Щёлк! Берёзовая чурка развалилась пополам. Михаил наклонился, поднял одну из половин, поставил обратно на пень и размахнулся колуном. Щёлк! Располовинил берёзину он ещё раз. Щёлк! Щёлк! Одной рукой Миша расправился с более мелкими кусками чурки. Поставил на пень вторую половину и равно так же расколол её на поленья.
- Ф-фух! – Выпрямился Михаил и обратной стороной ладони вытер пот со лба. – Всё, перекур.
Миша направился к сараю, где на гвозде висела его рабочая, видавшая виды спецовка околовоенного цвета. Подойдя он начал было прохлопывать её по карманам снизу вверх, но остановился на первом же хлопке и полез ладонью в правый боковой, доставая сигареты и спички. Ловким щелчком он выбил из полупустой пачки «Примы» папиросу и отправил её в рот. Положив пачку в карман штанов Миша достал спичку из коробка, на котором было написано «Череповецкая СФ», и нарисован черный самолет в красной окантовке, поджёг её и, привычно прикрывая рукой огонёк, прикурил. Сделав пару глубоких затягов и прищурив глаза, повернулся снова к куртке и достал из нагрудного кармана старые советские часы «Восток». Стрелки показывали одиннадцать двадцать две.
- Мм, - коротко мыкнул Михаил, выпуская дым после очередной затяжки, - уже обед.
Спрятав спички следом за сигаретами в штаны, а часы обратно в нагрудный карман куртки, он подцепил указательным пальцем спецовку за петельку и снял с гвоздя, решив докурить предобеденную сигарету за столом на крыльце.
Ещё раз окинув взглядом результат своей работы Михаил достал изо рта сигарету, выдохнул из лёгких весь дым, на пару мгновений замер и дважды коротко втянул носом воздух. «К вечеру, не раньше, дождь будет. А то и к ночи. С грозой, скорее всего. Надобно сложить дрова-то, или плёнкой хоть накрыть. Сухие – не сухие, а в поленницу складывать будешь, глядишь, там и плесень пойдет, али подгниёт что, пусть и на проветривании. Разберемся». – Прислушался к ощущениям Миша, попутно гоняя мысли в голове.
Хоть для дров это было совершенно некритично, им все равно полно времени ещё просохнуть будет и не один раз даже, но Михаил был в хозяйственных вопросах педантичен и не любил оставлять дело на полдороги, если была возможность доделать сразу.
- Ладно, парни вернутся, отправлю их убирать, неча шерсть на собаках бить. – Сам себе пробурчал он под нос и, собрался было продолжить свой путь до крыльца, но стороны его приусадебного поля, на котором росла картошка, донёсся истошный голос:
- Хозяин! Хозяин! Мишаня! – Голос, несомненно, принадлежал пастуху Фёдору и, судя по высоким ноткам, тот уже был явно «на кочерге».
- Ч-чёрт, вот же лазает, прокажённый. - Выругался Михаил, но пришлось развернуться и идти туда, откуда кричал Федька, ибо если пустить его на участок, а то и в избу, окаянный непременно начнёт клянчить у хозяйки стакан или полтинник взаймы.
Дом Михаила был крайний в деревне. Сзади дома был небольшой участок, плавно перетекающий в картофельное поле, соседствующее в свою очередь с торца и с боку с полями обычными, в которых окромя сорняков уже давно ничего не росло.
Вот со стороны бокового поля то и принесло на участок Миши беду, называемую в селе просто: Федька-пастух.
Федька отличался характером простым и придурковатым, образования не имел, был бестолков и невнимателен. С выпивкой был даже не на «ты», а сроднился с ней на веки вечные. Жил тем, что в тёплое время пас сельских коров, а по холодам побирался кой-где, там воды притащит за миску супа, здесь снег раскидает за пузырь да хлеба буханку, где-то так ходил клянчил, ежели невмоготу, да руки пристроить негде было.
Серьезных дел ему никто не доверял. Из рук у Федьки валилось абсолютно всё: дрова колоть пойдет, да на первом же чурбане топорище у колуна сломает, сено косить начнёт, так раз от раза косу в землю загоняет, порося колоть да разделывать как-то начал, дак сам и изрезался хуже того порося, непонятно чьей крови больше было. Потом с месяц ходил изрезанный да исцарапанный, будто с котами в марте челомкался.
Человек он был беззлобный, разве что однажды сожительницу свою ухватом по-пьяни отходил, всё кричал, что ведьма, мол, она и он это отчетливо видит. Девка в деревню недавно перебравшись была, пожила-пожила малость с Федькой, да после того случая заявление на него в милицию написала и уехала куда глаза глядят. Там он тоже никому не надобен такой был и через пятнадцать суток Федьку отпустили.
Да когда с вином перебирал, байку одну и ту же каждый раз рассказывал, как он мальцом ещё за ягодой в болото наше ходил, да чудище там встретил одноглазое. Чудище мол, пощадило его, жрать не стало, но проклятие наложило, дескать, не будет тебе удачи по жизни ни в чём, а за то, будешь любую ведьму, али колдуна за версту чуять. Видно, тогда у него и наложилось одно на другое, когда он сожительницу свою ухватом оходил.
