IX
- Кто это? – прошептал Гена. Необходимости понижать голос не было никакой – царящая наружи какофония из испуганных криков, неразборчивых команд, конского храпа и редких выстрелов – пока ещё в воздух, - заглушала любые звуки.
- Французы, пся крев! Клянусь як Езус, французы!
От волнения Гжегош мешал русские слова с польскими.
- Уверен? Точно? Может, русские?
- Пся крев, говорю французы – так то есть!
- Французы, значит… - Гена сделал два глубоких вдоха, чтобы унять дрожь в руках. – Вон тот, спереди, с саблей, кажется, их командир…
И указал на совсем юного, лет семнадцати, кавалериста в зелёном, с голубым воротником и обшлагами, мундире, сидящего на рыжей лошади. На кивере ясно различимое с такого расстояния изображение одноглавого орла из белого металла.
«…точно, француз, русских орёл двуглавый. Ну, сейчас я тебя…
Юноша размахивал саблей и что-то кричал своим подчинённым – не по-русски, насколько смог расслышать Гена. Он задержал дыхание и поймал грудь всадника в прорезь прицела – в вырезе сюртука ясно различался щегольской красный жилет, расшитый на гусарский манер шнурами. Указательный палец пришёл в движение: как учили, подвыбрать спуск, и…
Бац!
Удар снизу под цевьё, ствол лязгает о прут оконной решётки. От грохота закладывает уши, пуля уходит в августовское небо.
Гжегош?
- Ты что спя…
- Это ты спятил, курва мать! – злобно прошипел поляк. – Не видишь - то конные егеря, не чета хлопам, их парой выстрелов не распугаешь! И много их, не меньше полусотни - застрелишь одного, ну двух, трёх, а остальные всех тут покрошат в капусту! Этого хочешь, пся крев?
И, не церемонясь, выкрутил карабин из Гениных пальцев. Впрочем, тот был настолько ошеломлён, что не думал сопротивляться.
- Так, патроны давай! – скомандовал поляк, и Гена безропотно подчинился. Он уже ничего не понимал – кроме того, что дела, кажется, совсем плохи.
- То вшистко… всё? К тётке сходи, библиотекарше, забери ружьё. Или нет, я лучше сам…
- Что же нам дальше делать? - спросил Гена уже в спину Гжегошу. Тот не обернулся.
- Что-что… сдаваться и молить матку боску, о заступничестве. А что, есть другие помы̀слы?
Процедура капитуляции не затянулась. Библиотекарша, правда, сдавать двустволку отказалась: «я её, как конники появились, в сортир на заднем дворе бросила, вместе с патронами. Прямо в очко. Можешь пошарить, если охотя…» Гжегош не стал связываться с полоумной тёткой и отошёл прочь.
Зато с «альпинистом» хлопот не было - тот был настолько деморализован, что по первому требованию отдал ракетницу вместе с боекомплектом. Гжегош с помощью Далии - алжирка, похоже, воспринимала происходящее как весёлое приключение, а услыхав о французах, и вовсе оживилась, - соорудил из скатерти и ручек от швабр три белых флага. Два он просунул сквозь оконные решётки, выждал две минуты и осторожно выглянул наружу. Крестьяне к тому моменту уже разбежались; тогда он взял третий флаг, осторожно, стараясь не делать резких движений, открыл дверь - и, спиной ощущая тяжёлые, недобрые взгляды Гены и библиотекарши, шагнул на крыльцо.
- Мужики собрались толпой, с дубьём, и пошли палить дом, что у елового бора из земли вылез. – рассказывал гонец. – В котором беси! С ними отец Онуфрий, дьячок наш – кадилом машет, кричит, что дело енто богоугодное. А заправляет всем Аким, он народ мутит…
- Вольно же им, сбесяся, по лесу бегать! – ухмыльнулся Романцев. – Но уж лучше так, чем под ногами путаться. Пока они там чертей гоняют мы, глядишь, и уедем спокойно.
