Я начальник шлагбаума и упиваюсь своей властью. В силу своего высокого положения мне приходится периодически снисходить до низших слоёв и позволять им проезжать в их маленький рукотворный мирок на Рублёвке. В каком именно месте оборудован мой шлагбаум – секрет. Люди, которые дали добро на его монтаж, не питают иллюзии насчёт безопасности своих владений. Тем не менее, я наделён полномочиями и периодически ими пользуюсь: проверяю всё, что мне заблагорассудится проверить. В основном у девушек и зрелых дам. Они не прочь открывать мне тайны своих сумочек, багажников и бардачков, потому что знают – я при исполнении. А мне приятно видеть их улыбки.
А ещё я открываю шлагбаум для своих невесёлых мыслей, которые текут нескончаемым потоком в мёртвые часы моей работы и не дают мне покоя. Если, не дай бог, меня застают за этим занятием проверяющие, - меня безбожно штрафуют, наказывают рублём. А мысли всё равно лезут в голову.
Сам я потомственный казак. Мои прадеды, по словам близких родственников, были репрессированы. У меня остались старинные фотографии моих пращуров. Но память о них постепенно стирается. Не помню, когда последний раз я вынимал старый альбом с фамильными фотографиями из шкафа, доверху заполненного книгами и журналами эпохи недостроенного коммунизма. Да, по-моему, я его так и не нашёл в этих огромных залежах макулатуры. Куда всё это девать? Многие подписные издания моих предков, такие как «Работница», «Экран», «Огонёк» занимают пол шкафа, который стоит в летней кухне.
Я давно намеревался пожечь всё это хозяйство, но мой сын обещал поместить объявление на продажу на Авито, да так и не поместил. Отучился и уехал жить в город со снохой. Почти все мужчины моего возраста уехали в Москву работать охранниками. Одна отрада: поля не простаивают как раньше. Каждый год с ранней весны идут на них работы. Фермера, бывшие начальники колхоза, нанимают сезонных механизаторов. Не знаю с чем это связано, может элементарно с людской жадностью, а только в стремлении увеличить посевные площади стали распахивать дороги между полей, и прихватывать склоны и посадки деревьев. Кругом поля, поля, поля…. Люди возмущаются, но воз и ныне там. Фермерам даже администрация не указ.
В школах малая наполняемость. Их всего две. Светлые двухэтажные школы, рядом парк, спортивная площадка, всё в клумбах и цветах, в плитке и в асфальте. Учись – не хочу! Есть и стадион, и супермаркеты с разными продуктами питания. Всё культурно и цивильно. В современных коттеджах, которые люди отстраивают, есть вся, так сказать, инфраструктура: и сортир, и ванная, и кухня, и подвал, и спальня. В общем, не отличишь от городских удобств. Живи – не хочу! Но нет! Молодёжь всё равно уезжает.
Правда летом молодые люди съезжается из городов в родные края. Гоняют по аллеям на велосипедах, плескаются в речушке, сидят по вечерам в парках на лавочках, тычут до утра в свои гаджеты, о чём-то неустанно спорят и смеются. А в наше время – целовались…
Но почему грусть, почему горестно наблюдать за тем, как неустанно день ото дня процветает моя малая Родина? В клубе проходят концерты казачьих ансамблей. Со сцены доносятся песни про героическое казачье прошлое. Сколько было сочинено народом удивительных песен! Удивительная мелодия, удивительный расклад голосов! Силюсь вспомнить хоть одну казачью песню, которая вышла из уст этого народа в советский период. Если и есть такие, так они сочинены профессиональными музыкантами « под заказ и в стиле». Ни одну народную казачью песню я не знаю, сочинённую в советский период.
Да, родной край процветает, и каждый год исчезает в районе то один хутор, то другой. Но население в центральной усадьбе не увеличивается за счёт переехавших из хуторов. Оно сокращается, детей становится всё меньше. По вечерам районный центр будто вымирает. Оживление лишь у пивных магазинчиков. Подъезжают легковушки и отъезжают, подъезжают и отъезжают. И так до утра. К чему всё идет?
Ага! Вот опять сигналят. Задумался я, однако…. Опять будут наказывать рублём. Знали бы они, каково это – потомственному казаку поднимать шлагбаум…