Этот сад и огород постепенно приходили в упадок. Их хозяйка уже разменяла седьмой десяток, и сил, чтобы содержать свой приусадебный участок в прежнем порядке, у неё не было. То тут, то там, на месте бывших парников и грядок, появлялись куртинки жгучей крапивы, а вдоль забора разрослись огромные лопухи – хорошо удобренная земля способствовала росту не только культурных растений. Пожилую огородницу, Полину Егоровну, заросли бурьяна не удручали – крапиву она рвала и крошила курицами и цыплятам, а лопухами укрывала капустную рассаду от июньского солнца. Засаживать весь огород, как в молодые годы, ей резона не было: дети давно разъехались и жили своею жизнью, а самой пенсионерке хватало трёх-четырёх грядок да четверти картофельного поля. Плодовые деревья в саду были старыми, но урожай давали исправно. В конце августа деревенская ребятня, дождавшись темноты, лазала в бабушкин сад за фруктами. Полина Егоровна об этом знала, но на ребят не серчала: «Пусть забавляются, лишь бы ветки не изломали», - беззлобно говорила старушка.
На бабушкином участке жило семейство кротов. Их главная нора находилась в корнях старой яблони, и глава семейства, тёмно-серый крот Колган, очень этим гордился. Он любил говорить: «В наших корнях – наша сила». Большелапый землекоп искренне верил, что источник жизни находится в почве, а корни, уходящие в глубину её пластов, дают подземным обитателям мудрость и непоколебимое основание простых, но незыблемых истин. Всё происходящее сверху, за пределами норы, Колган считал либо угрозой, либо суетой, не стоящей внимания, и потому старался как можно реже показываться на поверхности. А вот его сын, серый с подпалинами Капыш, наоборот, не упускал случая заглянуть «в другой мир». Он родился этой весной, и за несколько месяцев успел обследовать все старые ответвления, прорыл несколько новых ходов и частенько высовывал свою мордочку наружу – незнакомые запахи, звуки и ощущение бескрайности открывшегося пространства ошеломляли и разжигали любопытство непоседы. Отец не одобрял такую активность сына. Молодые кроты из предыдущих помётов уже давно покинули нору под корнями, и Колган боялся, что его последний отпрыск тоже предпочтёт копать свои подземные дороги, а не сохранять верность проторенным предками ходам. Капыш любил родителей и не хотел расстраивать их, но молодая кровь требовала кипучей деятельности, и малыш продолжал свои исследования. Однажды, во время одной из таких вылазок, он сделал ход под старый парник. В рыхлом перегное водилось много дождевых червей, и ему без особого труда удалось поймать и съесть несколько больших и скользких ползунов. Довольный своей охотничьей удачей он через кротовину выкинул оставшуюся после рытья хода почву и сам вылез на поверхность. Подземные жители привыкли исследовать мир носом и ушами, поэтому Капыш с жадность вбирал в себя незнакомые звуки и запахи внешнего мира. Стоял тёплый июньский вечер. Лёгкий ветерок лениво бродил среди трав, стряхивая с огородных цветов пыльцу. Пахло подпревшим прошлогодним сеном, свежей травой, иногда дорожной пылью и автомобильными выхлопами. Земля едва слышно дрожала от шагов хозяйки огорода, она гремела лейкой о бочку, а потом струйки воды, как капельки дождя, падали на высохший чернозём грядок. Где-то далеко, не скупясь на посчитанные года, ворожила кому-то долгую жизнь кукушка, и, казалось, что всё вокруг дышало покоем и умиротворением. Вдруг откуда-то сверху прямо к лапам молодого крота упала гусеница. Она была длиной всего несколько сантиметров, а её тело покрывали тоненькие волоски. Заметив рядом с собой зубастую мордочку хозяина подземелья, она тут же свернулась кольцом и испуганно запричитала:
- Ох, пожалуйста, не ешьте меня! – от страха незваная гостья закрыла глаза и выставила своё единственное оружие – небольшой шип, мягкий и совсем не грозный, как и сама поедательница листьев.
Капыш, уже успевший плотно поужинать, с любопытством изучал необычную добычу – на дождевого червя она совсем не походила.
- Кто ты? – спросил молодой крот, ощупывая её мохнатое тельце своими вибрисами.
Гусеница не ответила, только ещё сильнее сжалась в комочек.
- Не бойся, я тебя не съем, – пообещал Капыш.
- Обещаешь? – гусеница чуть-чуть развернулась и одним глазом посмотрела на серого собеседника через густые заросли своих ворсинок.