Сообщение о «крестовом походе», затеянном мятежным старостой при поддержке местного духовенства доставил старший сын деревенского кузнеца, человека основательного, уважаемого, и беспорядков не одобрявшего – а потому настрого запретившего пятерым своим сыновьям присоединяться ко всеобщему порыву.
- Так, эта… - «гонец» поскрёб затылок. – Дом там стоит, барин, как Бог свят, стоит. Аккурат на пригорке, и двор весь в талом снегу. Отец, как замятня в деревне началась, послал меня верхами – глянуть, что там. Не врали Климка с Провом, всё так и есть!
- И беси тоже есть? – сощурился Ростовцев.
- Греха на душу не возьму, не видел я бесей. – посмурнел мальчуган. – Мужик какой-то на крыше сидел, молодой, без бороды. В руках у него чтой-то блестело, аки стёклышко на солнце. Что – не разобрал, больно далёко.
- Далёко – а что без бороды разглядел?
- Так я, эта… - «гонец» смутился. - Подполз к забору и поглядел поближе. Стёклышки-то он ужо спрятал, а лицо я хорошо рассмотрел. Только вы, барин, бате моему не сказывайте, он велел дальше опушки не ходить, выпороть грозился. Выпорет…
- Не скажу. – поручик покопался в кармане, выудил серебряную полтину и протянул сыну кузнеца. – Ты вот что: побудь пока тут, глядишь, ещё понадобишься.
- Спасибо, барин, век буду помнить доброту вашу… – мальчик сорвал шапку и поклонился, но Ростовцев уже на него не смотрел.
- Что скажете, сударь мой? – он повернулся к «лазутчику». – Что-то мне подсказывает, что вы и ваши попутчики имеете к этому таинственно появившемуся дому самое прямое отношение. Я прав?
Владелец пистоля пожал плечами.
- Правы, конечно. Собственно, мы вас и искали – хотели просить защитить наших друзей, которые остались в клу… в доме, от деревенских мужиков. У них есть оружие, но там девушки… женщины. Они и так до смерти напуганы, а тут ещё и разъярённая толпа с дубьём!
Ростовцев задумался – всего на несколько секунд.
- Раз там дамы, то не помочь нельзя, конечно. Но с условием: потом вы всё, без утайки мне расскажете - и про себя, и про дом, который из земли вылез, и про прочие ваши диковинки. Договорились?
- Договорились. – «лазутчик» явно повеселел.
- А вы, господа, не против небольшой прогулки?
Вревский и Веденякин переглянулись и кивнули. Надо – так надо, о чём разговор? Командир зря просить не станет.
- Тогда – в сёдла! Барышню я прикажу проводить в имение, пусть там подождёт. Да не переживайте вы так, ничего дурного с ней не сделается! – добавил он, заметив сомнение, мелькнувшее на лице «лазутчика».
Да я и не переживаю… - тот с сомнением посмотрел на сваленные под кустом двухколёсные механизмы. - По лесным тропинкам мы за конными не угонимся, только обода перекалечим. Или вы собираетесь по дороге?..
- По дороге, конечно. А штуковины эти вам не понадобятся, я их велю их тоже в имение отвезти. Верхом ездить обучены?
- Конечно! – на этот раз чужаки ответили одновременно, причём второй, с внешностью кавказского горца, радостно сверкнул глазами.
- Вот и ладушки. Прокопыч, - Ростовцев обернулся к ординарцу. - Давай на конюшню, приведи пару коней. И чтоб мухой, нет у нас лишнего времени!
- Одна просьба, если позволите… - заговорил первый чужак. – Не отдадите мне револьвер, хотя бы на время? Мало ли что приключится, всё-таки лишний ствол…
«Так этот странный пистоль называется «револьвер»? – догадался поручик. - надо полагать, от латинского из латинского «revolvare» – крутить, перекатывать. Что ж, имеет смысл.»
- Нет уж, сударь, извините. – он покачал головой. - Пусть пока побудет у меня, а то оброните – ищи его потом в лесу-то… А со своими мужичками я как-нибудь и без стрельбы разберусь.
