17
Начальник лагеря повернулся и направился в свой кабинет, расположенный в канцелярии, метрах в двадцати от ворот. В этот момент к нему подошел старший надзиратель Горобец. Он поприветствовал Конарева, лениво подымая к козырьку фуражки свою руку, похожую на медвежью лапу.
— Осмелюсь доложить вам, товарищ старший лейтенант! Конарев посмотрел на него с удивлением и даже с каким-то скрытым отвращением.
— Я сегодня посадил в Бур очень опасного симулянта.
— Что за симулянт такой? — Конарев любопытно окинул взглядом старшего надзирателя.
Тот внушительно, с робостью в произношении, продолжил:
— Этот симулянт претворялся чокнутым... то есть сумасшедшим.
— Не пойму, что такое: чокнутый и сразу сумасшедший? Ну, что это за человечина?
— То такая скотина притворная, не дай боже. Но я его сразу раскусил, словечки здесь выкрикивал, шо мороз но спине пробегае.
— Какие это были словечки?
Да не, товарищ старший лейтенант, мне просто неудобно повторять. Я, правда, тогда еще в канцелярии был, но все его проказы слыхал.
— Ничего, не стесняйся, говори ... мы здесь одни, — Конарев посмотрел по сторонам.
Сухов в это время вышел за ворота и наблюдал, как нарядчики затаскивали назад в зону лагеря тяжелобольных доходяг. Горобец нагнулся к самому уху начальника, приставил ладонь к губам и, закрыв глаза, робко произнес, переходя почти на шепот:
—Берия повесился, копайте ему могилу.
Конарев отскочил в испуге от него в сторону.
— Ты что, с ума сошел? Мне такие слова говоришь!
— Да то не я... Он говорил, скаженный. Вы же сами меня просили, товарищ старший лейтенант, — виновато оправдывался Горобец, умиленно поглядывая на начальника.
— Да, просил, но ты так сразу ошарашил меня. Мог бы сказать что-нибудь другое.
— Другое скаженный кричал в Буре. Когда мы его распутляли от колючей проволоки, он меня, шо бугай, боднул головой в брюхо и оскорбил «ежовой рукавицей». Я трохи его образумил ладошкой по шее. — Горобец показал движением руки, как он это сделал, потом хвастливо продолжил: — Он упал, подрыгал ногами и сразу очухался, сел на пол и запел этот самый, как его ... «Интернационал», только таким кавардаком, шо у меня волос на голове поднялся дыбором. Складно у него очень получалось, хотя и совсем по-другому. Вот тут я его, товарищ старший лейтенант, раскусил окончательно. Ведь дураки спевают всегда правильно, как положено, без всяких викрутасов. Это я на собственном опыте давно убедился. А этот такое загибал, шо не один умный не додумается никогда в жизни. Мне стало страшно в присутствии двух самоохранников, и я со злости схватил его за санки.
— За какие санки? — улыбнувшись, спросил Конарев, склонный прекратить эту беседу со старшим надзирателем, опасаясь, что он по глупости своей может еще что-нибудь сказать недостойное служебного положения.
— За эти спевалы самые я сцапал скаженного, — продолжал смело Горобец, — но меня он кусанул за руку, как собака. Я ему еще раз по шее. Он упал на пол и больше не поднялся.
— Да ты что, убил его, наверно?
— Нет, товарищ старший лейтенант. Он потом начал чихать, шо козел ... Я преспокойно и ушел.
Конарев подозвал к себе лагерного врача. Тот тут же послушно подошел к нему.
— Сухов, пойдите сейчас со старшим надзирателем в Бур и посмотрите там одного субъекта... выдает себя за умалишенного. Проверьте хорошенько его состояние.
— Я не психиатр, — упрямо возразил Сухов, явно не желая брать на себя такую обязанность.
— А я вам приказываю, — строго произнес Конарев. — Немедленно исполняйте приказ, без возражений!
Сухов молча направился в сторону Бура. За ним вразвалку поплелся Горобец. Когда они проходили мимо меня, я незаметно спрятался за юрту, не желая попадаться на глаза старшему надзирателю.
Вдруг раздался выстрел. Из Бура, прыгая, как заяц, выскочил сумасшедший и побежал по зоне лагеря. Очевидно, часовой, стоящий на вышке, промахнулся и не попал в беглеца. (По инструкции ГУЛАГА часовые могли стрелять в таких случаях без всякого предупреждения.) Горобец недоуменно развел руками и растерянно прокричал:
— Забыл закрыть его в камере, старый я осел. Задурил мне голову, скотиняка вонючая!
