Еще одна такая победа, и я останусь без армии.
Пирр
Анализ последних событий показал мою победу, хотя и небесспорную. Как говорят спортсмены, выиграл по очкам. Но обнадеживать себя я не стал, прекрасно понимая, что сыгран только первый тайм, окончательный счет впереди.
Победа победой, а дрова как лежали за дверью, так и остались лежать. Меня это нисколько не устраивало. Коктейль из вина и адреналина придал мне храбрости. Я решил выглянуть из каморки и при возможности затащить дрова внутрь.
Я подошел к двери и прислушался. Было тихо; ни шороха, ни скрипа, ни вздоха я так и не услышал. Осторожно приоткрыв дверь, я увидел волков, сидящих метрах в десяти от хвоста. Вожак зализывал, нанесенную мною, рану. Молодой сидел с ним рядом, видимо, выражал сочувствие. Мне вдруг пришло в голову, что эта могла быть самка, только совсем еще юная, неопытная и… голодная. Других волков я не увидел, но, наверняка, они были неподалеку.
Я нерешительно вышел наружу. Волки заметили меня, однако не стали что-либо предпринимать. Лишь волчица вскочила, но тут же осела на снег, неловко как-то поведя головой.
«Видать, чугунок раскалывается…— подумал я без тени сочувствия. — Это ты еще хорошо отделалась, могло быть и хуже…»
Не спуская глаз с хищников, я стал подбирать дрова. Старый волк, прервав свое занятие, исподлобья наблюдал за мной. Я старался не поворачиваться к нему спиной и держал нож, с лезвием испачканным волчьей кровью, на виду. Собрав, сколько сумел, я стал пробираться обратно в каморку.
Волк приподнялся, продолжая смотреть на меня. Увидев движение серого, я ворвался внутрь, роняя дрова. И сразу захлопнул дверцу.
Мне повезло, я собрал почти все топливо, оставив лишь мелкие сучки. Дрова заполонили почти все мое жизненное пространство, но все равно, оценив их количество, я встревожился. Даже теперь их было мало, точно не хватит до следующего утра. Мне стало тошно от нахлынувшей безнадежности, от которой опускаются руки. Я медленно погружался в море апатии, которое душило меня и накрывало с головою. Во мне зарождалось отчаяние, но, пока были дрова, я мог еще бороться.
— Не вешать нос… У тебя есть дрова, икра и вино, — подбадривал я себя. — Что тебе еще нужно?
Потасовка с волками пробудила во мне зверский аппетит. Я хищно слопал всю банку икры, хотя утром предполагал, что половина пойдет на ужин. Обед ознаменовался хорошим глотком вина. Слегка захмелев от вина и еды, я почувствовал в себе решимость вновь схватиться с волками.
— Ну, я вам еще рога-то пообломаю! — подбадривал я себя. — Я вас на шапки пущу, шубу сошью и чучел понаделаю!
Но сколько я ни пытался выжать из себя хоть какой-то план предстоящего сражения, ничего не придумывалось. Подтвердилась моя теория, что только киногерои мастаки на всякие хитрые выдумки, а обыкновенный человек, вроде меня способен лишь на воинственные вопли и бессмысленное размахивание руками.
Я так глубоко задумался, что не сразу сообразил, что слышу некий необычный для таежной глуши звук. Тяжелый переливчатый гул шел откуда-то сверху, становясь то громче, то тише.
— Боже мой, — пробормотал я, — неужели…
Сердце мое оказалось понятливее головы. Я еще не успел даже мысленно произнести самое главное в моем положении слово, а сердечная мышца уже сжалась от радостного предчувствия.
— Вертолет! — выдавил я, наконец.
Не могу сказать, что я заметался по своему обиталищу, негде там было метаться, тем более сейчас, когда все оно завалено дровами, но какие-то судорожные движения я делал. Самым осмысленным из них, была попытка, взобравшись на унитаз, выглянуть в дырку в крыше. Разумеется, кроме кусочка тускнеющего вечернего неба, я ничего не разглядел. И тогда я совершил поступок, на который в другой ситуации, ни за что бы, не отважился.
