Из воспоминаний Д. В. Ильимского
Будучи от природы не горд, а просто общителен, Михаил Петрович Лазарев всегда и всюду в обращении с подчиненными сохранял в высшей степени чувство достоинства, но не терпел и от них излишней к себе предупредительности.
Как в разговоре с Государем Николаем Павловичем, так и в разговоре с мичманом, он был неизменно тем же, никогда не позволял себе выказывать, при посещении Государя, торопливость или робкую угодливость, в полном сознании, что долг его службы, по силам его, исполнен, и поэтому с любовью, но без малейшего страха, радовался посещениям Государя.
В доказательство приведу один характерный случай. В Балтийском флоте существует регламент, по которому, когда назначается флоту высочайший смотр, главный командир встречает царский пароход на катере вне рейда и после приглашения переходит на пароход или, оставаясь на катере, принимает поданный с парохода буксир.
Этот регламент только и применим в Кронштадте, но никак не в Черном море, в особенности в Севастополе, где тотчас по выходе в море с рейда, катер будет подвергаться при малейшем волнении брызгам морской воды, которые при обсушке, примут на золоте зеленоватый цвет и приведут в невозможное состояние блестящую, богатую и дорогую одежду адмирала.
В виду этого, Лазарев поднял свой флаг, при посещении Государем Николаем Павловичем Черноморского Флота, на вновь отстроенном 120 пушечном корабле "Варшава", стоявшем посреди построенной на рейде линии кораблей.
Передовым к выходу в море стоял корабль "Силистрия" под командой Нахимова. Государь, не видя встречающего его катера, предположил, что это изменение регламента самовольно сделано адмиралом Лазаревым и, чтоб доказать, что именно послужило поводом к его изданию.
Поравнявшись с первым кораблем, велел остановить ход и, переехав со свитой на "Силистрию", не принял рапорта командира, а громко спросил: - А кто представит мне командира?
На слова князя Меньшикова: - капитан Нахимов, Государь отвечал несколько раздраженным голосом: - Я знаю, что капитан Нахимов; но кто мне его представит?
В это время Лазарев пристал к левому борту и при появлении его на левом шкафуте (боковая часть верхней палубы в середине корабля), был встречен самим Государем, который, величественно подходя к нему, сказал: - Честь имею явиться, адмирал.
Лазарев, хорошо догадавшись в чем дело, без всякого смущения приложил два пальца к шляпе, отрапортовал о благосостоянии флота и передал письменный рапорт; потом, взойдя за Государем на ют (кормовая часть, задняя треть палубы), стал показывать ему постройку новых кораблей и пояснять их красоту и превосходство саймоновской системы судостроения самым спокойным и убедительным голосом.
После осмотра команды и батарейных палуб корабля, Государь велел позвать для пробития тревоги барабанщика, но тут вошел в свою роль командир Нахимов.
Он просил Государя, раньше пробития тревоги, стать между ним и адмиралом Лазаревым у средины поручня, впереди ютного штурвала, а всей остальной свите советовал поспешно ретироваться к гак-борту.
Действительно распоряжение это для безопасности лиц свиты было необходимо. Как только грянул барабан тревогу, корабль дрогнул и выстроенная для осмотра команда, без трапов, бросилась вниз, и чрез несколько мгновений выскакивала наверх, с ружьями и абордажным орудием.
Спустившийся почти вместе с барабанным боем, по парадному трапу, Государь застал все орудия раскрепленными и готовыми к бою. Ничего подобного Государь не видывал. Лицо его прояснилось.
Он горячо благодарил, называл Лазарева Михаил Петровичем, а не так как всех других просто по фамилии и утвердив за ним это почтительное имя, пожаловал его в генерал-адъютанты.
Князь Меньшиков (Александр Сергеевич) и тут не преминул заявить, что милость Царя была не по заслугам, а по его протекции, и продолжал, в переписке на маленьких записках, в заглавии ставить "любезный Михаил Петрович", в душе чувствуя к нему зависть.
Да и нельзя сказать, чтоб черноморские моряки особенно вознаграждались: все шли в чинах по линии, выскочек не было; все были довольны своим положением и увлечены трудовой жизнью морской службы.
Приведу еще в пример, что Лазареву удалось составить в Черноморском Флоте общественное мнение и направить его к процветанию и усовершенствованию Флота, не выходя из рамок морских вопросов и не пускаясь в обсуждение предметов вне морской сферы.
По высочайшему повелению, состоявший в звании генерал-адмирала Великий Князь Константин Николаевич назначен был, для исполнения службы вахтенного офицера, на корвет "Оливуц", находившийся в плавании по Средиземному морю под начальством капитан-лейтенанта Кислянского.
Назначение это было всеми встречено с большой радостью и в ознаменование этого события решено было чествовать вновь поступившего в Черноморский флот сослуживца обедом от всего Черноморского Флота.
В большом зале флагманов был накрыт стол; на почётном месте сидел Великий Князь, имея по правую руку привезённого с собою генерала Лидерса (Александр Николаевич), а по левую М. П. Лазарева.