В этот момент, я неосторожно вышел из-за юрты, и Горобец сразу обратился ко мне:
— А ну, ты, помоги поймать! — Горобец не договорил, только махнул мне рукой.
Я подчинился его приказу и ускоренным шагом пошел вслед за умалишенным. Тот уже успел далеко отбежать и скрыться за юртами. Несколько человек самоохранников, блуждающих в зоне, присоединились ко мне. Они не очень старались поймать беглеца, поскольку, очевидно, хотели продлить себе удовольствие, забавляясь над умалишенным.
Участвуя в этой компании, я немного приотстал от самоохранников. Они не спеша осматривали все юрты, отыскивая то место, где бы мог спрятаться сумасшедший, но он как сквозь землю провалился ... И вдруг он выскочил из-за самой дальней юрты и побежал прямо на самоохранников. Приблизившись к ним, он резко повернул в противоположную сторону, громко выкрикивая:
— Смерть мухам и чекистам, слава ворам-рецидивистам.
Я не хотел участвовать в этом мероприятии и поэтому не прилагал никаких усилий в поимке беглеца. Вскоре появился оперуполномоченный лагеря, пожилой, маленького роста лейтенант Тузов. На худощавом и смуглом лице его, казалось, застыла постоянная ненависть не только к людям, с кем он непосредственно общался, но и к самому себе. Так я почему-то мысленно охарактеризовал этого человека, когда впервые его увидел... Сумасшедший пробежал неподалеку от оперуполномоченного и, задыхаясь от быстрого бега, срывающимся голосом пропел:
— Развейся, мрак, восстань, свобода!
Тузов, схватившись за карман рукой, угрожающе крикнул:
— Стой, стрелять буду, мать твою в душу! — И тут же к самоохранникам: — Гоните его в запретную зону, под вышку, пусть часовой пристрелит эту бешеную сволочь!
Горобец, отдышавшись, развел широко руки, пошел навстречу беглецу. Он быстро приближался к нему.
— Я памятник себе воздвиг нерукотворный, — хрипло выкрикнул сумасшедший и повернул сразу назад, в направлении, где по нерасторопности самоохранников не было ни единой души.
— Сейчас тебе будет памятник! — угрожающе промолвил Горобец и неожиданно остановился. Видимо, причиной была его усталость.
— Окружайте его, — скомандовал решительно оперуполномоченный, заметив, как самоохранники лениво, с неохотой выполняли свои обязанности. — Вы что, хлеба не ели сегодня? — злобно глядя на них, прохрипел Тузов. — Ворочаетесь, как сонные мухи. Черт бы вас побрал!..
— Они-то ели, — отозвался Горобец, показывая взглядом в сторону, где за юртами скрылся беглец, — а вот этот стригун жеребцом носится не знаю отчего ... Мало еще, наверно, подморили скотиняку эту.
С помощью старшего нарядчика и его помощников беглеца окружили так, что ему некуда было деваться от преследования.
— Хватит с ним состязаться в беге! — решительно и громко скомандовал Тузов. — Гоните его в запретку, к вышке. Гоните, я вам приказываю. Без этого симулянта фокусников хватает в лагере.
Никто из участников образовавшегося сборища не хотел выполнять такой убийственный приказ разгневанного до крайности уполномоченного. Сумасшедшего просто поймали и за руки, за ноги веселой толпой потащили через всю зону прямо в Бур, выкрикивая всякие смешные эпитеты в его адрес. Старший надзиратель Горобец устало тащился сбоку, самодовольно приговаривая:
— Ну, скотиняка блаженная, теперь заморю в изоляторе. Там будешь беситься, сколько тебе угодно, под замком. Я уж постараюсь все устроить самым шикарным образом. Вижу насквозь твои притворства. За эти выкрутасы положен еще довесок к твоему сроку, если не сдохнешь раньше суда.
Горобец, как священник, протяжным басом посылал проклятия умалишенному. Вначале поимки умалишенный вел себя спокойно. Он тяжело дышал и не отвечал на реплики и ругань в его адрес. Самоохранники довольно легко справлялись со своей ношей. Но вдруг, рванувшись, он закричал:
— Весь мир насилием задушим!
— Заткните ему глотку,— злобно приказал уполномоченный.