Байке Федькиной никто не верит, народ хоть и тёмный, но с умом-разумом дружит, да и в лес с болотом много кто ходил, ничего там не видели. Люди да скот пропадают, время от времени, но не так часто, чтобы в чудищ и страшилищ верить. На волков, зиму, да болота всё списывают.
Федька с леса то тогда пришел, да батьке своему байку эту рассказал, ну и получил розг от него, как следует. И вот пока не подрос да к бутылке не пристрастился, больше и не рассказывал никому.
Пастухом работать доверяют, нет больше желающих за такие деньги, а Федька и рад - хоть какой-то прибыток. Коров теряет, конечно, бывает, но чтоб с концами редко, то егерь Михаил подсобит - найдет, то всем селом разыщут. Вот так и жил Федька-пастух, не шатко не валко.
И, как вы поняли, это чудо завалилось на двор к Мише. Завалилось в прямом смысле слова. Доски, просунутые в два ряда в пазы между столбами, чуть ниже человеческого роста, лишь условно являлись забором конечно. И, естественно, не были рассчитаны на выдерживание человеческого веса. Орущий во всё горло Фёдор не сообразил пролезть под досками и повис на них сверху, зацепившись штаниной. После небольшой раскачки, доски благополучно проломились, штанина разошлась вдоль, и Фёдор, как уже было сказано, ввалился к Михаилу на участок.
Чуть-чуть не успевший предупредить данную ситуацию Миша, подойдя, втянул себя остатки сигареты, выплюнул окурок и глубоко вздохнул. Ну, а что тут скажешь? Не орать же на дурака. Доски другие вставить придется, а вот как бедолага будет штаны себе штопать – это целое дело.
- Здорово, Федот. Чего стряслось? – Поприветствовал Михаил пастуха.
- Беда, Миша, беда! Новинку утащили!
- Как утащили? – Миша удивился, но не сильно. С Федьки станется нагородить. А вот коли корова бабки Нюры действительно пропала, то поискать придется. Михаилу, как местному егерю – это первое дело. Браконьеров тут кроме самих селян не бывает, а деревенские больше чем надо, себе никогда не возьмут. Популяции не истребляются и ладно. А вот за бестолковым Федькой следы посмотреть да подумать, куда бурёнка забрести могла это надо обязательно. Корова – кормилица, всё ж таки, для многих.
- Да так, Мишань, чудище утащило, помнишь, я рассказывал про него?
- Кто ж не помнит, - егерь нахмурился, - а ну, дыхни!
Понятно было, что Федька ужаленный всё время ходит, но меру то знать надо, ещё солнце к полудню только, а он уже про чудище рассказывает, коров кто пасти будет?
- Ху! – Федот сложил губы трубочкой и с готовностью дыхнул в лицо Мишке.
- Мда-а-а… - Протянул Михаил. От пастуха, конечно, пахло перегаром, но состояние его было очень далеким от того, чтобы рассказывать истории про чудищ. – Медведь, может, утащил? А, Федос? Не причудилось ли тебе на солнышке часом? Жара ить, смотри какая!
Егерь спрашивал, а сам в голове лихорадочно прокручивал мысли. «Ежели медведь, то не мог он далеко корову утащить быстро, до леса доволок бы и бросил. А вообще, корову задрал, на человека не напал, а видел ведь его, точно видел. Оставить на месте должен корову, раз остерегся на человека нападать, чтоб потом вернуться».
- Не-э-эт, Мишаня, ты что! Вот те крест! Чудище то было, то самое, что мальцом я видал ещё! – Федька перекрестился.
«Ясно, надо до места идти, смотреть, что да как. Коли медведь, так видно сразу будет, а нет – разберемся, может Федос проворонил бурёнку, а теперь на чудищ валит».
- Ладно, - вздохнул Михаил, - где дело то было?
- У пруда, у нашего, рядышком совсем. – Затараторил Федот.
Мысли егеря пошли в разнос и, в обычно спокойный рассудок, закрались сомнения, вместе со странной тревожность. Опытный охотник чувствовал, что что-то не так, что-то не складывается в картину:
«До пруда рукой подать, метров пятьсот-шестьсот, аккурат посреди поля, в низине. Если медведь, то почему так близко к деревне безобразничает? Нет, бывало, конечно, что и к соседу в заулок медведь заходил, но походил и ушел обратно. Местного медведя здесь не так много, Мишка почти всех наперечёт знает. Да и не забираются они так близко, беспокойно здесь у деревни - грибники, ягодники постоянно. Поля не засеваются уж давно ничем. На пруд опять же за карасями ребятишки толпами ходят, да петли на зайцев ставить те, что постарше. Лес то рядом - поле перейти. Может проходной мишка был? Неместный? Странно как-то. И Федька хоть и балбес, но не сумасшедший, медведя или волка опознал бы».
Ранняя аналитика проблемы не принесла результатов, а только внесла смуту в разум Михаила.
- Жди здесь, щас нитки у хозяйки возьму, соберусь, да пойдем.
- Добре. – Кивнул головой Федот и участливо принялся складывать обломки досок в кучку, сбоку от прохода.
