категорию – в категорию немолодых. Я по этому поводу никогда не парился».
Итак, трое друзей-одноклассников неожиданно для себя впускают в свою жизнь новенького. Он несколько отличается от них: кажется умнее, глубже, разбирается в истории и философии. Расставшись после школы, каждый из троих поддерживает отношения именно с Адрианом, а не друг с другом. И прервется связь только после самоубийства героя. Собственно, этот эпизод – как завязка действия в целом. Потом мы пытаемся постичь тайну бытия: что же нас приводит к смерти, особенно насильственной?
Тема дружбы, тема подросткового бунта, поиск себя и смысла жизни, тема любви и влюбленности, тема разочарований и надежд. Практически нет такой линии, что осталась бы без внимания . Но… Вот как-то не понравилось. Повествование показалось несколько циничным. Никаких восторгов по поводу «красивого языка» тоже не испытала. Да, пожалуй, чем-то отдалённо стиль напоминает «Над пропастью во ржи» и «Историю любви». Но очень отдаленно. Много философских размышлений, однако они не затронули глубин восприятия.
«Гораздо труднее не просто заглянуть в будущее, а из будущего оглянуться назад. Узнать, какие новые эмоции приносит с собой время. Обнаружить, например, что с уменьшением числа очевидцев становится все меньше доказательств твоей жизни, а потому и меньше уверенности в том, кто ты есть и кем был».
Евгений Шварц «Ленинградская телефонная книжка»
Заприметила это издание почти год назад – наконец нашла время прочитать. Наслаждение и удовольствие.
Перед нами некий синтез телефонной книги, где имена знакомых располагаются в алфавитном порядке, и дневниковых заметок с чётким указанием даты, с перечислением событий, с их анализом. Знакомые незнакомцы (для нас – не для автора!) становятся как-то ближе, понятнее, человечнее.
В записи от 24 марта 1955 г. Шварц сформулировал цель ведения «Телефонной книжки»: «Я еще вчера испытал некоторое смущение. Я пишу о живых людях, которых рассматриваю по мере сил подробно и точно, словно явление природы. Мне страшно с недавних пор, что люди сложнейшего времени, под его давлением принимавшие или не принимавшие сложнейшие формы, менявшиеся незаметно для себя, или упорно не замечавшие перемен вокруг — исчезнут. Нет, проще. Мне страшно, что всё, что сейчас шумит и живет вокруг— умрет, и никто их и словом не помянет — живущих. И это не вполне точно. Мне кажется, что любое живое лицо — это историческое лицо — и так далее, и так далее. Вот я и пишу, называя имена и фамилии исторических лиц».
Шварц пишет правдиво, искренне, никого не делая лучше или хуже. Откровенно-беспощадно, но совсем не обидно - так можно определить стиль.
«Меттер — уж больно прост для меня. Зависть к подобного рода простоте лишает меня возможности говорить о нем отчетливо. Это длинный еврей, сильный. Тощий. По образованию математик. Не знаю, сколько времени занимался он педагогической работой, но с тех пор любит говорить о воспитании, поучать. Не прочь поговорить и на этические
темы. Он талантлив — и это свойство у него на поверхности. Он легок, остроумен, глядит умно. Владеет от природы формой повествовательной, так что рассказы его выглядят искренними и трогают. Но вся эта шелковая ткань при случае приходит в движение, и глазам открывается неожиданное зрелище».
Не только о друзьях и знакомых пишет Шварц, но и о верных питомцах, которые жили в доме. Замечательно рассуждение о природе любви человека к кошке и собаке.
«Много раз удивляла меня загадка. Собака — вся отдает себя человеку, служит ему изо всех своих сил, до самой смерти. Кошка живет при человеке, привязываясь к нему, но работая для себя. Изредка разложит задушенных крыс возле хозяйской кровати. Покажет. А уважают куда больше кошку. Если собака забежит в алтарь, церковь осквернена. Если кошка — ничего. Кошка слово ласкательное, а собачьим именем ругают. Почему? Видимо, по наружности. По физическому отвращению к запаху псины, который не заставишь забыть ни любовью, ни работой».
Интересны и описания мест, с которыми связаны быт или творчество Шварца. Аэропорт, вокзалы, книжные магазины оживают под пером писателя.
«Далее идет Московский вокзал. Он назывался, когда я первый раз увидел его, Николаевским. Потом — Октябрьским. А сейчас — Московский. В первый раз увидел я его примерно в сентябре. В 14 году. И едва заметил его, так вглядывался в город. В нарушение всех традиций, городские крыши были освещены солнцем. Да, теперь помню точно: это был сентябрь. Я приехал за два — три дня до именин Милочки. Вокзал при отъезде помню отчетливей. Но я до такой степени в те дни [был] полон своей любовью, своими горестями, что ничего не видел за этими границами».
Как не согласиться с замечанием Шварца:
«Я вижу, что когда описываю просто город, то ничего не получается. А если вспоминаю я город в связи с людьми, то мне легче его оживить».
На самом деле «Ленинградская книжка» подарила несколько часов занимательного чтения.