Моя смена закончилась час назад, но домой идти не хотелось. Чего я там не видел среди пустых стен, криков соседей и мыслей о предопределенности всего сущего? На работе мне нравилось гораздо больше.
Я расположился на черном потертом кожаном двухместном диванчике в углу рабочей кухоньки — самой не стыдной во всем здании: с холодильником, микроволновкой, плитой, столиком и окном, позволяющим любоваться городом с высоты десятого этажа — половины здания.
Рядом со мной также расслаблялась погруженная в свои мысли наш новый администратор — смуглокожая и очень худая девушка по имени Шэл. Она курила и блаженно закатывала глаза от каждой затяжки. Не то чтобы она уставала от работы и нуждалась в таком перекуре. В ее обязанности входил сбор данных от курьеров, занесение результатов в какие-то бухгалтерские программы, подсчет налогов и гонораров. Со стороны казалось, что это довольно широкий спектр обязанностей, занимающий все свободное время. Однако технологии делали за нее почти всю работу. Данные о курьерах собирало специальное мобильное приложение, через которое нам поступали заказы, а клиенты оплачивали услуги. Шэл оставалось лишь в конце дня внести итоговые цифры в программу, которая сама раскидывала налоги и гонорары сотрудникам. Так что наш администратор справлялась со всеми своими делами за час в конце смены. Но сидеть в своем кабинете в одиночестве ей было скучно, поэтому она присоединялась ко всем курьерам, что заглядывали в офис и ждали оповещения о новом вызове.
Ей, как и мне, тоже не особо хотелось говорить — достаточно было общества живого человека. В нашей фирме все были такие. Если два человека и больше находилась в одном помещении, то им совсем не обязательно было разрывать тишину голосами, задавая друг другу пространные или излишние вопросы. Можно было просто молчать рядом, и никакого чувства неловкости при этом не возникало. Такая у нас, знаете ли, специфика работы. Мы были одной из тысяч курьерских служб по всему миру, однако всего лишь одна на пару сотен курьерских служб, доставляющих клиентам отнюдь не посылки и еду.
На кухню начали подтягиваться другие люди. Сначала зашла Кристина (самый быстрый наш курьер), увидела нас с Шэл, ничего не сказала и просто пошла к холодильнику. Там, взяв свой обед, села за стол напротив нас и молчаливо принялась есть. В любой другой организации мне обязательно следовало спросить: «Как прошёл день?», или там: «Не было сложных клиентов?», «Как добиралась через весь город?». Но отнюдь не у нас. В нашей маленькой фирме если ты хотел что-то сказать, то ты это говорил, а если не хотел, то молчание ни в коем случае не порицалось и не считалось невежливым.
Мы — люди особые. Мы приносим людям счастье без физического контакта.
Посылочки с AliExpress — это, конечно, всегда приятно и приносит клиентам улыбки. Но мы приносили им те же самые эмоции напрямую. Мне сложно это объяснить. Возможно, в наших головах был какой-то генетический сбой. Природа, странно подшутив, практически с самого рождения дала нам уникальный навык копаться в чужих головах. Нам ничего не стоило, встретив человека, слегка подкорректировать его сознание.
Мы могли многое. