В путь
Должен сказать, что в те далёкие времена добраться до Пустовского зимой было всё равно, что перейти с Суворовым Альпы. Снега по горло, проезжих дорог не было. Вместо них была засыпанная снегом тракторная колея. Роль Суворова взял на себя Михалыч. За несколько часов героической ходьбы мы, наконец, влезли на холм, откуда Пустовский был виден как на ладони. С неба накатывались сумерки, и нужно было устраиваться где-то на ночлег. Мы дотащились до первого дома, из трубы которого тонкой струйкой сочился дым. Это был дом Агрипины Тимофеевны. Когда мы миновали чулан и вошли в переднюю комнату, нашему взору открылась следующая картина.
Две бабки сидели за столом при тусклом свете и мирно вели беседу о том, о сём. Около кровати, на которой царственно разлеглась пушистая кошка, стояла прялка. На полу валялись клубки пуховых и шерстяных ниток, а на столе было то, чем они пробавлялись на вечерней зорьке: запечённая в печке тыква, варёная картошка, вишнёвый кисель и квашеная капуста с чёрным хлебом. По всей хате стояли ароматы свежей выпечки и поджаренных тыквенных семечек. Это было так здорово, что у меня потекли слюнки. Когда эти две старушки с нами заговорили, мне показалось, что я слушаю соловьиную трель, перемежевывавшуюся матом, казачьим фольклором и просторечными устойчивыми выражениями. За пять минут эти бабки, как заядлые разведчицы, выведали всё, что можно было выведать для дальнейшего обогащения мира сплетен и нездоровых фантазий в этом забытом богом уголке - Пустовском.
Тогда я впервые столкнулся с образом жизни того, что сейчас называется патриархальной деревней. Дни текут не спеша, своим чередом, оставляя в памяти почему-то всегда свежие воспоминания о таких незначительных событиях, как гибель любимого петуха под «зубьями хитрого лисовина», повадившегося зимой в курятник. Как надокучный повитель, влезающий по веранде под самую крышу, послужил чулючатам в качестве страховочной лестницы, как вражина турлук, который в таком-то и таком-то году извёл всю картошку, захлебнулся болезный в кипятке мыльной воды и так далее. Эти две старушки-подружки могли с успехом предугадывать капризы природы, делать запасы различной растительной снеди впрок и нарезать километры по лесам и долам в поисках ягод и трав. Откуда у них бралось столько жизненной энергии и здорового детского любопытства, мне было непонятно. Этими вопросами и наблюдениями я, конечно, озадачился намного позже.
А тогда, немного передохнув, мы с Михалычем отправились на ночлег к Валентину. В одной единственной жилой комнате двухкамерной Валентиновой мазанки было тускло, грязно и неуютно. Всё, что присутствовало в ней в качестве необходимых бытовых атрибутов имело серо-чёрные тона, тлетворный запах и отрицательную ауру. Но Михалыча это ничуть не смущало. Он в тоне энтузиазма рассказывал Валентину о своих новых изобретениях, о Дальневосточных матках и т. д. и т. п. Так, как будто они расстались не далее как вчера, так и не обмусолив до конца метод делания отводков. Видно было, что Валентину проблемы пчеловодства были так же близки, как и проблемы создания кооперативов в СССР. Он поддерживал разговор ради приличия, и всё напирал на собственные воспоминания, связанные с его появлением в здешних местах. Пристроившись на полу и укрывшись рогожей, под монотонный гул Пустовских аборигенов я уснул.
Наутро, позавтракав сушёными грушами и гречневой кашей, мы двинулись к дому Михалыча, где нас дожидались пчёлы. Снега было много, но и день выдался ясным и безветренным. Полы в комнате, где стояли пчёлы на зимовке, были усыпаны опилками, а окна изнутри были туго забиты мешками. В одиннадцать часов дня мы начали выставлять пчёл под тёплые солнечные лучи, предварительно расчистив под них снег. С крыш усиленно капало и пчёлы, едва в летки брызнул солнечный свет, дружно поднялись на облёт. Михалыч, не долго думая, выставил кормушки с медовым сиропом прямо на крышу сарая. Пчёлы полетели на кормушки. Было странно видеть, как в феврале месяце над сугробами роятся пчёлы, снуя из летков на кормушки и обратно. Странно, но в общем пчелином гуле я почувствовал небывалый прилив энергии. Теперь я просто знаю, что у меня с пчёлами начали образовываться коммуникационные линии, посредством которых устанавливается энергетический контакт. По истечении времени эти линии крепли, и по ним я стал получать интересующую меня информацию относительно пчёл.
А пока я наслаждался тем, что наблюдал, как с первым полётом неугомонной пчелы приходит ранняя весна, обещающая быть тёплой и солнечной как этот февральский день.