А умирать совсем не хотелось. Молодой изможденный организм боролся за законное право жить. Нестерпимое желание и эти постоянные навязчивые мысли о хлебе насущном будоражили мелкой дрожью исхудалое тело. Какой аромат доносится из кухни, этот запах дразнил и, казалось, умолял вкусить его составляющие. Сколько голодных дней прошло – немерено, и поэтому жгучие мысли пробирали всю суть. Можно было услышать мелкое цоканье по полу да жадные вздохи.
А он все не шел. Да и какой смысл в его приходе? Ведь для него существует лишь он сам, и изредка она. Когда дело доходит до ласки, прогулок или долгожданного сытного обеда, он напрочь забывает о ее существовании. Но есть один момент, в котором все его внимание полностью сфокусировано на ней, но об этом чуть позже.
Она долго не решалась заглянуть на кухню, где дверь, то ли к великой радости, то ли к беде, была отворена и приглашала на шведский стол. Сомнения перемежевывались с решительностью и, не помня себя, она вошла в этот «сад удовольствия». Хозяин, по-видимому, ждал гостей, ведь стол был заполнен разнообразными блюдами. Она еще пару минут топталась на пороге, истекая слюной, но звериный инстинкт взял свое, и с жадностью хищника, пожирающего свою жертву, она набросилась на это великолепие.
С каким наслаждением в горле отдавался ей каждый кусок желанной пищи. Истребив все до последней крошки, она в испуге осознала, что сделала, и стремглав выбежала из кухни. Желудок успокоился, но вот что-то затрепетало под левой лапой. В повисшей тишине она услышала быстрый барабанный стук. Что же это? Ах, да! Хозяин говорил, что это сердце. Она еще раз обошла квартиру, взглянув на содеянное, и с тяжелым чувством зажалась в угол, пытаясь сделаться, как можно незаметнее.
Шаги. Топ, стук, бум отзывались эхом на лестничной клетке, и голоса, с раздражающим весельем, донеслись до самого мозга. Кто считает, что у собак нет сердца, которое, чувствую приближающуюся опасность, убыстряют свой бег?
Замок крякнул и гостеприимно впустил этот рассадник шума. Все «мило» тянули свои мерзкие руки и норовили ущипнуть ее как можно больнее, ведь всем доставляло удовольствие ее болезненное выражение морды и легкие отмашки. А защищать себя, предназначенным для этого грозным оружием, было строго воспрещено, в противном случае – она бы горько об этот пожалела. Именно поэтому она молча сносила злые подколки и противный смех в лицо, смешанный с сигаретным дымом и дешевым одеколоном.
По ее виду он сразу понял, что что-то произошло, ведь во всей ее собачьей сущности виделась провинность и сожаление. Наказание не заставило себя долго ждать. Осмотрев остатки роскоши, хозяин схватил железный поводок и с силой втолкнул ее в комнату. Как из ведра окатило ее грубыми словами. Упреки так и сыпались из него. И, с раскрасневшимся от гнева лицом, он начал истязать ее физически.
В его руках железо так и пело, а она: уменьшившаяся, съежившаяся до малейших размеров, прижавшая уши и не смеющая взглянуть ему в яростное лицо, сносила упорные удары по измученному телу. Организм неимоверно ныл, а металл продолжал свою жестокую песню и, сливаясь с лирическим вокалом вспухших членов, образовывал хор на множество болезненных голосов.
А все гости. Сбежавшиеся на зловещую оперу, жаждали продолжения концерта, ведь каждый из них вместе и по отдельности ненавидел ее, смеялся ей в лицо улыбкой шакала, норовил внести и свою лепту в это действо. И вот именно сейчас захотелось умереть и не видеть всех этих животных. Да, именно животных в человеческом обличии. Она звала свою собачью смерть, тихо затухая, и не в силах сделать одного движения. Казалось эта пытка никогда не закончится, и она решила в последний раз взглянуть ему в глаза.
Ее взгляд пронзил его насквозь, и он внезапно застыл с поднятой рукой. По лицу стало заметно, что только сейчас он осознает содеянное. Он с ненавистью отшвырнул орудие пытки и упал перед ней на колени. При каждом его прикосновении она невольно взвизгивала и трепетала. Кто-то из присутствующих пустил смешок и «нюня» в его сторону. Он резко вскочил и вытолкал всех взашей, хлопнув дверью перед их носом. Скулы ходили на его щеках. Он судорожно бегал и причитал: «Что же ты наделал, человек, ты убил самого близкого друга».
Она жадно смотрела на его суетливую фигуру и ждала, пока он снова не подошел. Нежно облизала протянутую к ней трясущуюся руку и положила голову на его колено.
-«Как ты можешь меня простить? - захлебываясь слезами, прошептал он,- я ведь не человек. Нет, люди так не поступают. Я – животное. Почему ты – человек не ценишь того, кем дорожишь. Отчего в тебе так много ненависти и злобы? Мы глупы, ведь осознаем свои поступки только после их совершения. Как мы глупы».
Кто считает, что у собак нет сердца: страстного, жгучего, всеобъемлющего своей невероятной добротой и снисходительностью к самым жестоким существам на земле – к людям.
За окном заалел радужный рассвет. В это ясное утро ее не стало.
