Познакомились мы из-за одной копейки, которая застряла в автомате с газированной водой. В далёком прошлом такие были на каждом углу. Конкретно этот, к которому подошёл я, стоял возле городской библиотеки, и у меня не было трёх копеек, чтобы выпить стакан газировки с сиропом, да и ту единственную копейку, что имелась в наличии, заглотил автомат, а газировка не полилась. Я пару раз стукнул по автомату, скорее для острастки, и пошёл восвояси.
- Эй, парень! Это твоя копейка? – Я даже не сразу понял, что обращаются ко мне, потому что почти сразу забыл о потерянной копейке, но обернулся на крик и увидел мальчика, который быстро догонял меня, улыбался и протягивал ладонь, в которой лежала копейка. Он был постарше меня, как оказалось позже, на два года, и ему удалось выбить из щели монетоприёмника эту счастливую копейку. Почему счастливую? А с неё началась долгая история нашей дружбы с Юрой Берёзкиным, приехавшим в Кронштадт из Запорожья на лето к дяде.
Мои родители приняли нового друга хорошо, он действительно обладал какой-то чудесной приятностью, открытый, улыбчивый, светлый. Всё лето мы провели не разлей вода, бегая на пляж, исследуя заброшенные объекты, которых в городе-крепости было с избытком, лазили за яблоками в гарнизонный сад, строили плоты и бороздили на них по заброшенной части Петровского дока. Чудесное лето далёкого года в СССР.
Когда Юра уехал домой, мы стали писать друг другу письма, и я могу сейчас вспомнить его адрес, УССР, Запорожская область, село Широкое, Юре Берёзкину.
Простой адрес, потому и помню. Время от времени приходили посылки, то с семечками, то с домашней халвой, а однажды в посылке оказался запечённый гусь, а мои родители отправляли в ответ с ленинградскими гостинцами посылки на Украину. Такой вот обмен – кто чем богат.
А потом было очередное лето и снова Юра приезжал в гости к дяде Толе, которого в городе звали Толик- Плохиш. Не знаю, почему так повелось, но дядя был прижимист, на своём огороде выращивал клубнику, а вот за всю историю нашей дружбы ни разу не угостил. Я об этом и не думал, чего-чего, а клубники и прочих ягод мне хватало, а Юра, как оказалось очень этого стеснялся. Впрочем, на нашу дружбу это никак не влияло.
Приезжал мой друг и на зимние каникулы, и мы ходили на каток, где мой отец учил его кататься на коньках, а я тренировал его технику катания задом, при помощи хоккейной клюшки. Смеху было, и особых успехов ни я, ни Юра не достиг, да и не ради успехов старались.
Мы росли, и однажды я получил письмо не с привычного адреса, а с почтового ящика – Юру призвали в ряды Советской Армии. Он был на два года старше меня, соответственно и служить он отправился раньше.
Два года писем в армию ему, а потом от него в ГДР, где уже я проходил срочную службу, а я отвечал на Дальний Восток в мореходное училище, куда занесла судьба моего друга. Как я гордился за него, представляя его морским волком, завидуя белой завистью, что ещё немного и он увидит другие страны, города, людей. Я знал, что это такое, ведь имел опыт службы в чужой стране, и мне этот опыт нравился.
Потом он женился и уехал на родину, и жизнь покатилась по колее, письма мы писали всё реже, я и сам женился и уехал на Камчатку, закончился Советский Союз, и мы оказались в разных государствах. В самом начале двухтысячных я узнал от Толи-Плохиша номер телефона матери моего друга и позвонил. Трубку взял Юра, и мы проболтали прорву денег, потому что звонки через восьмёрку стоили дорого, но что стоят монеты, когда говорят друзья детства.
С тех пор опять прошло много лет, сменились номера, и потерялись, страны стали недругами, хотя в каждой живут части семей, разорванные решениями бездушных политиков. Но я листаю альбомы с фотографиями и смотрю на открытое лицо моего друга и улыбаюсь, помня о нашей детской дружбе и знаю, что где-то в Запорожской области в селе Широкое, живёт мой друг – Юра Берёзкин.