- Обещаю! – кивнул крот.
Мохнатая гостья приободрилась. Она полностью развернулась и немного отползла в сторону.
- Пока я гусеница. Но совсем скоро я стану куколкой, а потом бабочкой.
- Кем ты станешь? – не понял Капыш
- Бабочкой! У меня появятся крылья, и я полечу вверх – к солнцу, к звёздам, к Радуге!
Про солнце подземный обитатель, конечно, знал. Кроты хоть почти ничего не видят, но всё-таки могут отличить яркий свет от тьмы, к тому же они прекрасно ощущают тепло, идущее от светила.
- Что такое Радуга? – спросил он у своей невольной собеседницы.
- О… Радуга – это самое красивое, что может быть на свете! Это как …. – гусеница, запнулась на полуслове, немного помолчала и грустно добавила –прости, я пока сама не знаю, какая она – ведь я ещё ни разу не поднималась выше этой травы… Для меня Радуга – это самая главная мечта, понимаешь… Я её обязательно, слышишь, обязательно должна увидеть! А если ты меня слопаешь, то моя мечта так и не сбудется! Не ешь, меня, пожалуйста, - снова всхлипнула любительница травы и листьев.
Капыш задумался. Ему и самому хотелось узнать как можно больше об этом огромном и, наверное, прекрасном мире, но полуслепому обитателю норы сделать это было практические невозможно. И тогда он решился.
- Я не стану есть тебя, но за это ты станешь моими глазами.
- Как это? - удивилась гусеница.
- Когда ты станешь бабочкой, ты полетишь высоко-высоко, всё увидишь, запомнишь, а потом расскажешь мне! Я очень хочу знать, что там, – крот неопределённо кивнул куда-то вверх.
- Хорошо, - согласилась гусеница. – Зови меня Семечик. Так родилась их странная, но крепкая дружба.
***
В гости к бабушке Марина просилась уже давно. Для семилетней девочки это был своеобразный побег «от взросления» - в этом году ей предстояло идти в школу, и родители собирались отдать её в гимназию с языковым уклоном. Марина не имела склонности к иностранной речи, она любила рисовать. Её акварельные фантазии красовались дома на всех свободных стенах. Маме Свете работы дочери нравились, но она считала «рисование картинок» несерьёзным занятием. Женщина твёрдо решила обеспечить «достойное будущее» дочери, даже вопреки её желанию. «Потом вырастешь - благодарить будешь!» - убеждённо говорила она. Поэтому вместо художественной школы девочку записали на занятия к репетитору по английскому. Язык Шекспира давался Марине с огромным трудом, и, измотав нервы себе, педагогу и родителям, она всё-таки уговорила увезти её на лето к бабе Поле. Там, в деревне, можно было забыть о «достойном будущем» и быть просто любимой внучкой, каждый день есть горячие пирожки, бегать на речку купаться и вечерами долго-долго слушать бабушкины сказки. А ещё девочка надеялась взять бабушку в союзники и вдвоём с ней убедить отца записать её в «художку». С собой Марина взяла кисти, краски, альбомы и цветные карандаши – она твёрдо решила устроить себе летний пленер, как самый «взаправдешный» живописец. Этюдника у девочки не было, поэтому весь творческий скарб папа Федя погрузил в большую коробку. Её отец был сыном Полины Егоровны и тоже собирался провести несколько недель у матери – помочь «по хозяйству». Добирались долго. Своих гостей пенсионерка встретила уже вечером. Пообнимавшись у калитки, пошли чаёвничать в маленькую кухоньку, а потом бабушка присела на кроватку к внучке и, достав коряжку, хитро прищурившись, сказала:
- Гляди-ка, кого я нынче в лесу встретила!
Тонкие веточки походили на лапки, в подсохшем криво обломанном сучке угадывался нос, а прилипший мох напоминал косматую бороду.
- Ой, Леший! – засмеялась Марина
- Какой он тебе Леший, - беззлобно проворчала Полина Егоровна – Лесовичок это. Он людей в болота не заманивает, а, наоборот, путь верный показывает. А ещё он секреты лесные хранит да истории разные помнит.
- И охота тебе сказки эти сочинять, – зевнув, сказал Фёдор.
- А как же! Сказки обязательно надо сочинять и рассказывать – их же не только дети, но ангелы на небесах слушают. Чтобы самые хорошие истории потом стали чьей-то судьбой!
- И много таких сказочных судеб ты знаешь? – хмыкнул великовозрастный сын.
