Из писем Федора Ивановича Тютчева к жене Эрнестине Федоровне (пер. с фр.)
Петербург, 19 июня 1854 г.
Мой бедный ум так утомлен, так разбит, что вполне уверен он только в собственных именах. Думается мне, что именно благодаря этому состоянию притупления я не чувствую себя более удрученным ни тем, что происходит, ни тем, чти еще произойдет.
Правда, все это и не должно бы меня удивлять: эти действия точно соответствуют тому представлению, которое я издавна составили о деятелях.
Но у кого достанет сил, стоя лицом к лицу с действительностью, которая оскорбляет и разбивает все ваше внутреннее существо, не отвертывать по временами головы и не тешить себя иллюзиями?
А ужасная действительность мало заботится о том, так это или нет; с нее довольно того, что она есть... Она есть, она надвигается, она подходит. Мы еще далеко не достигли до самой глубины того положения, в какое поставлены.
Третьего дня поехал я в Петергоф повидать Анну (старшая дочь Тютчева, Анна Фёдоровна в начале предыдущего 1853 года назначена фрейлиной и впоследствии получила должность наставницы при внучке императора Николая, Марии Александровне).
Подъезжая можно было различить за Кронштадтским рейдом дым от неприятельских пароходов. Оба флота стоят в виду Кронштадта с прошлого понедельника (здесь: В Балтику англо-французская эскадра в составе 11 винтовых и 15 парусных линейных кораблей, 32 пароходофрегатов и 7 парусных фрегатов вошла с очищением моря ото льда (март 1854)).
До сегодняшнего дня (суббота) они только измеряли глубину и перемещали буйки. Недавно один из наших кораблей, "Владимир", попытался снять у них под носом только что поставленный буек; они погнались за ним и пустили в него ядро, впрочем, не долетевшее.
Но этим и ограничились их действия и движения вплоть до этой минуты. Полагают, что ничего важного раньше месяца они не предпримут, так как только к тому времени ожидается прибытие их канонерок.
В ожидании этого жители Петербурга относятся к ним как к очень интересному зрелищу. Извощики должны поставить за них толстую свечку: начиная с понедельника образовалась беспрерывная вереница посетителей по пути к Ораниенбауму и к соседнему пригорку, с которого можно усмотреть (оба флота) и любоваться, сколько угодно, великолепной картиной; чтобы создать ее, пришлось им прибыть издалека и с большими издержками!
Как-то вечером Царское Семейство отправилось пить чай, причем царская беседка была поставлена в виду их флотов, конечно чтобы помочь им определить направление.
Возвращаясь из Петергофа, мы слышали пушечную пальбу, шедшую с их стороны; она продолжалась с полчаса.
Не знаю, были ли они польщены произведенным впечатлением, но несомненно одно: во всем, что говорилось кругом меня, не было и тени враждебности; была только тихая и благодушная насмешка, как единственный достойный ответ шутникам дурного вкуса, добивающимся изо всех сил, чтобы к ним относились серьезно.
Особенно много смеялись, вспоминая известие, недавно сообщенное в иностранных газетах, будто Петербург в ужасе, будто все население бежало, и на защиту столицы приведено сорок тысяч башкир...
И, не смотря на то, когда, глядя с Петергофской набережной по направлению солнечного заката, я сказал себе, что вот там, за этим лучистым туманом, в 18 верстах от дворца Всероссийского Императора, стоят эти вооруженные силы, ужаснейшие изо всех, какие, когда либо появлялись на морях, когда я сказал себе, что это весь Запад идет на Россию, чтобы убить ее и заградить ей будущее: то втайне я почувствовал, что все окружающее меня переживает, как и я сам, одно из наиболее торжественных событий всемирной истории.
Князь Горчаков (Александр Михайлович) третьего дня уехал в Вену с последними предложениями. Я видел его в ночь перед его отъездом. Если верить ему, то вот каковы эти последние слова, окончательные условия, передать которые ему поручено: войны с Австрией не хотят, но если Австрия начнет ее, то с ней будет война на смерть, война до полного истребления, не разбирая средств. Дай Бог, чтобы так было; но мне еще не верится.
Петербург, 29 июня
Еще не получено, сколько я знаю, известий от Горчакова, после его прибытия в Вену. Но ясно, что здесь признают неизбежность разрыва с Австрией и готовятся стать лицом к лицу с этим низким и недостойным противником. Следовательно, и Валахия будет очищена только соразмерно с новыми стратегическими требованиями.
Гвардейцам приказано выступать, и они покидают Петербурга в первых числах будущего месяца. Что касается Императора, то один из шталмейстеров двора, граф Сухтелен, которого я только что видел в Павловске, говорил мне, что походные экипажи приказано приготовить к 15 июля. Меня уверили также, что получены благоприятные известия из Берлина.
Но если даже это так, все же в основе своей эти известия исходят от прусского короля, и это одно не позволит мне придавать им больше веса и значения, чем, сколько рассудительные люди придают толкованиям снов.
В настоящее время Россия не может и не должна рассчитывать ни на кого, кроме себя самой. После она будет рассчитывать вместе с другими... Терпение!
