Эта омерзительная и постыдная история случилась со мной (увы, не хотелось бы признаваться, но…). Гадко до сих пор.
Первый класс. Мы были отважными октябрятами. А раз в месяц у нас был «классный час», когда приходил кто-нибудь из наших родителей и рассказывал что-нибудь интересное.
И вот как-то на этот классный час пришел папа одного мальчика, который в этот день болел гриппом, поэтому его на уроках не было.
В конце своего — очень даже занимательного — рассказа, этот папа сделал жуткую глупость. Обратился к нам:
— Сегодня Саши здесь нет, так что вы можете рассказать мне, что о нем думаете. Не стесняйтесь! Даже самое-самое плохое!
Команда «фас!» прозвучала.
И класс сорвался с поводка.
Кто-то робко припомнил, что Саша в прошлый четверг плохо прополоскал тряпку и на доске остались разводы.
Это было начало.
Потом — один за другим, всё наращивая темп — посыпались обвинения. Даже дикие и неправдоподобные.
Нас никто не прерывал. Ни папа, ни учительница. Папа только кивал. Учительница сидела, уткнувшись взглядом в свой стол, и никак не реагировала на происходящее.
Я понимала, что требуется сказать что-то плохое. Взрослый человек требует этого, надеется на это! А я, тупица, не могу вспомнить о Саше ничего плохого. Ну совсем ничего! Мучаясь и даже фантазируя — но все равно ничего придумать не смогла. Мне было стыдно, что я такая ненаблюдательная. Вон как мои одноклассники лихо вспоминают и придумывают!
Потом поток обвинений иссяк. Сашин папа поблагодарил нас и ушел. Учительница сказала, что классный час окончен и мы можем идти домой.
Мы встали и пошли к дверям. И только тут начали осознавать, что случилось что-то неправильное.
Не исправленное, а потому непоправимое.
Нам стало стыдно. Всем.
Тем, кто ругал Сашу и тем, кто промолчал. Не вмешался. Не остановил.
…
Мы не говорили об этом с друг другом, только отводили глаза.
Через несколько дней пришел выздоровевший Саша, но ему тоже никто ничего не сказал. Все сделали вид, что ничего не произошло.
Сашин папа больше не приходил к нам на классные часы.
…А мы все перестали быть друзьями.
Наверное больше на планете не найдется такого недружного класса, какой был у нас. Мы не смогли себе и друг другу простить ту сцену — до самого выпускного бала. И позже тоже.
Бесполезно выяснять, кто был виноват. Задним умом — папа, который неправильно сформулировал просьбу. Учительница, которая не остановила этот поток, не вмешалась и, более того, потом не провела с нами беседу. И мы, позволившие себе так сорваться.
Нам было стыдно. Не только перед Сашей и его папой, но и друг перед другом.
Мне стыдно до сих пор за то, что я промолчала. Что не остановила. Ведь могла сказать хорошее — и повернуть поток.
Задним умом мы все крепки. А тогда… Я зациклилась на команде «фас» и не подумала, что все можно изменить. Одной фразой. Но я не сказала ее. Не решилась пойти против потока.
Виновна!
…
Вспомнила эту историю только потому, что происходящее сейчас в мире, напомнило мне ту историю.
Уставшим и измотанным пандемией людям, вдруг показали: «вот враг» — и дали команду «фас»...
...Будет ли стыдно тем, кто дал команду «фас»?
...Будет ли стыдно потом тем, кто радостно кинулись лаять и рвать добычу на куски?
...Будет ли стыдно нам, что мы не умеем находить нужные слова и правильно рассказывать истории, а предпочитаем молчать, ругаться или оправдываться?
...И найдется ли учитель, который скажет, что так поступать нельзя, — и снимет со всех нас эту вину?
И неужели мы теперь никогда больше не сможем дружить? Мы — с ними, а они — с нами?