Наш герой был одним из первых, кто сделал ставку на эпатаж и не прогадал. Смелого и креативного артиста заметили в шоу-бизнесе, полюбили зрители. В гостях у «Жизни» финалист самой первой «Фабрики звёзд», певец, актёр, телеведущий и композитор Михаил Гребенщиков.
– Михаил, Вы путешественник, какие страны Вам больше всего запомнились?
– Больше всего моя душа легла к итальянской Тоскане. Я по ней вот уже два года скучаю. Понимаете, до пандемии было всё очень просто: платишь 9 тысяч рублей туда-обратно до Пизы – и вперёд. Прилетаешь – и вот она башня, до неё 10 минут идти. Я большой любитель Италии. Как-то разговорился с одним дядькой в Милане, он уже живёт там лет 15-20. Он показал мне один магазин и говорит: «Миша, видишь этот магазин? Представляешь, я из-за него Родину продал. Мы приехали, я зашёл в этот магазин, а там колбасы! В общем, пьём эти напитки, едим колбасу, счастье, а потом понимаем, что через неделю наелись, но назад дороги нет». Видел я и этот Нью-Йорк, в котором люди на улице колются, бомжи, грязь и маразм. А Ницца? Захожу в бар, играет музыка, люди плюются друг в друга, пьют, просто чёрные стены, никакого уюта. К чему я это рассказываю: иллюзии из 90-х и сейчас – это разное вообще представление. Повзрослев, я понял, что лучше Родины-матушки нет. Может быть, это мудрость какая-то приходит.
– Вы перенесли несколько хирургических вмешательств, участвовали в программе «На 10 лет моложе». Как Вы относитесь к пластической хирургии после участия в этом проекте?
– Могу повторить словами Пугачёвой: «Главное начать – потом как орехи будешь щелкать». Если будет потребность, я буду к этому нормально относиться.
– Что было самым болезненным?
– Визит к косметологу. Мне кололи гиалуроновую кислоту огромной иглой и держали мне руки. Я орал! Когда мне в школе приходили делать манту, я залезал на шкаф и глобусом отбивался от доктора. Я этого всего очень боюсь, поэтому у меня нет ни одной наколки.
– О Ваших родителях. Можете рассказать их историю любви?
– Мама ехала в поезде в какую-то студенческую турпоездку. Папа пришёл провожать с друзьями её подруг, общих знакомых. У поезда и познакомились. В процессе общения выяснилось, что они работают на одном заводе. Папа стал приходить в общежитие к маме, помогать ей: то раковину починит, то замок вставит, то утюг припаяет. В общем, начал покорять маму. Мама переехала в Воронеж из города Борисоглебск, а папа – из села Верхнее Турово. Как раз в этом селе под Воронежем было только две фамилии – Гребенщиковы и Борисовы. Борис Борисыч Гребенщиков, кстати, никакого отношения к этой деревне не имеет – мы уже общались на эту тему. Отец ездил на Байконур в командировки, и я им так гордился. Когда меня спрашивали, кто мой отец, я отвечал: «Он испытатель космических кораблей». Мне хотелось вот так его называть, потому что слесарь КИП звучало слишком скромно.
– А мама кем работала?
– Мама – инженер, математик! Она работала на заводе в отделе, где были компьютеры. И уже где-то лет с 8-9 меня мама начала водить на завод, где можно было соприкоснуться с компьютером, поиграть в какую-то игрушку, что-то про компьютер узнать.
– Ваша семья жила скромно?
– В те времена ещё бесплатно давали квартиры. В общем, отцу и маме с перспективой на пополнение в семействе дали трёхкомнатную квартиру в одном из новостроящихся районов Воронежа. Мы с сестрой жили в отдельных комнатах. Нам всегда было что есть, пить, было огромное количество кружков, секций. Да и вообще не было какой-то особенной градации «богатые, бедные». Это проявлялось, наверное, только в кроссовках «Адидас». Нет у тебя кроссовок, куртки «Аляска» или какой-то там шапки – значит, ты, скажем так, не из богатых слоёв. Если есть – ты первый парень на деревне. Машины у нас никогда не было, а в выходные мы регулярно ездили сажать или копать картошку. Я проклинал это!
– У родителей-технарей – такие творческие дети. Как это получилось?
