Который день Нина не знала, куда себя деть. Пробовала строить дачные планы, сбивалась. Вдруг про мамку думала, про свекровь, как с Семёном свадьбу играли. Рассматривала ставшее зыбким, будто нереальным прошлое. И резко, словно кто ледяной рукой по голой спине проведёт и тихонько сердца мёртвыми пальцами коснётся, – ни о чём думать не можешь и всё из рук валится.
Всё неладно в последние годы, а теперь совсем тяжко от дум. Неделю уже Семён воюет непонятно с кем: то с интернетом, то с сыновьями, то с зятем. А на деле сам с собой. Ночью как вскинется, с тревожным вскриком, и всё. Пошёл кухню шагами мерять, пускать дым в вытяжку и бормотать, доказывать, кого-то неведомого по матушке посылать. И снова в интернет лезет, новости вычитывает. А чего вычитывать? Нас, поди, не спросят.
А уж как Ниночке начнёт объяснять, то совсем плохо дело. За сердце хватается, лицо морщит, будто уксуса глотнул, а Нина что? Куда ей до больших стратегий? Вся душа изболелась за детей.
Машет рукой на Семёна:
– Сёмушка, о детях надо думать. Как помогать будем, как поддерживать, – уговаривала робко.
На эти уговоры Семён ещё хуже взрывался, прекращал тереть рукой грудь, размахивал, ровно Ленин на броневике, кричал:
– Что о них думать?! Небось нас не слушали? Мы говорили в ипотеку Катьке не лезть? Так ведь умные, всё у них рассчитано, всё продумали на сто лет вперёд? Или с Петькой разговаривать? Про эко-шмеко его слушать?! – замолкал, обрывался на полуслове, про старшенького даже не поминал.
Вчера Нина не выдержала, кусала губы, думала и придумала отправить мужа на дачу. Мол, пора, посмотри, что да как, банки привези. Там ещё клубника оставалась, «парамониху» непременно, солонухи, само собой.
Маленько отлегло, пока собирались. Даже Семён переключился от военных действий к делам насущным. Размышлял, сколько грибов взять, литрушечку или сразу двухлитровую банку набрать? С Нового года всё подъели.
– Может, вместе поедем? - спрашивал, Нина махала руками на него:
– Сам езжай, я стирку затею, мне вон и в кухне разобрать надо, езжай!
Когда Семён уехал, почувствовала, как одну тревогу как будто убаюкал кто. «И как это мне раньше в голову не пришло?». Думала, что наконец будет Семёну с кем обсудить всё за рюмочкой. Соседи, слава Богу, у них отличные. Хоть и сильно старше Нины и Семёна, но бодрые. Сосед – подполковник, до сих пор сам с хозяйством справляется, и у жены огород, как картинка – ухоженный, ладный. В зиму и за соседним домом присматривают.
Утром за уборку взялась решительно. Сначала, шкафы разобрать, переложить в банках травы, крупы, тщательно протереть каждую полочку, каждую баночку. Думала: плиту пора как следует помыть, а взглядом уже задерживалась на плинтусах, размышляла, не помыть ли плафоны.
А потом всё равно закружило мыслями. Понятное дело, работа привычная, обыденная, тут думать не надо, руки сами всё делают. А голова свободна.
Бормотала, всё пыталась придумать слова для Катюши. То про себя, то вслух размышляла. Вот ведь что странно: всегда у Нины такое чувство было – вроде всё ладно у Катюши с Игорем, а да не ладно. С виду – любой позавидует. На квартире у дочки с зятем были последний раз ещё до пандемии. А до того всего пару раз. На другой конец города занесло семью дочкину. Не наездишься. Внучку только летом привозили и то повздорили.
Нина вздыхала маятно и с яростью начинала тереть губкой полку, поджимала губы и хмурилась. Квартира у дочки – загляденье, конечно, как из кино. У них с Семёном ремонт хороший, и стеклопакеты, современно всё, но куда там до дочкиной квартиры с итальянской плиткой, тяжёлыми уверенными дверями и огромной кухней. Даже туалета два. Но когда дочка рассказала, сколько вся эта красота, включая унитаз с ванной стоят, Сёма привычно стал грудь тереть рукой, клокотать горлом и пучить глаза. Смолчал, слава Богу. Всё в кредит, вся жизнь в кредит.