Первые выстрелы мы услышали, когда до поворота, за которой должна была открыться заветная поляна, оставалось метров триста. Гулкие, явно из кремнёвых ружей. Потом сухо, отрывисто, до боли знакомо, подал голос мосинский карабин. С двухсекундным интервалом пронзительно свистнула сигнальная ракета, но взлетающего клубка огня я не заметил.
«… В сторону пустили, понизу? Или прямо по крестьянам? Могли ведь с перепугу, и это скверно: ракета, если угодит в грудь или голову, может серьёзно покалечить, а то и убить…»
Мушкетная и пистолетная пальба стала чаще, но ответных выстрелов из карабина или ракетницы я больше не слышал.
«…опоздали?..»
- В галоп, господа! – крикнул Ростовцев, и гусары дали коням шпоры. Рафик – а он, оказывается, неплохой всадник! – поспевал за ними, я же позорнейшим образом отстал (вот он, недостаток практики верховой езды!), не справившись с тряским аллюром своего скакуна. Прав поручик – отдай он мне наган, я бы давно его потерял, хоть за пояс засунь, хоть за пазуху. Кобуры-то нет, как и ремня на спортивных штанах, на который её можно было бы нацепить.
Когда мы выскочили из леса, то вместо толпы крестьян, берущих приступом несчастный ДК, я увидел… всё тех же крестьян, только бестолково мечущихся по поляне, в тщетных попытках убежать от кавалеристов с тёмно-зелёных мундиров. Те, впрочем, не слишком усердствовали – бодро рысили, вытягивая тех, кого удавалось догнать, саблями поперёк плеч, причём попасть старались плашмя. Вслед особо шустрым, успевшим нырнуть в кусты или добежать до опушки леса, постреливали из карабинов – но лениво, без огонька, не очень-то и стараясь попасть. Кавалеристы, кем бы они ни были, явно не собирались устраивать кровавое побоище – хотя вполне и могли! – а просто устраняли с дороги досадное препятствие.
Позади верхоконных, у противоположного края поляны, там где дорога снова ныряла в лес, виднелись телеги. Обоз? Скорее уж, фуражиры, причём французские – русским в этих краях делать нечего.
- Конные егеря! – подтвердил мою догадку поручик. – Успели, таки…
И пустил длинное нецензурное ругательство.
Французы, в свою очередь, нас заметили. Оставив преследование пейзан, они развернулись навстречу новой угрозе. Резко, отрывисто пропел рожок, и конные егеря, пришпорив коней, порысили навстречу нам. Замелькали в руках короткоствольные ружья, взвились над затравочными полками дымки, захлопали первые выстрелы.
«…А дистанция-то великовата для прицельной стрельбы, да ещё и с сёдел – шагов сто пятьдесят, не меньше. Значит, у французов штуцера, а это скверно…»
Над ухом противно провизжало, потом ещё и ещё, и вскорости пули загудели вокруг нашего маленького отряда роем рассерженных ос. А ведь метко стреляют, прохвосты, так и попасть могут…
Всё же, инстинкт самосохранения – великая вещь. Ничем, кроме как его влиянием, я не могу объяснить то, что не только не вылетел из седла во время этой сумасшедшей скачки, но ухитрился даже не слишком сильно отстать от остальных. Пули свистели над головой, что-то рвануло левое плечо, рукав наполнился чем-то горячим. Мы на бешеном карьере пролетели деревню и лишь на противоположной околице перешли на рысь, давая отдых измученным лошадям. Удивительно, но погони за нами не было – французы отстали и повернули назад, не доезжая деревни. Вот интересно – с чего бы это? Может, подозревали, что мы заманиваем их в засаду? А что, вполне может быть и такое – с манерой воевать тех же казачков, кавалеристы наполеона уже неплохо успели познакомиться.
Ростовцев остановил коня и повернулся в седле – глаза, белые от неутолённой ярости, сабля свисает с кисти на темляке.
- Скорее, господа! С минуты на минуту французы будут в усадьбе. Промедлим самую малость – застанут врасплох, захватят!
- А как же наши? Вы ведь обещали их спасти! – хотел, было, крикнуть я. Но не успел - поручик пришпорил коня, и мы снова полетели карьером.