– Мы считаем с сестрой, что это наш такой своего рода протест. У нас было счастливое детство, но нам хотелось больше путешествовать, быть более коммуникабельными. Моему отцу будет скоро 82 года, у него своя философия. Но больше всего он удивлён, какими люди могут быть завистливыми. После того как я попал на «Фабрику звёзд», его цех на заводе из 300 человек перестал с ним здороваться. Только женщина на проходной призналась: «Мишку смотрим все». А так весь завод его, как прокажённого, обходил за километр. Вот такой завистливый народ.
– А как он это пережил?
– Да как пережил? Он гордился мной.
– Вы закончили 9 классов, плохо учились?
– Да, троечник. Я сразу пошёл в художественное училище, но оно мне не понравилось. Понимаете, мне был нужен променад, а там его не было. И я устроился в монтажный техникум только из-за того, что он был в центре Воронежа.
– Вы видели себя в профессии монтажника?
– Просто надо было после 9 класса куда-то поприличнее устроиться. А в самом начале учёбы у меня случился аппендицит, и я пришёл учиться только через месяц. И как-то со всеми не сдружился. Блуждаю на большой перемене как-то раз и вижу объявление: «Приходите в Дом офицеров, если хотите танцевать лучше, чем Мадонна и Майкл Джексон». И я пришёл, а потом и друга затянул. А тогда, это был 1991 год, начали только появляться дискотеки. И мне казалось, что школьная дискотека это одно, а чтобы пойти в какой-то клуб, надо уметь правильно танцевать. А ещё я был хэви-металлистом. У меня был школьный пиджак с обрезанными рукавами в заклепках. Мы включали «Металлику», вешали на себя какие-то акустические гитары и, как Бивис и Батхед, стояли в крутых позах целый час. Потом родители приходили с работы, мы раздевались, делали музыку потише и расходились.
– А в школе Ваш талант тоже проявлялся?
– Я уже в школе был меломан, рисовал хорошо. После уроков раз в полгода нам разрешали остаться на час потанцевать. Я приносил пластинку «Модерн Токинг», мы её ставили в проигрыватель, и была дискотека. Ну, не знал я физику, зато мог вазу нарисовать, карикатуру или стих сочинить. Это и подталкивало здравомыслящих людей давать мне зелёный свет по жизни. И уже в 14 лет я был художественным руководителем ДК 50-летия Октября в Воронеже.
– Вам, получается, в 90-е было круто! А как Ваша семья восприняла перестройку, как она это переживала?
– Это была гипертрагедия. У семьи были накопления. И я точно помню, как мама говорила, что в 18 лет мы с сестрой получим какие-то суммы и уйдём в большую жизнь уже не голодранцами. Но началась перестройка. Мама что-то продавала на рынке тогда. Папа долго не мог понять этого – его «дворянское» воспитание не позволяло ему. Какой рынок? Но потом ему понравилось, и он стал «большим бизнесменом». Папа приходил с завода, что-то приносил оттуда, ехал на электрорынок и продавал там какие-то провода и запчасти. Надо было выживать. Завод начинал выпускать стиральные машины, какие-то трубы вместо космических кораблей.
– Вообще без зарплаты жили?
– Зарплату платили какими-то китайскими консервами и шпротами. Обменивались чем-то. Мне повезло, что я был юн и что моя романтичная натура ушла в музыку и свидания с девчонками. А переживали это, конечно, родители.
– После техникума Вас призвали в армию! Вы хотели?
– Армия была неизбежностью. Отец служил почти 4 года, и 50% его юмора – это армия, какие-то воспоминания, жизненные ситуации, и я понимал, что мне тоже без армии не обойтись. В общем, служить я пошёл в 94-м году, уже была перестройка.
– Уже была Чечня…
– Когда я призвался, ещё мирное небо было, но уже смута ходила, уже появились персонажи, которые в психушку ложились, косили. А я понимал, что косить мне не придётся, и пошёл добровольно в армию.
– Косить начинали, потому что помнили Афганистан?
– Нет. Потому что ты молодой, тебе 18 лет, весна, солнце светит, и у тебя таких лет больше не будет. Тебе кажется, что у тебя годы отбирают, а вот эти твои собутыльники во дворе – это самое дорогое, что у тебя есть. В общем, приписали нас с соседом Вадиком – сильным таким парнем – в подводную лодку. Но на перекличке мы не откликнулись и рванули к пограничникам. Это ведь максимально далеко от дома! Я бы умер со стыда, если бы ко мне в часть приехала мама с колбасой.
– На какой границе служили?
– На польской и литовской. Короче, я до сих пор езжу в гости к своему старшине в Калининградскую область.
– То есть дедовщина прошла мимо Вас?
