Оказывается, ты совершенно не виноват, если тебе хочется курить, играть в казино, воровать и драться.
Этология — появившаяся в начале XX века наука, изучающая особенности поведения животных. Пока этологи изучали, как цыплята отличают свою мать от других куриц и как пчела втанцовывает коллегам свое видение экономической ситуации в улье, — в общем, пока этологи занимались всяким зверьем, они никому не мешали. Но когда пчелки и бабочки наскучили, этологи начали вертеть головой по сторонам и обратили внимание на смышленое животное, поведение которого было просто необходимо изучить, — человека. И вот тут-то этологам пришлось несладко, так как наука их оказалась не ко двору сразу повсюду: и в нацистской Германии, и в социалистической России, и в протестантских Штатах. Всюду, где имелась хоть какая-то идеология, этологов принялись выжигать каленым железом. Где помягче, там просто изымали их книги из публичных библиотек. В Берлине и Гамбурге из этих плохих книжек делали симпатичные костры. В СССР книжек вообще никаких не выпускали, а самих этологов отправляли изучать особенности поведения полярных сов в естественных условиях.
И такой результат совершенно неудивителен, если учесть, что этологи пришли к единодушному мнению: человек есть исключительно гадкая зверюга. Сравнивая элементы его поведения с аналогичными у животных, они составили наш биологический портрет, рассказали, как нам положено изначально было жить и для чего мы на самом деле созданы. Уж не для того, чтобы электростанции строить, сам понимаешь. Этологи убеждены: большинство из действий и побудительных мотивов современного человека по-прежнему объясняется нашей физиологией и первичными инстинктами. Наша природа по-прежнему неизменна, и наше поведение часто мало отличается от той программы, которая была заложена в нас много сотен тысяч лет назад.
У нас есть ответы даже на те вопросы, которые ты не смог сформулировать, не говоря уже обо всех остальных
Почему Менделеевпридумал свою таблицу?
Если бы мы произошли, к примеру, от леопардов или коров, пришлось бы нам как-нибудь иначе управляться с химическими элементами. Системное мышление, привычка сопоставлять и классифицировать предметы — это исконно наше, человеческое. Мы не хищники, и мы не травоядные. Наш удел — удел собирателей. Бродя по редкому лесу, речной отмели или морскому побережью, мы занимались тем, что разыскивали свою еду. А еда была повсюду. Там мы раскопали кротовью нору, там вытянули корешок, там перевернули камень и извлекли из-под него чудную жирную мокрицу. Первобытный собиратель имел дело с тысячами разнообразных мелких объектов. Он должен был отличать съедобные ягоды от ядовитых, знать, в каких норах живут жирные суслики, а в каких — обидчивые змеи. Он был прирожденный классификатор. Его подвижные гибкие пальцы были ориентированы на множество разнообразных движений, а его мозг исправно записывал гигабайты разнородной информации, сводя факты в стройные таблицы. Впрочем, мы не должны гордиться такой способностью: она совсем не уникальна. Крысы, белки, вороны — масса животных является такими же собирателями, как мы; они тоже отлично умеют распределять сотни разнородных мелких предметов по подобию. Просто у нас возник разум, а у них — почти никакого. Поэтому мы создали науку, а они продолжают бессмысленно таскать в свои гнезда блестящие бусины и комки сигаретной фольги, но так и не создадут из всего этого ничего великого. Лузеры!
Почему мы собираеммарки и автомобили?
Классификатор, он же собиратель, обожает подбирать предметы по схожести и подобию. И когда эта страсть накладывается на другой инстинкт — делать запасы-тайники (а уж этот-то инстинкт был ого-го как развит у наших предков!), то перед нами во всей красе выступает фигура коллекционера. Не важно, что именно ты собираешь — спичечные этикетки, народный фольклор или девушек по вызову. Главное, что эта бесподобная коллекция имеется у тебя, целиком и надежно запрятанная в укромном дупле, к которому ты периодически наведываешься, чтобы украдкой полюбоваться этой прелестью и насладиться ее обладанием.
Почему картины Ван Гога стоят миллионы?
