Анькина мать была хороша собой до невозможности.
Вот прям красавица писаная, или как там в детских книжках и русских сказках пишут - ни глаз не оторвать, ни пером описать. Невысокая, стройная, талию можно двумя руками обхватить. Ну, если руки мужские и, желательно, надежные и сильные.
Вот за такими руками Люба и рванула в Сибирь в рабочий посёлок с говорящим названием «Таёжный». Конечно, лес она не «валила», слава богу, было кому, а работала скромной табельщицей на участке лесозаготовок. Понятное дело, мужчин там было, как ёлок с соснами, завались. И если поначалу многие ехали в тайгу за «длинным рублём», то до конца вахты выдерживали не все. Зато самым стойким было и море по колено, и сам ч.рт не сват. Деньги зашибали «бешенные», тратить некуда, даже после перевода семье оставалось прилично. Единственное чего не хватало - женской ласки и тепла.
На Любу обрушился просто водопад мужского внимания и немого обожания. Обожание не всегда было немым, доставались молодой женщине и предложения скоротать вечерок под ближайшей поваленной сосной и послушать радиоточку на продавленной панцирной сетке в общаге и просто выпить чего-нибудь, так сказать «для блеску глаз». Но Люба была кремень.
Слухи среди мужского народонаселения распространяются быстрее, чем среди женского. И через пару-тройку месяцев репутация за ней закрепилась вполне себе приличная. Соответственно, изменился характер и содержание мужских предложений. Теперь ее звали на концерт (если артисты летом заберутся в их таёжные дали) или в библиотЭку (когда ту, наконец-то построят). Под ёлку и в рабочее общежитие больше не приглашали.
Пока Люба купалась в мужском Сибирском внимании, а за спиной заключались негласные пари за ее сердце, Анька, тем временем, проживала с бабкой и дедом в российской глубинке, откуда ее мать сбежала, сбагрив девочку своим старикам. Родители были не против, денег ежемесячно на содержание девочки получали столько, что можно было выкормить двух девочек и мальчика, при желании. Аппетит у Аньки был неважный, в одежонку, присылаемую матерью тоже можно было бы нарядить треть деревни, поэтому у бабки даже получалось откладывать себе на старость и довольны были все.
Бабка, сияющая, как медный самовар с тульским пряником важно шла на почту за переводом от дочки, оповещая об этом событии весь белый свет. Никому в деревне таких сумм не присылали и бабка только что не лопалась от гордости, а соседки от зависти.
Жизнь неспешно текла, дед с бабкой старели, Анька взрослела, а Люба так свою личную жизнь и не устроила. Давно были забыты договорённости ее с родителями: как только она устроится, так сразу Аньку заберёт. Вроде и устроилась, а дочку забирать не спешила. В ее посёлке вовсю кипела стройка, появились новые бараки для семей, детский сад и школа. Заложили даже, неслыханное дело, универмаг и Дом культуры. Может оттого, что Люба опустила планку своих притязаний на жизнь пониже и стала водить дружбу с нужными людьми-мужчинами, но вскоре у неё появилось отдельное жильё, в которое эти самые «нужные» люди и заглядывали.
Люба вела строгий отбор претендентов, ее гнёздышко посещали исключительно люди с положением, не бедные и не жадные. Благодаря тем же связям, ее давно перевели из холодного вагона с должности табельщицы в тёплую контору не то нормировщицей, не то бухгалтером.
Период «десять лет в одной фуфайке» был забыт, а Люба наслаждалась жизнью, молодостью и здоровьем по полной программе. Время ее щадило, фигурка оставалась прежней, девичьей, лёгкий характер не оставлял следов на лице, недостатка в поклонниках тоже не наблюдалось. Даже наклёвывался роман с новеньким мастером участка, который очень нравится Любе. Девушка была опытной, ухаживания и дорогие подарки воздыхателя ей нравились и переводить отношения в горизонтальную плоскость она не спешила. Думала узнать его получше, прикидывала, прежде чем допустить к себе, а ухажёр не торопил, зато подарки делал исправно. Подаренные накануне дорогие серёжки с рубинами роль свою сыграли, влюблённые провели вместе два волшебных выходных и Люба начала ждать предложения руки, сердца и кошелька.
Облом случился по всем ожидаемым направлениям: ни руки, ни сердца, ни тем более денег женщина так и не дождалась. А вот возлюбленный дождался - к нему на пмж приехала семья. Люба металась по квартире, мысли метались в голове и она ничего не могла с собой поделать. От отчаяния женщина даже приехала к нему на участок за объяснениями, на что получила:
Любаша, я ведь тебя не обманывал. Ты вспомни, разве ты спрашивала меня: женат я или нет? Если бы спросила, я бы признался, а так, я ведь не дурак, понимал, что ты с женатым связываться не станешь. Да и мужики говорили…
У Любы от такого неприкрытого цинизма и собственной глупости в глазах потемнело. Она ведь даже имена придумала их будущим детям.
Но дети были: и не будущие, а настоящие. У Любы - шестилетняя Анька, у коварного обманщика тоже дочь, только на год постарше.
Семейным сразу выделяли жильё, и пока мужчина обуючивал своё гнездо, Люба от злости места себе не находила. Она в тысячный раз задавала один и тот же вопрос:
Ну, почему так случилось? Почему угораздило меня влюбиться именно в него. Ведь были же другие мужчины: и свободные и богатые и замуж сразу звали с золотыми горами в придачу. Вот за что мне всё это?
Люба враз подурнела, перестала улыбаться и так бы, наверное, и упивалась своим горем, если бы не случилась беда похуже.
Телеграмма состояла из трёх слов:
ПРИЕЗЖАЙ тчк УМЕР ПАПА тчк
Вот так Анька оказалась в посёлке Таёжный.
Продолжение следует...
Следующую часть можно прочесть здесь:
Часть 2.