- Много не много, а если приглядеться повнимательней, то есть они – убежденно молвила Полина Егоровна.
- А ангелы, они какие? – заинтересовалась девочка.
- А вот завтра сходишь со мной в нашу церковь так и узнаешь, – сказала бабушка, поправляя внучке одеяло. – А пока спи давай, утро вечера мудренее.
***
Несколько дней Капыш тайно навещал гусеницу. Она с аппетитом уплетала крапивные листья и мечтала о том времени, когда у неё вырастут крылья. Гусеница заметно подросла и вот-вот должна была превратиться в куколку. Но неожиданно над будущей бабочкой нависла угроза. Приехавший к хозяйке участка сын объявил настоящую войну огородному бурьяну: он уже отпилил высохшие ветки у плодовых деревьев, вырвал сорняки на картофельном поле и собирался выкосить траву у старых парников. Семечик мог лишиться не только своего зелёного дома и столовой, но и жизни. Нужно было срочно спасать прожорливого ползуна. Капыш долго думал, где можно спрятать гусеницу. В саду и огороде безопасных мест уже не оставалось. Значит, нужно было выйти за границы участка. Полдня молодой крот рыл ход под покосившимся забором. С той стороны, недалеко от бабушкиного участка, был небольшой овраг. Чуткий нос землекопа улавливал пряный запах корней дикой смородины и резкий, горьковатый – черёмухи. Значит, там, на поверхности, наверняка, хватало и сочных листьев, и мест для укрытия. Выход наружу получился очень удачным – кротовина пряталась под большим листом лопуха, и со стороны было трудно заметить свежие комья земли. Пришло время переезда. Семечик крепко ухватился за шерсть своего друга, и Капыш пополз по подземному лабиринту. Двигаться приходилось аккуратно и поэтому медленно. Почти у самого выхода он нос к носу столкнулся с отцом. Сердце маленького землекопа забилось учащённо – он знал, что родитель не одобрит его странный поступок.
- Куда это ты собрался, сынок? – сердито посопел он, нервно загребая когтями глинистую почву.
- Я… я просто гуляю… - смутился Капыш
- А, может, ты надумал бросить родные корни и удрать, как твои братья? – продолжал допытываться глава семейства. - Не для этого ли ты сделал ход за наши пределы?
- Нет, что ты, папа… Я вовсе не собирался уходить… Просто…- молодой крот склонил голову, показывая прикрепившегося к серой шубке Семечика. – Я просто хочу спасти друга!
- Друга? – Калган принюхался и чуть заметно прикоснулся к гусенице своими вибрисами. – Да это же червяк, просто съешь его!
- Не тронь его! Это не червь, это гусеница, и он мой товарищ! – Капыш отвернулся от отца, пытаясь своим телом защитить мохнатого травоеда.
- С каких это пор ты стал дружить с едой? – не понял старый крот.
- У него есть мечта, - он хочет летать, понимаешь, – стал объяснять Капыш. - Он станет куколкой, а потом бабочкой, и у него вырастут крылья, и тогда он взлетит высоко-высоко и увидит Радугу, а потом расскажет мне… Отец, - тихо добавил маленький житель подземелья. - Я хочу узнать, что такое Радуга.
- Радуга? Нет никакой радуги! Есть корни, и в них вся наша сила и мудрость! – разозлился Колган. – А всё, что снаружи, всё лживо и опасно! Не верь ничему – сколько раз я повторял тебе это! Убей эту мохнатую заразу!
- Нет, папа, – тихо, но твёрдо ответил Капыш. - Семечик станет бабочкой и полетит. Мечты должны сбываться – иначе жизнь вообще не имеет смысла!
Не мешкая более, молодой крот прополз мимо ошеломлённого отца, спасая жизнь своего маленького друга.
***
После посещения церкви Марина вернулась расстроенная. Девочку совсем не впечатлили ни воскресное богослужение, ни рассказ священника про грехопадение и изгнание из рая, ни иконы, изображавшие крылатое воинство с огненными мечами.
- Не ангелы, а охранники в супермаркете какие-то, чуть что сразу за дубинку хватаются! - разочарованно ворчала она.
Сельского батюшку слова ребёнка не возмутили. Он тихо улыбнулся в свою негустую, седоватую бороду и пообещал зайти к ним в гости.
- Только ты уж, чур, постарайся, нарисуй ангелов, какими они должны быть по-твоему, – хитро подмигнул он юной художнице.