Схватив посох, а также, уже испытанный в бою нож, я опрометью бросился на улицу. Волки, по-видимому, ничуть не встревоженные отдаленным гулом пролетающего вертолета были застигнуты мною врасплох. Они вскочили только тогда, когда я уже стоял перед ними. Но так как, взгляд мой невольно обратился к небу, в поисках спасительной винтокрылой машины, фактор внезапности был мною бездарно упущен.
Я уже говорил, что у Жизни все карты в колоде крапленые, ты знаешь только свои карты. А она знает и свои, и твои, и те, что лежат в прикупе, и при необходимости может ввести в игру козыри из другой колоды. Вот так и со мною.
Как говорили римляне, человеку свойственно ошибаться. Я полагал, что увижу вертолет сразу, определю направление его движения и тут же вернусь назад. А, вернувшись, быстренько сооружу факел, которым можно будет размахивать, высунув его из прорехи в разрушенном землетрясении навесе.
Но первый же мой шаг из хвоста самолета стал и последним. Я попал в хитрую и, несомненно, очень хорошо продуманную засаду. Матерый вожак и молодая волчица, своим безмятежным видом, вероятно, должны были усыпить мою бдительность, тогда как рядом притаилась еще пара волков: один справа, другой слева от выхода из хвоста самолета. Заметил я их поздно. Левый волк вцепился в мою правую ногу, правый зверь повис на левой руке с ножом. Подвергнись я такому нападению летом, у меня не было ни одного шанса выжить. Но зимняя одежда и обмотки на ногах сыграли с зубастыми бандитами коварную шутку.
Я растерялся, но инстинкт древних предков охотников не дал мне погибнуть. Он пришел на выручку, когда разум в панике завис, словно компьютер.
Инстинкт — шестое чувство, тебе я песнь пою.
Первым в дело вступил мой посох. Перехватив его повыше, я несколько раз ударил острым нижним концом волку в загривок. Правда, все удары пришлись на толстую шею и спину и, похоже, посох лишь слегка оцарапал волчью шкуру. Волк, сжимая мощными челюстями мою лодыжку и мотая головой, попытался опрокинуть меня наземь. Он мужественно вытерпел три колющих удара посохом, но после четвертого жалобно взвизгнул и бросился бежать.
Я остался один на один с волком, повисшем на правой руке. Зверюга, пользуясь тем, что я был занят его собратом, ловко работая своими челюстями, передвинулась к запястью, которое защищала лишь тонкая ткань куртки.
Я взвыл от резкой боли. Мои глаза, наполненные болью и яростью, встретились с горящими глазами волка. Хищник мертвой хваткой вцепился в руку и теперь тянул на себя, думая завалить жертву. Подтащив зверя к себе, я изо всех сил пнул его в брюхо. Видимо я попал по причинному месту, потому что зубы волка перестали впиваться в мою руку, сам же хозяин зубов присел на снег, только для того чтобы еще раз получить удар, на этот раз в ухо. Завершил избиение хороший пинок по ребрам. От этого удара зверь, как будто вышел из поразившего его ступора и бросился в сторону.
— Получили твари, а?! — заорал я.
И в этот момент вожак бросился мне на грудь. В нем было не меньше шестидесяти килограмм, поэтому он легко сбил меня с ног. Его клыки, как мне с перепугу показалось, не уступающие по длине клыкам знаменитого смилодона, потянулись к моему горлу. Бросив посох, я попытался отпихнуть от себя свирепую тварь. И мне в каком-то смысле это удалось, потому что в зубах хищника оказалась не моя глотка, а всего лишь шейный платок, тот самый, что я обнаружил в дамской сумочке. Не дав волку возможности разобраться и с платком и моей шеей, я ударил его в грудь швейцарским ножом. Потом еще раз и еще…
Волк взвыл, судорожно забился на лезвии, орошая мое лицо кровью. Не помня себя от ужаса, отвращения и боли в поврежденном запястье, я столкнул живого еще зверя на окровавленный снег, поднялся на четвереньки и со всех ног кинулся к своему убежищу, не дожидаясь, когда на меня бросятся остальные волки. Битву я выиграл, но поле боя все же осталось за врагом. Победа была пирровой!