Мы знаем, что Романовы, Юсуповы, Рахманинов, Шаляпин, Гречанинов, Глазунов, Бунин, Шмелев, Бердяев, Цветаева выбрали конечным пунктом французский Париж. Немало творческих эмигрантов оказались в США, Германии. Но были и те, кто во время событий Октябрьской революции и Гражданской войны остановился в совсем экзотических для русского человека странах — по собственному выбору или по власти судьбы. СУПЕР Издательство вспомнило, где построила новую жизнь первая волна «белой» эмиграции.
Китай
После Октябрьской революции население приграничного Харбина резко возросло с 40 до 100 тыс. человек только за счет российских переселенцев. Они немало сделали для нового дома: открыли политико-юридический университет, художественную мастерскую, музыкальную школу. Отдельного упоминания стоит литкружок «Молодая Чураевка», основанный поэтом Алексеем Ачаиром. В него вошли талантливые переводчики: Виктория Янковская занималась поэзией Японии, а Валерий Перелешин первым написал стихотворный перевод Лао Цзы.
В «Городе на Сунгари» Виктора Петрова сказано: «Харбин, в сущности, сделался единственным свободным русским городом на всем земном шаре, в котором жизнь шла своим прежним, русским, старым, размеренным порядком. Как и в прежней России, рано утром глубокий торжественный звук соборного колокола призывал молящихся к обедне».
Египет
Первые переселенцы из России появились в стране фараонов в двадцатых годах — им удалось выбраться морем через Новороссийск. Так как с 1914 года Египет был под контролем Великобритании, беженцев приняли английские представители — организовали для россиян палаточный лагерь: «Это зрелище общей бедности уже никого не удивляет. Черной работой занимаются все… А вот известный художник И.Я. Билибин, засучивши рукава, в паре с полковником генерального штаба тащит на носилках дрова на кухню» (из воспоминаний беллетриста Александра Яблоновского).
Парагвай
В белградской газете «Новое время» (1924) генерал-белогвардеец Иван Беляев призывал: «В то время, как Россия и русский народ погибают в большевистском разложении, в Парагвае может создаться новое ядро. Сюда можно перенести русскую культуру, литературу, музыку, науку». Сам он, с детства восхищенный индейцами, одним из первых переехал в далекое южноамериканское государство. Тем более, принимающая страна признавала военные чины имперской России, а самим переселенцам предоставляла льготный переезд.
Эмигранты могли свободно заниматься сельским хозяйством — гостям предоставляли участки для земледелия. Со слов писателя Михаила Каратеева, «условия труда расхваливались напропалую: там-де сказочно плодородная почва, здоровый климат — такой, как на Украине, не бывает засух, нет никаких вредителей».
Российские интеллигенты преподавали в парагвайских университетах, исследовали местный быт и культуру. Сам Иван Беляев составлял словари языков местной народности. Из книги «Сорок три года разлуки» автора-публициста Георгия Бенуа мы узнаем: «Фамилия, заканчивающаяся на "ов" и "ев", в Парагвае звучит как титул».
Однако далеко не всем экзотические условия местных загородных поселений приходились по нраву: «Войдя в барак и осветив фонариком его темные недра, я остолбенел: стены и пол были покрыты огромными, величиной в вершок, тараканами… Наши дамы в ужасе объявили, что спать в бараке не будут. Стали устраиваться под навесом, но тут их ожидало новое испытание: …запрыгали десятки жаб совершенно неправдоподобной величины» (из очерка «Парагвайская надежда» Михаила Каратеева).
Аргентина
В 1920-х тысяче русских беженцев удалось добраться до другой южноамериканской страны, Аргентины. Из эмигрантской газеты «Сеятель» (1936) мы узнаем: «Совсем неожиданно выплыло огромное влияние русской культуры в Аргентине, особенно в Буэнос-Айресе — "южноамериканском Париже". Этот красивый город буквально пленен русской музыкой, театром, искусством. От оперного государственного театра "Колон" до кабаре-ресторана с самоваром и русскими вышитыми рубахами» (статья Игоря Окунцова).