- А вот и нарисую! И у меня всё по правильному будет, – упрямо заявила Марина, стягивая с себя платок и выходя их храма.
Пока бабушка с внучкой были на службе, Фёдор решил навести порядок в доме. Он собрал старые, уже пыльные, журналы, календари, хранившееся ещё с прошлого лета, пустые коробки из-под сока с отрезанным верхом и следами земли внутри, сломанные игрушки и ещё много чего такого, что, по его мнению, только засоряло комнаты. Весь собранный хлам он сгрузил в двухколесную тележку и уже собирался свести это всё на ближайшую свалку, но вошедшая во двор пожилая мать решительно встала на защиту своего имущества.
- Ты у себя там выкидывай, что хочешь, а у меня не тронь! – насупилась бабушка.
- Но мама, ты сама посмотри – этому же всему уже сто лет в обед! – оправдывался Фёдор. – Вот газеты, например – смотри 1998 год! Ну, кто их читать будет?
- Там рецепты есть.
- Да в Интернете сейчас какие хочешь рецепты, а это всё только на растопку в печь годиться!
- Я вашим гаджетам не обучена!
- Да почему же ты как люди-то нормальные пожить не хочешь? – разошёлся, высказывая давно накипевшее, взрослый сын. – Вон, кур своих убрала бы, поездила по миру как человек! А ты вросла корнями в своё хозяйство, ветошью от мира отгородилась и сидишь, как брюква!
- Не обижай бабушку! – заступилась за Полину Егоровну Марина.
Отец только досадливо махнул рукой, взял удочки и пошёл на речку – немного успокоиться. Он любил свою пожилую матушку. Одиночество и беспомощность стареющей матери лежали на его душе тяжёлым грузом. Но вместе с тем ему казалось, что родительница делает всё не так, не по-людски, не так как принято. Он хотел ей гордиться – но всё больше стеснялся её образа жизни. И это душевное противоречие не давало ему покоя.
- Ты не сердись на него! – баба Поля погладила по голове свою внучку. Она вынесла из дома молоко и краюху хлеба, и они прямо на крыльце сели завтракать. Белые облачка одуванчиков лениво покидали свои стебельки и разлетались по огороду тёплыми снежинками. Божья коровка перебралась с длинной травинки на босые ноги Марины, щекотно перебирая лапками, добралась до коленки, и, расправив крылья, и улетела куда-то в зелёное марево.
– Это я виновата, – вздохнув, добавила бабушка, наполняя большие глиняные кружки.
- Как это ты? – не поняла девочка.
- Я ведь, когда Федя родился, молодая совсем была…- начала свой рассказ Полина Егоровна. – Мне тогда хотелось, чтобы он у меня был самый лучший, чтоб, когда вырастет, фотография на доске почёта висела, прямо напротив сельсовета. И я, такая, иду, и гордость меня распирает, а все соседи глядят мне вслед и завидуют… - а он, как все мальчишки, чудил иногда, на речку бегал, на велике с горы катался. Вот и начала я его воспитывать – следить, чтобы он учился хорошо, книги умные читал, в общественных делах активно участвовал, на кружки, как мне казалось правильные, ходил. Он хотел на судомодельный, а я его в музыкальную школу записала. Мальчишки его маменькиным сынком дразнить стали - он подрался, а я его в угол поставила – потому что считала, что кулаками только хулиганы правду доказывают. Он о гитаре мечтал, а я ему баян купила. Он маленький ко мне на коленки залазит, приласкаться хочет, а ему говорю: ты же мужчина, что за телячьи нежности развёл… – бабушка помолчала, согнала с руки внучки назойливую муху и продолжила – в общем, я его правильным быть учила, а любви-то и не додала. Да и честно говоря, меня саму так воспитывали – вот и идёт так, из поколения в поколение.
- Вот и меня родители вместо «художки» в школу английского языка записывают! – возмутилась Марина. А потом, подумав, добавила: «Это что же получается? Вот тебя твои родители не долюбили, ты папу моего, он теперь мне всё это передаст? Ведь если с каждым разом, переливая из стакана в стакан, наполнить его чуть меньше предыдущего, то последний из них совсем пустым окажется! Мы, что же, скоро совсем любить друг друга разучимся?»
- Не боись, не разучимся, – чуть грустно улыбнулась бабушка. – Любовью весь мир держится. Знаешь, мне иногда кажется, что человек без неё, как пашня без дождя, сохнет и черствеет, но вот грянет гром, пройдёт ливень и всё снова цветами покроется… - Полина Егоровна посмотрела на внучку и, испугавшись, что говорит с ребёнком на слишком серьёзные темы, всплеснула руками. – Ой, да не слушай ты меня, фантазерку! А насчёт рисования своего не беспокойся – авось убедим родителей!