Что греха таить, и Нина с Семёном кредит брали. Но поднатужились и закрыли как можно скорее. Не любили долгов никогда. А эти живут, как будто так и надо. На вопрос Нины: «Так ведь не ваше это всё, выходит, это ж сколько платить?!», – зять хмыкал и закатывал глаза. Дозакатывался. Когда вдруг взял и вполне крепкую иномарку поменял на новую, и снова – в кредит. Через месяц в аварию попал, слава Богу, не пострадал, а вот ремонт машины страховка никак не покрыла. Пришлось смиряться с тем, что тёща денег одалживала.
А теперь и вовсе крах! Как дочка рыдала несколько дней назад по телефону, кричала на мать. Все дела Игоря, весь его «бизнес» завязан на нерусских партнёрах. Чем за ипотеку платить?! Чем за итальянскую плитку?
– Нам квартиру придётся продава-ать, – скулила дочь.
– Катюша, – пыталась как-то успокоить дочку Нина, – ну, продадите. Мы с отцом потеснимся, придумаем что-нибудь. Не по силам вам эта квартира оказалась. Мы вон давно думаем на дачу переехать.
Дочка спорила, кричала, что мать не понимает всего краха. Что теперь ни в отпуск не поедешь никуда, а они хотели. Что теперь будущее Лизоньки испорчено, потому что они хотели, чтобы училась Лизонька в Европе!
– И сдалась им та Европа! – в сердцах сказала Нина банке. С грохотом водрузив её на полку, схватила следующую.
– Что там делать? Или у нас все вузы закончились? Все учителя перевелись?! Здесь выучим, ещё получше выучим.
Она и дочке примерно так отвечала, а дочка, захлёбываясь слезами, зло отвечала, что мать мыслит, как пещерный человек.
Сейчас, яростно протирая банки, Нина убеждала вслух и себя, и дочку:
– Катенька, выдумали вы всё, выдумали! Ты со мной поссорилась, когда на даче мы не стали с Лизой по вашим дурацким книжкам заниматься, не слышала ты меня. А ребёнку надо играть! Вот так и развиваться. Как твой Игорь выговаривал отцу за шалаш. Вроде ваш пластмассовый дом, который стоит, как настоящий, лучше. А ведь тот шалаш Лизонька с дедом своими руками мастерила, сколько фантазии у ребёнка! Нельзя на всём готовом вырастить разумного человека. Человек с малых лет должен сочинять, придумывать, изобретать!
Нина ставила аккуратно банку на стол и плакала. Потом снова бралась за уборку.
С Катей неделю уже только короткими сообщениями обменивались. Всё нормально, да и ладно, вроде как.
А про Олега думать вообще нет сил, горло перехватывает. Как они с Семёном гордились старшим! Институт закончил и на работу хорошую устроился, на военных работал, квартиру хорошую им давно дали. Дом новый тогда был, добротный. Большинство семей в доме – военные. Крепко в семье, надёжно. Двое деток. Правда, главной бабушкой была тёща, но Нина старалась не ревновать. Мать Наталье ближе, понятное дело. А потом Наташина мать переехала. Продала дом на Урале и переехала к детям. И всё как-то пошло у ребят вкривь и вкось. Хорошая женщина, но крута характером. Как полководец, ей Богу! Отчего не купили квартиру тёще? Нину с Семёном не слушали? Скромную, конечно, но всё-таки. Не дело взрослым детям в трёх комнатах с тёщей жить. Ещё до пандемии Олег ушёл от семьи. Двое детей, жалко так, что сердце разрывается.
Нина полоскала тряпку под струёй воды, и уже не обращала внимания на слёзы, тяжело капающие на мыльную пену на руках.
Пыталась разговаривать с сыном. Ведь любит он! И жену, и мальчишек своих, вон с лица весь опал, похудел, выглядит неприкаянным. И Наталья ведь любит, нужно договориться как-то! А не выходит. Наталья ревёт, но мать вроде не выгонишь, а деньги те, что от дома, теперь мало стоят. Ох, как Семён злился, выговорил сыну, тот ушёл рассерженный. А там мать небось своё дочке талдычит.