Одна статья в "Revue des Deux Mondes" произвела здесь некоторое впечатление. Это статья Форкада "Россия и Австрия", где приводятся пространные выдержки из моих писем. Те, кто читал их, не узнав меня, отзывались о них с большою похвалой.
7 июля
Завтра, 18-го, мы приглашены на печальный обряд похорон бедного Андрея Карамзина (ушел добровольцем, погиб в бою у Каракула); его тело, однажды уже похороненное и вырытое, только что прибыло сюда...
Я еще вижу его, как если б это было вчера, - на здешней станции железной дороги, когда он прощался с нами в солдатской шинели, а я говорил ему на последнее расставанье: воротись! И вот как он воротился! О, какой сон, какое ужасное сновидение все это, все что окружает меня!
5 августа
Я провел сегодняшний день в Петергофе. Это стало бы скучно от повторений, если бы не было невероятного очарования сказочной погоды, вот уже три месяца посылаемой нам Небом. Что за дни! Что за ночи! Какая мечта все это лето! Слышишь его благоухание, им дышишь, весь проникаешься им, сколько хочешь, - и с трудом веришь в него.
Что мне кажется особенно чудесным, это постоянство, ничем не нарушаемое, постоянство прекрасных дней. Оно дает нам такую же уверенность, что это будет продолжаться, какая бывает у игроков, когда им, по их выражению, "везет".
Не издал ли Бог случайно повеления об окончательной отмене у нас дурной погоды? Очарование этой поры таково, что, как мне кажется, все на свете отвлечены от занятий политикой, а между тем не позже как сегодня получено известие о первом нападении французских войск на крепость на Аландских островах.
Вот где, на Аландских островах, довелось возобновиться, после 40-летнаго промежутка, борьбе Франции с Россией, прерванной в Париже. Но где окончится это возобновление старого? Не снова ли в Париже?
Но нет! Я убежден, что на этот раз течение дел будет иное. Не военными победами восторжествует Россия над врагами; весь этот Вавилон, восставший на нее, должен погибнуть сам от себя, под тяжестью собственного безумия.
Будет и для нас, я это хорошо знаю, наша доля наказанья, и, конечно, справедливая и законная доля. Но наказание, которое будет возложено на нас, будет только исправительным, тогда как их казнь - для них окончательная и безвозвратная... и, клянусь, они заслужили ее!
11 августа
Вот уже несколько дней, как опять мы держим ухо востро, и на этот раз не без оснований, как я думаю. В четвертый раз было отложено отправление гвардии; теперь, по причине известий, полученных из Берлина или из Дании, будто от 30 до 40 тысяч французов уже на пути к Балтийскому морю с явным намерением сделать попытку десанта или в Кронштадт или в другом месте непременно 19 числа этого месяца.
Но у меня есть внутреннее убеждение, что, пока я здесь (Тютчев собирался ехать в Москву к брату с сестрой), ничего не произойдет...
На этих днях получено известие о блестящей победе в окрестностях Карса; князь Бебутов (Василий Осипович) с 18000 побил более 60000 турок. Надо, однако, серьезно опасаться, не окажется ли и эта победа бесплодной. Как ты мстишь за себя, угнетенная жизнь духа!
Пока еще нет положительных известий о том, что происходит на Аландских островах. Быть может завтра будет сообщено, что песни замолкли. Острова - вот самое блестящее, что было в этом году.
Княгиня Юсупова дала нам праздник на Неве; это один из баснословных вечеров, который останется в памяти современного поколения. Нас было человек пятьдесят в трех больших лодках; четвертая, где находилась музыка, была разубрана цветами; всё это скользило по спокойным волнам, сопровождаемое толпой яликов.
25 августа
Вчера, 24-го, мы присутствовали при кончине, которая вызвала, смело можно сказать, всеобщее сожаление. Это кончина, увы! нашего славного, нашего великолепного, нашего блестящего лета, незабвенного лета 1854 года.
Еще накануне казалось оно полным жизни: я еще мог, возвращаясь к себе около полуночи, наслаждаться в последний раз нежной и дружественной погодой. Но в ту же самую ночь свирепый западный ветер ниспроверг все это, причем ураган продолжался без перерыва более 24 часов...
Если что либо могло утешить в этой неожиданной и горестной перемене, то это мысль о тех удовольствиях, какие будут ее следствием для наших любезных врагов. Вот теперь они вкусят вдоволь прелести Балтики.
Черное море нисколько не любезнее в дни равноденствия... да с этой стороны есть у них сверх того холера, которая, по признаниям самих английских журналов, опустошает их войска, особенно французские, где убыль от болезни исчисляется в 10000 человек.
Гвардия на этот раз в самом деле выступила. Юные Великие Князья с ней. Ссора с Австрией несомненна и, по моему мнению, вероятна также с Пруссией в виду того, что были решительно отвергнуты четыре предложения, сделанные этими двумя державами от имени всех четырех...
И вот мы более чем когда-либо одни против всех...
2 сентября
Сегодня годовщина вступления французов в Москву в 1812 г. Получено известие о выступлении англо-французского флота из Балтийского моря.