***
Лето было в самом разгаре. На полянах уже давно отцвели жарки и медуница, на смену им вспыхнули красные лесные лилии, старые брошенные огороды утопали в розовом кипрее, а на полях белели ромашки, подставляя солнечным лучам свою жёлтую сердцевину. Фёдор окучивал картошку, загребая тяпкой иссохшую землю. Иногда он оступался – нога проваливалась в неглубокие кротовьи норы – весь участок был изрыт подземными обитателями. Федор чертыхался и грозился извести вредителей. Вечерами Полина Егоровна поливала грядки – вода, брызжа из старой жестяной лейки, попадала в лучи заходящего солнца и вспыхивала маленькой весёлой радугой. Марина приметила это чудо и решила непременно запечатлеть его на бумаге, но потом. Пока девочка старательно писала натюрморт – свеже сорванная редиска, старая глиняная крынка и ломоть чёрного хлеба любезно согласились позировать юному дарованию.
А в это время в маленьком овражке произошло ещё одно чудо – из подвешенной к сухой веточке куколки появилась бабочка. Сухая кожица кокона треснула, и оттуда показались два влажных, ещё не распрямившихся крылышка. Потом появилась голова с огромными удивленными глазами и, наконец, наружу вышло всё продолговатое туловище. Осторожно переступая длинными тонкими ножками, Семечик покинул свою хитиновую колыбель. Его друг, молодой крот Катыш, был рядом, но он не мог видеть этого чудесного превращения – ведь подземные жители практически лишены зрения! Поэтому на вопрос товарища: «Ну, как я тебе?» ответил просто: «Ты стал пахнуть совсем по-другому…»
- Ещё бы, - засмеялся Семечик. – Ведь я теперь бабочка! Отныне я не стану есть траву, я буду питаться только сладким цветочным нектаром и летать, летать! Ведь в этом и есть смысл моего рождения! Хотя тебе, наверное, этого не понять.
Крот промолчал. Его немного обидели слова Семечика, но он был его другом, а другу можно простить многое.
- А когда ты полетишь высоко и увидишь Радугу? Ты обещал рассказать мне, какая она.
- Подожди. Чтобы на небе вспыхнула Радуга, должен пройти дождь! Ведь Радуга – это семицветная небесная река, она не может без воды! – ответил новоиспечённый летун, расправляя свои мохнатые крылышки.
И Капыш терпеливо ждал. На радость сенокосчикам стояла сухая и почти безветренная погода. Свежие копны росли на полях, как грибы после дождя, но вот самого дождя всё не было и не было. К тому же оказалось, что Семечик мотылёк. А это значит, что на свои прогулки он мог отправляться только ночью. Всё, что он видел в большом мире, мотылёк старался рассказывать своему подземному другу. Кроту было интересно слышать про отражение Луны в реке, про запах скошенных трав, про туман, который, как дым, но не горчит… Но больше всего он хотел узнать про Радугу… Какая она и есть ли она вообще! А если небесная река существует, как сможет Семечик рассказать слепому подземному жителю про её цвета и поймёт ли он это? – все эти вопросы роились в голове у юного землекопа. А его отец был с ним строг и холоден.
- Какое нам дело до того, что есть там, верхнем мире? – говорил он своему отпрыску. – Что бы там не происходило, оно не должно касаться наших устоев! Нас кормит и защищает земля, а корни хранят мудрость и это всё, что мы должны знать!
- Но если существует Радуга, значит, есть красота, которая превыше мудрости! – возражал Капыш.
Колган сердито ворчал и уходил от раздражающих его вопросов вглубь подземного лабиринта.
Не смотря на свой ночной образ жизни, Семечик тянулся к свету. Иногда уличные фонари он принимал за Солнце и обманутый своей фантазией, мчался к ним, а потом разочарованно спускался на землю и снова, и снова с пылкостью влюблённого поэта рассказывал своему почти слепому другу о красоте небесного сияния. Неопытной душе легко податься самообману. И однажды мотылёк слишком близко подлетел к керосиновой лампе. В тот вечер Полина Егоровна решила устроить ужин в саду – дома было слишком душно, а среди яблонь до сих пор сохранился старый уличный стол, сделанный ещё её мужем. Под навесом пахло сушёным травами – душицей, зверобоем и аптечной ромашкой. Вместо стульев из дровяника прикатили чурки и сели за тихой беседой пить чай с первым клубничным вареньем. Мотылька не интересовало, о чём говорят люди. Он, как зачарованный, летел на жёлтый, пляшущий в стеклянной колбе огонёк. Одно не осторожное движение, и вот уже обожженное жаром тельце с обгоревшими крылышками свалилось между кружек и тарелок.