Слёз у Нины на младшего уже не осталось. Этого вообще куда непонятно несёт. Жил с девушкой. Ну, ладно, пусть не понимала Нина этого вот – «гражданский брак», но молчала. А Семёна не заткнуть! Рычал на Петьку: «Гражданский – это значит акт в ЗАГСе, и точка!». А Нина попросту побаивалась Анастасии. Никаких «Настенек», «Настюш», гражданская Петина жена не признавала. Про семью свои категорически не говорила и не общалась, насколько Нина знает. Может, обидели сильно, бывает. Приезжали ребята, но радости от их приезда, положа руку на сердце, было мало. Как Петя сообщит, что они на выходные на дачу приедут, так начинается: Сёма ходит хмурый и раздражённый, а Нина прячет пластиковые бутылки, проверяет по десять раз, чтобы в помойке пакета не затесалось, не дай Боже! Анастасия, тьфу ты, пропасть, не стесняясь, лезет в помойное ведро и отделяет! Оно и правильно вроде. Планету надо беречь… Но как-то выходит всё странно. В такие выходные о мясе речи не шло – Анастасия весь мозг проест «убийством животных». А куда взрослому работающему мужику на одних овощах? И ладно бы, пусть бы себе ели, что хотят, но к чему переучивать их с Семёном?!
А как-то Нина заикнулась про детей. Ох, лучше бы молчала! Сначала Анастасия глазищи распахнула, а потом сузила и с тихой яростью выговорила Нине, что рожать детей в испорченном современном мире – это преступно. Что пусть инкубаторы рожают, а она, Анастасия, будет жить для себя и хоронить себя в вонючих памперсах не станет! Как всё скверно тогда вышло. Нина плакала, Семён сорвался на Петьку. А потом они уехали. И новости о Петькиной жизни Нина черпала из их «блога», каждый день в страхе молилась, а с началом пандемии особенно. Даже перестала понимать, в какой именно загранице те теперь, и в каких акциях участвуют. А с год назад, чуть больше, Петя вернулся. Как собака побитая. Сначала отмалчивался, видно было, что мучается, потом коротко сказал, что его Анастасия взяла, да и вышла замуж. Вот тебе и гражданский брак. Ох, Сёма, Сёма. Ну к чему Петю было попрекать? Парень и так весь извёлся, запутался. Съехал от них, к родителям ни ногой, только изредка с матерью созванивался. Сейчас вроде новая девушка у него, но не делится. Может, и к лучшему. В такое время от тревоги и непонимания и так не знаешь, куда деваться, на новую Анастасию сил просто нет!
Больше убирать было нечего. Пока на карантинах сидели, сто раз всё перебрали. Телевизор Нина и включать боялась, ну их, эти новости, с ума свихнуться можно. Пожалела на миг, что с Семёном не поехала, вон, у того голос с утра повеселее, пободрее. Скоро приедет, даст Бог, не будет хвататься рукой за грудь. Нина походила бесцельно из комнаты в комнату и вдруг вспомнила, что масленица, а она ещё ни разу блинов не напекла. Вроде как-то не празднично. А сейчас решила – напеку! Гори оно всё, напеку!
Пока тесто наводила, разулыбалась. Воспоминания потекли мирные, славные. Когда мамка ещё была жива, как блины пекли, и дети в нетерпении вертелись на кухне и пробу снимали, хватали горяченькие, золотые кружевные блинчики, дули, обжигались и блаженно мычали от удовольствия. И Нина делала вид, что сердится, что потом не станут есть, сейчас нахватаются. Но и потом, усаживаясь большим семейством за стол, ели! В хорошие времена и на баночку икры разорялись, и начинки придумывали разные. И варенье все нюхали и говорили, что летом пахнет. И радовались, что вот уже весна, а там – каникулы.
Подхватила сковородку, зачерпнула ковшиком тесто и потекло оно по сковороде. По чугунной, как полагается. Не подошли ей тефлоны. Перевернула ловко
и залюбовалась: тоненький, с ажурным краешком, золотистый, первый блин.
Оглянулась на миску с тестом, поняла, что сделала много. Кто есть будет? А блинная башенка росла.
Каждый следующий блин будто надежду вселял. «Ничего, ничего», – думала Нина. Даст Бог, и это пройдёт. Переживали уже. Всё наладится когда-нибудь».
Пусть дочка говорит, что Нина её не понимает. У них с Семёном небольшая по нынешним временам, но заначка есть. И пенсии вполне приличные. И огород скоро, уж голодать точно не будут. Купят цыплят у соседей, они, хвала небесам, не веганы. И Игорь, зять, перестанет говорить: «Сдались вам эти огороды и банки, всё купить можно».. Можно, и правда, уже на дачу перебраться совсем.