Если бы Ван Гог был не голландским художником, а голландским терьером, кукиш с маслом он бы нарисовал, а не «Подсолнухи». Потому что никакого фантастического восприятия цвета у него бы не было: собаки вообще дальтоники и мир видят в ровных терракотово-серых тонах. Самая умная собака не может справиться с задачей, на которую способна самая тупая сорока, — выбрать из кучки красных мячей один зеленый и подкатить его к дрессировщику (вот если этот мяч натереть колбасой, тогда другое дело: пес сразу отличит нужный объект). Природа — жадина: она никому ничего не дает просто так, чтобы было. Псам не нужно видеть цвета, кошкам — иметь четкое зрение. Им важен слух, нюх и умение быстро распознавать движение. А вот формы, объем, цветовая гамма хищникам даром не нужны. Какая им разница, какую козу жрать — черную или коричневую? Для людей же, как и для других собирателей (например, многих птиц и насекомых), умение тонко различать цвета жизненно важно. Вон розовый бок соблазнительного персика мелькает в густой зелени. Вот красная шляпка гриба сигнализирует своими белыми пятнами: не ешь меня! Салатовая, с жемчужной россыпью пупырышек гусеница прекрасна на вкус, но если пупырышки на ней не бежевые, а бледно-коричневые, то потом час от этой едкой горечи не отплюешься. Зато нюх у нас ни на что не годится. Что есть, то есть, вторых таких безносых граждан в животном мире еще поискать надо.
Почему мы любим рокфор и копченую колбасу?
И все же не надо грешить на наши обонятельные способности: свою функцию они выполняют. И даже хорошо, что они не такие тонкие: благодаря определенной их вялости мы способны есть такое, от чего любая кошка в обморок рухнет. Да, человек любит тухлятинку. «Частично ферментизированная пища» — так это по-научному называется. Дохлый птенец, подпорченное яйцо, подбродившая слива, труп моржа недельной выдержки — все это нам приятно, и микроорганизмы в нашем кишечнике ничего против не имеют, и жевать мягкое, подпорченное нам больше нравится. Ну да, мы падальщики — зачем этого стесняться? Нас такими создали. Что моржи! Мы и трупами своих соплеменников, судя по всему, всегда отлично закусывали, если, конечно, разложение зашло не слишком далеко — когда пища становится для нас по-настоящему опасной, запах тления усиливается и уже вызывает у нас отвращение. А так как падали и тухлятины в природе маловато, мы научились ферментизировать еду сами: варим, жарим, коптим и солим свежее. Причем некоторым видам пищи мы стараемся придать интенсивный запах тления, который вызывает усиленный аппетит у тех, кто имеет привычку к такому деликатесу.
Почему мы играем в казино?
Потому что мы азартны. А почему мы азартны? Опять-таки сказывается заложенная в нас программа собирателей. Переверни тысячу камней: под тысяча первым будет сидеть джекпот в виде краба. Хищник не азартен. Удача в его жизни совсем другая: сумел убить, не поранившись, быка, сожрал — вот тебе и удача. Травоядному вообще мир является не в виде казино, а в виде супермаркета. Нужно только открыть рот и начать пережевывать окружающую тебя зеленую сочную действительность. Экстаз, который охватывает собирателя при виде россыпи грибов на поляне, порой намного ценнее, чем сами эти паршивые грибы. Сейчас рыскаем мы по лесу куда менее интенсивно (какие бы грибы там ни водились), но вот испытать на себе ласкающий взгляд удачи жаждут многие.
Почему проститутки носят леопардовые ботфорты и корсеты из «змеиной» кожи?
Потому что змея и леопард — самые главные враги человека, да и вообще подавляющего количества млекопитающих. Мы не знаем точно, сколько миллионов лет змеи и крупные кошачьи были бичом почти всех теплокровных этой планеты, но, безусловно, огромное большинство видов вынуждено было подстраивать свой естественный отбор под их кулинарные привычки. И это отложило отпечаток на наши гены. Те, кто умел мгновенно замечать черные пятна на желтом и чешуйчатые тела, — те выживали. Сочетание черного с желтым и кожа в чешуйках для нас притягательны имен но потому, что опасны. Глаз с объектов такого вида спускать нельзя — наоборот, их нужно замечать первым делом, а потом постоянно держать в поле зрения. Нет, двести за час, дорогуша, — это грабеж. Столько даже сами леопарды не заламывали.
Почему мы курим и жуем жвачку?