По провозглашении к концу обеда главным командиром тоста за Его Величество, последовало "ура" в границах возлагаемого на служащих приличий; провозглашенный затем тост за Его Высочество был несколько оживленнее и громче, так как виновник тоста сам присутствовал.
Затем тост за князя Меньшикова сопровождался мертвым молчанием; но когда Нахимов громким голосом сказал "За здравие адмирала М. П. Лазарева", зал огласился неумолкаемым гулом "ура", длившимся долее, чем оба первые тосты вместе взятые.
Больше всех шумел и сочувствовал общему воодушевлению вновь поступивший лейтенант, Его Высочество Константин Николаевич.
Когда смолкло продолжительное "ура", Великий Князь, не предупредив никого, громким голосом провозгласил тост "за здоровье героя Венгерской кампании, храброго генерала Лидерса". Но каково было положение этих обоих лиц, когда тост этот сопровождался общим молчанием?
Тогда поднялся сам представитель нашего общественного мнения М. П. Лазарев и громким голосом сказал:
- Вы не расслышали, господа! Великий Князь предлагает тост за храброго генерала Лидерса.
Приличное "ура" можно было скорее принять как знак глубокого уважения к желанию столь любезного всем начальника, чем к чествованию провозглашённого лица.
Ко всему этому надо прибавить, что не было составлено между офицерами никакого предварительного условия, какую кому давать оценку при тостах: все делалось по собственному желанию каждого лица отдельно.
Михаил Петрович, как главный командир, получал столовые (деньги), которые он считал своей обязанностью употреблять все по их назначению, как средство личного знакомства с подчиненными. Он жил открыто, и всякий воскресный день у него к 2 часам был званый обед, за которым играла музыка 2-го учебного экипажа.
Стол, обыкновенно простой, но вкусный и сытный, накрывался на 30 кувертов, и соблюдался очередной в приглашениях порядок: 10 человек в генеральском чине (из них всегдашним гостем был начальник штаба, адмирал Степан Петрович Хрущов), 10 человек штаб-офицеров и 10 человек обер-офицеров, причем добрый адмирал заботливо наблюдал, чтоб приглашались вместе те, которые живут вместе на одной квартире (этим экономнее соблюдался хозяйственный порядок их холостой жизни).
За столом бывали видны и гардемаринские погоны. После обеда составлялась обыкновенно на бильярде игра "а la guerre", а к 5 часам все гости разъезжались по домам.
Михаил Петрович два раза в неделю обходил все Николаевское адмиралтейство, и никакая жара не могла удержать его; в эти дни на месте обсуждались доклады и проекты морских инженеров на счет судостроения, а командиры судов передавали свои предложения об оснастке и вооружении судов.
Часто опытный адмирал находил эти предполагаемые улучшения более чем сомнительными при исполнении на практике; но, видя настойчивое желание командира, он никогда не препятствовал в исполнении, и делал это, чтоб приохотить морских офицеров к попечению и заботам привести вверенное их команде судно в наилучше-исправный вид.
После второго произведённого Государем Николаем Павловичем Черноморскому Флоту смотра, здоровье М. П. Лазарева (рак в желудке) приняло острый характер. С каждым днем он слабел и в продолжение долгого времени не мог принимать никакой пищи.
По совету докторов он поехал для совещания в Вену, и там тихо угасла жизнь этого по истине великого в простоте своей деятеля, преобразователя и учредителя возродившегося его трудами Черноморского Флота, во славу и гордость России.
Для воодушевления этого Флота чувством возвышенного военного духа и строгой исполнительности служебного долга, Лазарев последовал началам из жизни английского Флота, времен Нельсона, и безукоризненным примером своей мощной личности привил их к жизни обожаемого им Черноморского Флота.
Последняя мысль была мне высказана седым командором американского Флота, с которым в коляске я ехал из Пирея в Афины, по приглашению профессора Питаки, обещавшего познакомить нас с древностями Акрополиса.
Этот моряк сказал мне, что он впервые встречает Русское военное судно, что молодецкий вход брига "Язон" (под командой С. С. Лесовского) в свежий (в один риф под брамселями) ветер, постановка его на фертбинг (ставить на фертбинг значит бросить два якоря) на маленьком, битком набитом судами Пирейском рейде, спуск тотчас за тем всех гребных судов, щегольски закрепленные паруса и, по выправке рангоута (все деревянное вооружение судна: мачты, стеньги, реи и т.д.), приведение брига в беззаботный вид давно стоящего на рейде судна, - все это напомнило ему, что он нечто подобное видел, когда в молодости служил в Английском Флоте, во времена Нельсона.
Я с гордостью имел удовольствие подтвердить правильность его опытного глаза, так как учитель наш, М. П. Лазарев, был ему современник и в звании мичмана участвовал в Трафальгарском бою. Теперь, прибавил командор, Английский флот, от самоуверенности в своем превосходстве, сильно упал против прежних времен и едва ли может гордиться поднятым на гафеле Флагом.
Да, неоценимую услугу оказал патриот-адмирал М. П. Лазарев, создав Черноморский флот во славу и могущество нашей родины, великой России.