Ничего, что Катюша в своих горестях говорит обидное. Нина не сердится. Квартирка у них конечно – не хоромы царские, а трёшка в корабле, но своя. Без долгов и кредитов! И придёт время, Катюша примирится с тем, что есть. Да и Олег у них умный, добрый, должен придумать, как всё наладить. И Петю надо бы позвать с новой девушкой. Если опять борец за экологию и против детей, ничего! Они теперь терпимей с Сёмой стали!
Да, она, Нина, мало что понимает. Это детям они дали образование, а Нина так и осталась с дипломом ПТУ. И в современном мире продирается с трудом через все новости. И ей не понять дочкин ужас, потому что Нина так никогда не жила, но и судить никого не судит. И Олежкину жену Ниночка понимает по-бабски, по-женски, и не сердится. Многого Нина не в силах понять, но знает главное – нельзя сейчас врозь. Лучше смолчать, лучше улыбнуться лишний раз. И на блины пока, слава Богу, средств хватает!
«А вот прямо сейчас и позову! Всех позову. Не приедут – ничего. Но пусть знают, что здесь их всегда ждут!».
Как раз Семён позвонил – уже из города: не надо ли в магазине чего.
– Сёмушка, я блины затеяла, – начала Нина, – что-то много затеяла, хочу детей позвать, – и замерла, ожидая, что муж скажет.
Семён помолчал и ответил наконец:
– Нинуш, зови, конечно, только не плачь потом.
Нина пообещала, что не будет.
Выключила под сковородой газ. Села, стала вертеть в руках телефон: может, просто написать всем? Мол, блины пеку, приезжайте в гости? Или позвонить?
Решилась звонить. Олег не отвечал, и Нина, было, засомневалась, но походив по кухне, снова воспряла духом и набрала дочкин номер. Растерялась совсем, потому что ответил зять, и Нина даже отнесла от уха телефон, посмотрела, не перепутала ли номер.
– Нина Павловна, Катя в душ пошла, у вас всё в порядке? – голос у Игоря глухой и встревоженный.
– Да, да, – заторопилась Нина, – Игорёша, у вас-то как?
– Да всё так же, – ответил зять, – третий день дома сижу, Нина Павловна.
– Игорёша, – ещё быстрее заторопилась Нина, – а может, к нам приедете? Масленица, я блины пеку, отец с дачи едет, наливку везёт, приезжайте, а?
– Блины? – голос у Игоря был озадаченный, – блины – это хорошо, – сказал растерянно.
В отдалении прозвучал Катин голос, но не разобрала, что дочь сказала. Услышала, как Игорь ответил, что мама звонит и что на блины зовёт, и замерла – аж ладони вспотели.
– Мама? – голос Кати звучал встревоженно, – мам, у вас всё в порядке?
– Конечно, всё нормально, Катюша, – успокоила Нина.
– А чего вдруг так внезапно, – продолжала подозревать дочь, – подожди, тут Игорь что-то от меня хочет.
Разговора дочки с зятем не слышала. Видно, Катя звук отключила. И уже приготовилась к отказу, но дочь, будто сама себе удивляясь, сказала:
– Мы приедем, мам. А Олег и Петя?
Нина быстро сказала, что сейчас будет Олегу звонить, а потом Пете.
Ещё не веря в такую радость, Нина снова набрала старшего сына, и снова телефон не отвечал. Отметая сомнения и страх, решилась звонить невестке. Наташа ответила сразу, и Нина отметила, что у Наташи голос как раз радостный, звонкий. Быстро сообщив невестке, что всё в нормально, Нина, наконец, решилась спросить:
– Наташенька, я что-то до Олега не могу дозвониться, хотела всех на блины позвать, – и скороговоркой добавила, – вас всех, тебя, мальчишек!
– А Олег со мной, с нами, мы обувь мальчишкам срочно покупаем! – весело отвечала Наталья, и уже в сторону, – мама твоя на блины зовёт! И снова в трубку, – мы парням обещали пирожковую за терпение, но к бабуле на блины ещё лучше! Только сначала обувь купим!
Нажав отбой, Нина невидящим взглядом уставилась на экран телефона и всхлипнула. Не спугнуть бы, не спугнуть! А вдруг, а вдруг они если не помирились, то хоть собираются?! Сердце скакало воробьишкой в груди: «Вдруг? Вдруг?».