Что бы там Фрейд ни говорил об оральной фиксации, но к сексу все это имеет мало отношения. (Извини, Зигмунд, ты не виноват, просто этологи появились на свет позже тебя, а сам ты наблюдениями за зверушками особо не грешил.) Ощущение чего-то во рту является признаком удачной жизни почти для всех видов. А что поделать, если инстинкт «хочешь жить — жуй» забит у нас на подкорке под первым номером? Сытый хищник лениво лижет обглоданную бесполезную кость. Корова мечтает о неведомом со жвачкой во рту. Обожравшаяся птица сидит перед шишкой и усердно лущит ее, выплевывая семена на землю. Вот и нам нравится крутить во рту сигарету, сжимать ее губами, смотреть на струйку выпускаемого дыма. Ну или хотя бы надувать пузырь из жвачки со вкусом клубники…. Хоть бы из всех этих борцов с курением самокруток понаделали!
Почему существуют клептоманы?
Потому что вор — молодец, умница и победитель. Вот грабитель — рисковый дурак. Не стоила эта несчастная куриная лапка получасовой схватки с разорванными ушами, ох не стоила! А суметь утянуть пищу украдкой, ничем не рискуя, — это прекрасное качество, необходимое для выживания в стае.
Как и все стайные всеядные животные, мы от природы воры. До сих пор во многих диких племенах воровство является одним из обязательных элементов инициации мальчика, желающего стать полноправным членом племени. А в цивилизованных странах вполне успешные люди тащат с прилавков магазинов ластики и пачки печенья, чтобы испытать потом близкое к оргазму чувство победы.
Почему некоторые не любят негров, другие — узкоглазых, а третьи — беломордых дьяволов?
Все дело в том, что природе пришлось придумать массу ухищрений, чтобы создать грамотный баланс между экзогамией и эндогамией*.
Экзогамия — штука крайне полезная для того, чтобы активнее перемешивать генофонд в рамках одного вида. Но именно одного вида. Потому что когда самец зяблика начинает ухлестывать, к примеру, за очень похожей на зябличиху самкой юрка, то не получается никакой экзогамии, а только бессмысленное разбазаривание того самого генофонда. И не надо думать, что ведомые инстинктом животные не ошибаются. Еще как ошибаются! То и дело на свет появляются стерильные уродцы типа лошаков, волколисов и прочих межвидовых ошибок. Вот чтобы таких ошибок было поменьше, в природе введены очень жесткие ограничения на общение между похожими друг на друга видами. Ограничиваться общение может как по каким-то внешним признакам, так и по поведенческим. Если самец неправильно токует, носит не розовый, а голубой хохолок, квакает на полтона ниже положенного, ему дают от ворот поворот. Да и редкий самец захочет ухаживать за странной самкой, у которой как-то неправильно дергается хвост и рога торчат не вверх, а вбок. Наблюдая за общением схожих видов, этологи вынесли единогласное заключение: реакцией на «неправильное» поведение похожего на тебя существа обычно являются гнев, раздражение и отвращение. Очень яркий пример такого видового разграничения — реакция человека на обезьян. Обезьян мы воспринимаем смешными, уродливыми и в целом отвратительными. Хотя единственная «уродливость» этих животных заключается в том, что они похожи на нас. Увы, но такое же отторжение мы часто испытываем при общении с представителями других рас и даже наций. Над человеком, который странно себя ведет, непривычно выглядит и разговаривает на нашем языке как пьяный пятилетка, мы смеемся (если, конечно, плохо воспитаны) и находим его обычно некрасивым и неприятным. Но так как мы все-таки относимся к одному виду, то общий язык, к счастью, найти бывает не так трудно.
* Эндогамия — стремление выбирать себе сексуального партнера из максимально близкого окружения. Экзогамия, наоборот, поиск партнера за тридевять земель. Секс-туризм — это экзогамия. Ухаживание за соседской Машей — эндогамия. А вот когда элементарные термины приходится в отдельных примечаниях растолковывать, это уж не знаю, какая гамия, — просто безобразие одно…
Почему Майк Тайсон такой крутой?