- Вот, моль какая! – беззлобно пробормотала бабушка, смахивая нечастное насекомое в траву. Тело Семечека было уже мертво, а его душе всё ещё казалось, что он летит через золотой коридор к ослепительно яркому свету.
Своего друга Капыш нашёл только утром. На улице было ещё прохладно и капельки росы мирно дремали на узких и длинных листьях пырея. С поля ветерок принёс медовый аромат свежего сена, где-то гудел жук-бронзянка, и сновали по своим неведомым дорожкам мелкие чёрные муравьишки. Смерть друга потрясла молодого крота. Семечик был не только его товарищем, он был проводником мечты о высшей красоте, которая воплотилась для него в одном слове – Радуга. Он вдруг подумал, что его отец прав и никакой семицветной небесной реки на самом деле не существует, что всё это просто обман, которым он тешил себя… Мысль эта казалась нестерпимой. Не желая видеться и общаться с сородичами, Капыш со всех своих коротеньких лап бросился к дальнему выходу за пределы ограды… Быть может там, далеко отсюда начнётся новая жизнь, наполненная новым смыслом, думал убегающий землекоп. Почти незрячего крота горе и разочарование сделали слепым к чувствам и переживаниям других. Поэтому он покинул родные корни, даже не попрощавшись с родителями.
***
Через несколько дней Фёдор выполнил своё обещание – поймал двух крупных, почти чёрных кротов – самочку и самца. Изловить их удалось старым, но действенным способом: в нескольких местах под кротовыми ходами он вкопал большие стеклянные банки так, чтобы их горлышко находилось вровень с нижним краем норы. Ничего не подозревающие слеповатые зверьки не заметили опасности и во время очередного обхода своей территории просто свалились внутрь самодельного капкана. Банки с пойманными животными мужчина оставил на столе на маленькой веранде. Кроты смешно вставали на задние лапки, царапая скользкие стенки, пытаясь дотянуться до края и выбраться. Но, конечно, все их усилия были тщетны. Когда Федор снимал ловушки, в земле рядом с ними он обнаружил небольшую коробочку – за много лет ржавчина почти полностью уничтожила металл, из которого она была сделана. Когда охотник за кротами попытался открыть крышку, коробочка просто рассыпалась, и в руках удивлённого мужчины остались несколько чуть желтоватых, молочных зубов. Полина Егоровна была в храме, дочка за оградой рисовала сельскую улицу с бабушкиным домом, у Фёдора было время побыть наедине с собой и подумать. Он сел на крыльцо, растроганно рассматривая свою находку. Ему вдруг вспомнилось, как когда-то давно, совсем в другой жизни, непослушный мальчуган нашёл в коробке у матери бережно собранные свои молочные зубки. «Как же так, - подумал ребёнок. – Ведь, если зубы не отдать мышке, новые не вырастут!» - и, не спросясь родительницы, он убежал в огород, туда, где отец недавно посадил несколько яблонек. Разрыв ещё мягкую землю, мальчик доверил их корням своё сокровище, не забыв прошептать заветное заклинание: «Мышка, мышка, возьми мои зубки молочные, а мне взамен дай костяные и прочные». Внезапно вернувшееся прошлое снова превратило мужчину в ребёнка. Пятилетний Федя и сорокалетний Фёдор Александрович удивлённо смотрели друг на друга, пытаясь заново познакомиться. Возвратившаяся после воскресной службы Полина Егоровна так и застала своего сына, задумчиво сидящего у порога.
- Мама, смотри, – сдавленно прошептал Фёдор, показывая матери свою находку.
Женщина взяла в морщинистые ладони россыпь крохотных жемчужин, и, надев очки, долго рассматривала их.
- Нашёл, значит, свой клад, – тихо улыбнулась она сыну.
- Возьми, сохрани, где-нибудь, – не совсем уверенно попросил Фёдор.
- Ну, зачем же они мне теперь? Это уже давно и не твоё и не моё. Эта тайна земле принадлежит, вот ей и отдай обратно! – посоветовала пожилая мама своему взрослому ребёнку. И, помолчав, добавила – Вы про нашу с Мариной просьбу подумайте – талант у неё к рисованию, негоже загубить его.