И так хотелось дать этой робкой надежде прорасти, что страшно было звонить младшему. Чтобы холодный отказ сына не убил бы росток заморозком. Ох, как же они плохо повздорили с отцом. Петька горячий, категоричный. Отец и сам уже рад бы мириться, а вот Петя?
Катиному звонку обрадовалась как избавлению, можно ещё оттянуть момент.
– Мам, во-первых, что привезти? Во-вторых, мы за Петькой заедем. Он, оказывается, от нас недалеко живёт. Так что жди всех вместе. Да, готовьтесь. Петя с новой барышней!
Уверив дочь, что ничего не надо, и они ждут! Нина отложила телефон и схватилась на Сёмин манер за грудь. Сердце норовило, похоже, прорваться за пределы рёбер. Так просто, что не может быть! Взгляд замер на блинах: «Божечки, да что же это я. Позвала, а блины-то?!».
Нина позвонила мужу и велела бегом ехать в магазин, сбиваясь, перечисляла, что докупить. Семён переспрашивал, и не про продукты, а про детей: «Все приедут? И Петя?». Нина сердилась, но не по-настоящему и велела действовать побыстрее, ей ещё тут помощь нужна.
Блины пекла на трёх сковородах, да так бойко, как будто помолодела лет на двадцать!
Сёма маленькую пропустил ещё до приезда гостей, но Нина даже взглядом не упрекнула. Приоделись нарядней. Нина даже волосы плойкой завила, глаза подкрасила. И суетились, толкались и посмеивались над собой.
Заревела всё-таки. Когда Олег со всем семейством приехал, ещё держалась, мальчишек, зацеловала, а они и не сопротивлялись, принюхивались к упоительным запахом и требовали блинчиков срочно. Дед тёр глаза, приподнимал внуков по очереди и говорил: «Орлы, орлы!».
А потом, приникнув к окну, наблюдала, как из машины выходят дочь с зятем, Лизонька и Петя. Петенька, родной. И тут заревела, а Семёну шептала: «Ну всё, всё, не буду, сам-то…». И то – у самого глаза покраснели, и моргал он часто-часто. И хоть распрямлял плечи, а руки были суетливыми, нервными.
Снова все суетились и вскакивали и распоряжались одновременно. И Петя, обняв мать, сделал шаг к отцу, обнял крепко, и они хлопали друг друга по спине. Девушка, смущаясь, сообщила, что она – Алёна, и неловко, но искренне обняла Нину.
Блины встретили дружным возгласом одобрения, ели и передавали друг другу вазочки с начинками. Нахваливали и овощное соте с «парамонихой», наперебой угадывали грибы: «Это волнушка, да?». Восхищались грибной икрой из колпаков: «Надо же, всю жизнь думал, что это поганки», – и сговаривались, что если Бог даст, и всё будет хорошо, то надо бы всем вместе за грибами сходить. И Алёна восхищалась засолом и говорила, что даже не надеялась, что у кого-то солонухи будут даже вкуснее, чем у её родителей. И соглашалась, что самая вкусная грибная икра из «курочек». А Семён с удовольствием отвечал ей: «Наш человек!»
Дети нюхали варенье и говорили: «Летом пахнет», а Нина всплёскивала руками и причитала, мол, что же это она! Достала же размораживаться клубнику и малину! И дети говорили, что ягоды как свежие, только ещё вкуснее!
Нина, смущаясь, предлагала Алёне домашнюю колбасу, грибочки, салат, уточняя, ест ли это она. А Семён называл девушку «Алёнушкой», осекался и бросал быстрые взгляды на Петю. Потом Петя со смехом сказал, что хватит им, Алёна – нормальная!
Нина смотрела на свою большую семью, подперев щёку рукой. Конечно, она почти ничего не понимает в глобальных мировых проблемах. Она много не знает, и для неё то, что знает и умеет её младший сын – просто фантастика. Она не знает, как правильно для всего мира, куда ей.
Но она сейчас, вот прямо сию минуту счастлива, хотя тревожно, конечно, и страшно, чего врать себе? Она понимает, что самое время сейчас мириться. И правильно, что ей пришло в голову печь солнечные, жаркие, такие объединяющие и примиряющие – блины.
Светлана Шевченко
Редактор Юлия Науанова