Если бы Майк Тайсон был королевской коброй, то вел бы он жизнь тихую и скромную. Кобры не умеют драться друг с другом. Нет, конечно, у них бывают поединки самцов. Но что это за поединки? Смотреть противно. Встают две змеи напротив друг друга, вытягивают головы и стоят, шипя и качаясь. После чего тот, кто повыше и пошипястее, ползет к самке, а второй послушно скрывается в кустах. Ничего не поделаешь, таков закон этологии: чем сильнее и смертоноснее виды, тем осторожнее они проводят межвидовые бои. Если бы кобры дрались по-настоящему, их вид очень скоро исчез бы с нашей планеты: два укуса — два трупа. Олени, сшибаясь своими тяжеловооруженными головами, никогда не метят в бок противнику — только рога в рога. Собаки (конечно, если их не натаскивали специально) в драке кусают друг друга за жилистые загривки, но не цепляются в нижнюю часть горла, где проходят важные артерии.
Конечно, несчастные случаи со смертельным исходом бывают у всех видов, но обычно чем слабее и беспомощнее вид, тем агрессивнее бывают поединки. Тигры убивают друг друга значительно реже, чем крысы. Люди же, как существа исключительно чахлые, практически не знают удержу в драках и умудряются даже серьезно калечить друг друга своими слабыми зубками и лишенными когтей лапками.
Почему мы считаем, что заниматься сексомприлюдно — это стыдно?
Все животные спокойно спариваются на глазах себе подобных, и только люди… Так, нет, тут маленькая ошибка. Гориллы, к примеру, стараются уединяться. И шимпанзе тоже. И орангутанги. А еще воробьи — во всяком случае, самки очень возмущаются, когда самцы напрыгивают на них публично.
Этологи, проанализировавшие брачные правила тысяч видов, сделали интересное открытие. От публичного спаривания стараются воздерживаться самки тех видов, у которых: а) поза спаривания совпадает с позой подставки; б) проигравшего в брачном поединке самца принято подвергать публичному остракизму. Термин «поза подставки» означает «поза, которую после драки принимает побежденное животное». Обычно в этой позе оно съеживается, пытается казаться меньше и демонстративно поворачивается к противнику наиболее беззащитной частью. Собаки валятся на спину, подставляя брюхо. Олени опускают голову и поворачиваются к врагу боком. Обезьяна становится на четвереньки, поворачиваясь к победителю задом. «Публичный остракизм проигравшего» — это тоже термин. У многих стайных видов победу выигравшего самца пытаются как бы поделить между собой другие члены стаи, кинув в находящегося в позе подставки проигравшего комком земли или клюнув его, пихнув, как бы сообщая: «Я тоже, я тоже выиграл! Я тоже главный!» Так вот, у обезьян, людей, воробьев и многих других видов поза подставки похожа на позу приглашения к спариванию. Настолько похожа, что победитель часто имитирует с проигравшим какие-то этапы полового акта — чисто условно, без всякой гомоэротики.
А так как и у обезьян, и у людей, и у воробьев есть гнусная привычка сообща гнобить проигравшего, неудивительно, что самки этих видов вовсе не жаждут становиться объектом подобного внимания общества и приглашают к спариванию выбранных ими самцов по возможности в наиболее приватную обстановку.
Для общего развития
Впервые слово «этология» (от греч. еthos — поведение, характер и logos — наука) появилось в 1859 году в работе французского зоолога Жоффруа Сент-Илера и еще долгое время практически никем не употреблялось. В 20-х годах ХХ века валявшийся без дела симпатичный термин был утащен группой ученых, которых не устраивали жесткие рамки таких наук, как, например, зоопсихология. Отныне слово «этология» стало обозначать наблюдение за поведением животных в естественной среде, причем за такими формами поведения, которые объяснялись бы наследственными инстинктами. Основоположником науки считается австрийский ученый Конрад Лоренц, который также впервые счел возможным дополнить список изучаемых животных человеком.
В СССР этология была отнесена к числу «буржуазных лженаук» наряду с генетикой и прочими кибернетиками, и до начала 70-х годов сам этот термин тщательно вымарывался цензорами из любых научных работ. Потому что нельзя сравнивать строителя коммунизма с червяками и птичками! Поведение человека определятся только правильной средой и воспитанием! Что партия сказала, то человек и делает, презрев свои так называемые инстинкты, которых у него все равно нет!
Советские идеологи были не одиноки в своем неприятии этологии. До сих пор даже в научном мире есть ярые противники «этологии человека», убежденные, что к венцу творения требуется совсем иной подход, чем к бессмысленным скотам.