***
К обеду по небосводу поплыли облака – белые, как морская пена. Потом воздушный океан потемнел и, словно безжалостные штормовые волны, наскакивая друг на друга и грохоча, по нему понеслись огромные грозовые тучи. Несколько молний, словно удар клинка, распороли их чёрное брюхо. Целое море воды, выпитое жадным жарким солнцем где-то в Атлантике и принесённое сюда ветром в клубящемся чреве облаков, разом обрушилось на землю. За несколько минут сельские улицы превратились в бурные реки. Полина Егоровна расстроенно поглядывала на небо – сегодня к ним обещал зайти местный священник, и она боялась, что в такую «непогодь» батюшка не отважится идти в гости. Но буря продлилась недолго. Совсем скоро ливень сменился мелким тёплым дождиком, и из прорехи уходящих грозовых облаков выпало весёлое, смеющееся солнышко.
- Смотрите, радуга, радуга! – закричала Марина без страха выбегая с веранды, шлёпая по лужам красными резиновыми сапожками и подставляя своё лицо моросящим капелькам.
- У нас раньше такой дождь слепым называли, – припомнила Полина Егоровна. - После него всегда грибов ждали.
- Ну, всё, я рисовать, у меня вдохновение! – крикнула внучка и, схватив альбомы и краски, сбежала под дровяной навес.
- Не помешаю? - в калитку вошёл отец Сергий. Одной рукой он поддерживал полы своей длинной рясы, а другой пытался совладать с непослушным зонтиком.
- Проходите, проходите, батюшка, - захлопотала Полина Егоровна. – Сейчас чай пить будем.
- О, а это что у вас за зверюги? – удивлённо пророкотал Сергий, заметив притихших в банках кротов.
- Да вот, изловил вредителей, – смущённо признался Фёдор, пододвигая к столу табурет. - Весь огород у матушки изрыли!
- У Бога вредителей нет, каждая тварь для чего-нибудь да предназначена! – нравоучительно сказал священник. - Не убивай их, пожалуйста!
- Да что я, изверг что ли? – обиделся Фёдор. – Вечером с дочкой за огородом выпустим.
- Разговоры разговорами, а чай-то стынет! – Полина Егоровна поставила на стол вазочки с вареньем, магазинное печенье и свою гордость – пышно-сдобный пирог с брусникой и взбитыми сливками.
Пока взрослые беседовали, Марина успела закончить свой рисунок.
- Вот, смотрите! – девочка с гордостью положила на стол альбомный лист с ещё не до конца просохшей акварельной краской. – Я вам обещала нарисовать настоящих ангелов – ну так вот они!
На бумажном холсте уютно расположилась деревенька с покосившимися деревянными домишками. Все жители – взрослые и дети вышли на улицу и, задрав головы, смотрели куда-то в небо. А там между тучками-облаками летали…Старушки! Пухленькие, коренастые, худые и остроносые – в тёплых кофточках и с повязанными на пояснице шалями, в очках и чепчиках, в тапочках или калошах, но непременно с добрыми, счастливыми лицами. Их крылья напоминали вязанные кружевные салфетки, а в руках у каждой из них была маленькая жестяная леечка, из которой на весь мир и сельских людей лились яркие семицветные радуги!
- Что-то твои ангелы на нашу бабушку очень похожи! – засмеялся отец, особенно вот эта, в цветастом платочке и резиновых сапожках.
- Да, не совсем каноническое виденье, - добродушно пробасил отец Сергий.
- Ну и что, - заступилась за своих нарисованных героинь Марина. - Зато они никого из рая не гонят, за шалости не наказывают. Наоборот, смотрите – у каждого в леечке вместо воды настоящая любовь! И они льют её на нас, чтобы совсем не зачерствели!
- Всё-таки, если хочешь поступить в художественную школу, надо рисовать правильно, – не совсем уверенно возразила бабушка.
- Увы, Полина Егоровна, мы не знаем, как правильно, – развёл руками батюшка. - Мы же сами никогда не видели ни ангелов, ни архангелов, ни серафимов. Для нас мир горний, как для этих кротов радуга – ни понять, ни изъяснить, ни узреть его мы не можем.