Михаил отправился в избу, попутно думая о сыновьях: «Этих где черти носят?».
Егерь поднялся на крыльцо и через сени зашел в избу.
- А вот, легки на помине! – Увидал он сидящих за столом сыновей и две корзины грибов стоящие у прохода в кухню. – Чегой-то я не видал, как вы пришли?
- Мы, бать, доро́гой вернулись, не стали полем идти. С этой стороны в заулок и зашли, ты нас потому и не видал. – Ответил тот, что постарше, Иван.
- Доро́гой, говоришь… А странного не видали ли чего? Следы, там какие, али зверя?
Второй сын, Мирон, закашлялся, подавившись щами, а Иван выпучил глаза.
- Во, бать, ты даешь, а откуль знаешь?! Сказал уже кто?! Мы думали, первые щас расскажем. – Откашлялся Мирон.
Парни были примерно одного телосложения, и роста. Оба, так же как и отец, любили охоту и вообще обожали проводить время в лесу, изучая повадки животных, охотясь, да и в принципе тянуло их туда. Из различий у братьев, разве что, Иван был на год постарше, да и черты лица кой какие.
- Рассказывай. – Коротко бросил Михаил.
Братья переглянулись и, по негласной традиции, о лесных делах начал рассказывать старший.
- Обратно уж возвращались, думали горбан в Макарихе чесануть, лисичек глянуть, да переходы лосиные.
Макарихой звался местный лес, находившийся за полем, ближняя его часть пользовалась грибникам, да зайчатниками, а то, что подальше – Мишка в основном с сыновьями ходил, да ещё пара охотников за пушниной и лосями. Ну и ягодники в болото лазали, куда ж без них.
Отец одобрительно кивнул. Мысль дельная, летом в полях да кустах лося искать бесполезное дело, а на белом мху переходы то отчетливо увидеть можно, сдирает он этот дёрн мягкий. А там уже и выводы можно делать, где живет, где жирует, да охоту организовать из этих сведений. Браконьерство браконьерством, а жрать что-то надо.
- В общем, до горбана не дошли мы, да и до Макарихи тоже. Перед старой доро́гой на Мышкино, в лесу, естественно, метрах в трёхста, следы странные увидали. Будто бы дерево выдрали, а след остался от корневища, да ни деревьев, ни веток здоровых, ни коряг с пнями – не было ничего такого вокруг. Следы нечастые, но попадались, время от времени, мы по ним до дороги дошли как раз. С брусвера глянули, а они за дорогой в сторону Макарихи так и пошли. В общем, решили, что непонятности то лучше с оружием в руках изучать, затем доро́гой и вернулись.
- Угу, - задумчиво протянул Михаил, - так, вот что. Дрова, те, что у сарая лежат, али в поленницу сложите да шифера куском накройте, али пленкой прикройте и прижмите, чтоб не сдуло…
- Бать, гроза ж ночью будет… - Влез было Иван.
- Без сопливых знаю. Вот и говорю, что сделать надобно. – Огрызнулся отец, в глубине души довольный, что сыновья довольно стремительно натореют в охотничьем деле и чуйка у них соответственно развивается. – Дальше. Как с дровами закончите, капканы медвежьи мои с чердака достаньте, да в бане обварите в кипятке, чтоб вонь отбить, мало ли там дерьма наверху валялось.
У сыновей глаза повылезали из орбит пуще прежнего. Медведя в округе осталось мало и мясо его почетом не пользовалось - хватало другой дичи, да и проверить на трихинеллез в деревенских условиях возможности нет, а в город не накатаешься.
- Затем, затем... – Миша замер и вытаращился на сыновей, понимая, что следующей их реакцией то, что он скажет - будет падение со стульев. Ребята это тоже поняли и приготовились. – Картечи вязаной, девятки. Зарядить. Десятка три. – Отчеканил Михаил. – Всё.
Пройдя в спальню под немые вопросы парней, он достал из угла свою двустволку двенадцатого калибра и повесил на плечо. Сунул в карман спецовки, которую походя натянул на себя, шесть пуль и пару дробовых патронов, вернулся к двери и бросил через плечо:
- Дымарём. – И вышел из избы.
Дымный порох, или в простонародье «дымарь» отличался от своих бездымных собратьев тем, что для снаряжения патрона требовалась бо́льшая навеска пороха. Выстрел мощнее не становился, но зато был громче, во время выстрела из ствола вылетали искры, а после, перед стрелком было огромное дымовое облако. Ну, и каналы стволов загрязнялись гораздо быстрее. Потому и заряжались этим порохом в основном во времена дефицита, да всякие экстремалы, извращенцы и ценители.
- Беда видать, совсем. – Прокомментировал это указание Мирон.
- Да, пойдем-ка дела сначала справим, а потом уж и оттрапезничаем. – Поддакнул Иван.
Братья дружно встали и направились во двор заниматься с дровами. А Михаил в это время передал Федьке моток ниток и пару иголок, захваченных в спальне, и они двинули через поле в сторону пруда спасать корову бабки Нюры.
Ну, или то, что от неё осталось.