– Ну, как, дедовщина проявляется… Просто сперва ты должен состояться в своём обществе.
– Ловили кого-то на границе?
– Самый яркий случай расскажу! Мы приезжаем на заставу, две недели тренировки, а на заставе пища немного другая – масло подсолнечное, сахару побольше. Я помню, когда увидел другую еду, за ужином съел всё, потом ещё на хлеб, намазанный маслом, вылил подсолнечного масла, сахара насыпал и селёдку положил. И вот я иду первый раз в дозор: ночь, град, дождь, осень. В ГАЗ-66 садимся с дембелем, он на меня вешает ракетницу, все магазины. В общем, настоящий терминатор. А литовская граница – там куст, тут куст. А мне плохо стало, живот воротит. В общем, каюсь, сходил я за границу в туалет. Жестоко отравился. Ну, а что касается подвигов. Остановили мы как то одного колхозника на тракторе. Он повозку гнал с медью. Ну, может быть, килограммов 50.
– Чем Вас привлёк шоу-бизнес?
– Во-первых, папа бренчал с детства Высоцкого. Потом зацепила «Утренняя почта», появился магнитофон. Папа показал мне, как можно записывать на кассету. Начали появляться первые музыкальные передачи. И в «МузОбозе» или в программе «До и после полуночи» показали Бон Джови и песню «Bad Medicine». Я увидел, как девчонки вокруг них пляшут, танцуют. И меня это так захватило, мне захотелось вот так же. Вот и понеслась… Я создал группу, выиграл рэп-хип-хоп-фестиваль, начал пописывать первые песенки. Потом попал к музыкальному продюсеру «Стрелок» Игорю Селиверстову. В Воронеже люди прикалывались надо мной даже – звонили коллеги и притворялись продюсерами из Москвы: «Михаил, ну что? Мы готовы вас принять, приезжайте». Я ездил в Москву, диски раздавал, готовился. Но было много несправедливости. В Воронеже хочу вести какую-то передачу – не дают, хочу работать на этой радиостанции – не дают.
– Вашей фишкой стал эпатаж. И Вы чудили ещё до «Фабрики». Когда случился первый перфоманс?
– Я работал на «Русском радио – Воронеж», вёл там передачу «Танцплощадка», и моим псевдонимом было имя Лирик Замысловатый. Якобы я приезжал из психиатрической лечебницы, которая есть под Воронежем. У нас есть сленг – «тебе в тенёк надо». Психиатрическая лечебница находилась в посёлке Тенистый. В общем, я менял голос и говорил: «Здравствуйте, я – Лирик Замысловатый». И читал стихи. В Воронеже у меня была ещё группа с двумя девчонками-близняшками. Мы выступали, и я всегда старался надевать какие-то забавные костюмы. Думаю, если песню не примут, хотя бы скажут после концерта: «Знаете, были сегодня на концерте, парень выходил на сцену, ну очень странный».
– Вы попали на «Фабрику», потому что отправили им кассету. Что на ней было?
– Видео, где были собраны отрывки из моих выступлений. В один прекрасный вечер я включил телевизор, а там Газманов говорит: «Пришлите видеокассету». Я прямо на следующий день пошёл, заплатил 15 рублей и отправил. Есть какие-то чудеса в жизни, да? Прошло 12 дней, я уже забыл про это. И мне мама звонит и говорит: «Там тебе кто-то позвонил из Москвы, продюсерский центр Матвиенко, хотят с тобой познакомиться». И закрутилось, понеслось. Я пошёл по барам и ресторанам собирать долги. Тот сто рублей должен, тот – тысячу. «Уезжаю я», – говорю. «Куда?» – спрашивают. «Не знаю! Там в Москве какая-то школа шоу-бизнеса, меня пригласили». И вот мы поехали – я и две девчонки. И пока мы ждали Матвиенко, я показывал Олегу Яковлеву фотографии с «Иванушками». Пришёл Матвиенко, мы ему всё показали… Я на гитаре побренчал, мы с девчонками что-то попели, потанцевали. Нам сказали: «ок», и мы уехали. Потом приехали ещё раз. И это было уже 60 человек. Из них оставили 25, а после психолога и медкомиссии отобрали 16.
Продолжение следует...
Из второй (заключительной) части интервью, которая выйдет 9 марта, вы узнаете о том, как долго Михаил Гребенщиков ждал подаренную на "Фабрике звезд" квартиру, как работал в школе Аллы Пугачевой и почему до сих пор одинок.
Автор: Юлия Ягафарова (@bianzel)