- Жалко, что эти забавные землекопы не смогут увидеть этот семицветный праздник! – Марина переставила банки с кротами поближе к окну. – Как слепому рассказать об этом небесном чуде? Ведь если существует такая красота то… то…. Не знаю даже что, вот! – рассердившись на саму себя, что не может выразить свои мысли и чувства, насупилась девочка.
- Сама по себе радуга – есть лишь физическое явление, преломление лучей света в капельках воды, и, конечно, никакого чуда здесь нет, – отец Сергий разгладил свою бороду, протёр о рукав рясы запотевшие очки и продолжил. – Настоящее волшебство начинается только в душе смотрящего – именно там рождается ощущение гармонии неба и земли, единства мимолётного и вечного. Радуга – это только предчувствие чего-то, что находится вне нашего понимания. Восторженное созерцание – это тоже молитва, только без слов. Но, если сердце к красоте глухо – то и чуда ждать не приходится!
- Ты этот рисунок с собой возьми, – серьёзно сказал Фёдор. – Будет твоей вступительной работой в художественную школу.
- Папочка! – Марина бросилась на шею к отцу и, не веря своему счастью, прошептала: Спасибо, папа!
Прижав дочку к груди, Фёдор погладил её по голове, растрепав и без того сбившиеся волосы и смущённо выдохнул:
- Ох, и влетит нам с тобой от мамы, за самоуправство…
***
Вечером этого же дня Марина с папой унесли кротов за ограду, и выпустили их на волю в маленьком пологом овражке. Старый Колган был так подавлен и ошеломлен, что даже сил зарываться и прятаться у него не было. Он снова и снова вспоминал события последних дней – сначала исчез его сын Капыш, и тоска глубокой стрелой вонзилась в сердце отца, потом, раздавленный горем, он не заметил расставленные человеком ловушки, и они с женой угодили в плен. Он винил себя за эту трагическую оплошность и готовился умереть с тяжёлым от обиды сердцем, но тут пришёл этот, пахнущий ладаном и свечным воском человек и заговорил про радугу… И только тогда он понял, что на самом деле искал его сын, но было уже поздно… О, Колган был готов отдать всё, лишь бы снова увидеть своего последыша!
- Папа… - не уверенно пискнул кто-то в траве. - Папа, это ты? И мама? Вы живы!
Колган поднял голову и только сейчас уловил такой родной и знакомый запах.
- Капыш, сыночек, как ты здесь оказался? - задыхаясь от собственной вины и внезапной нежности, прошептал крот.
- Папа, прости меня! – подавленно начал Капыш. – Ты был прав – радуги нет! Я поверил глупому мотыльку, а его прельстил чужой свет. То, что он считал источником жизни - принесло ему смерть! Я больше никогда не ослушаюсь тебя, мы будем вместе держаться наших корней! Но… Но почему вы здесь?
- Послушай меня, малыш, – устало и тихо произнёс Колган. – Радуга существует – она так же реальна, как ты и как я, и то, что мы не можем увидеть её, ничего не значит, – старый крот горестно вздохнул и продолжил. – Зрячие только иногда видят эту небесную реку и радуются, потому что она напоминает им о самом главном. Но на самом деле её может почувствовать каждый, в любой миг, если, конечно, захочет. Стоит только прикрыть глаза и прислушаться – она живёт вот здесь, в нашем сердце, – и Колган ткнул своей усатой мордочкой в грудь своего сына.
***
Несколько недель в гостях у бабушки пролетели очень быстро. Папа уже погрузил в багажник банки варенья, свежую морковь, огурцы, молоденькую картошку и ещё какие-то заготовки, название которых он даже не знал. Марина старательно упаковала в картонную коробку все свои «художества» и коллекцию всевозможных коряжек, которые она вместе с бабушкой насобирала в лесу. Полина Егоровна вынесла целую корзинку ещё горячих пирожков.
- Это вам в дорогу, – прослезившись, сказала пенсионерка.
- Бабушка, ну что ты, не плачь, - утешала её внучка. – Мы на осенних каникулах обязательно опять придем, это же совсем скоро!
- Ну ладно, мам, давай не хворай тут, – Фёдор обнял родительницу за плечи и, хлопнув автомобильной дверцей, завёл автомобиль. Полина Егоровна, утерев покрасневшие глаза, широко перекрестила скрывающийся в облаке пыли автомобиль. Фёдор с дочкой, не торопясь, ехали по узким улочкам. А из окошек с резными ставнями, распрямив спину и подняв голову от грядок, сидя на покосившейся завалинке и приложив руку «козырьком», на них смотрели деревенские бабушки. Ангелы с жестяными леечками.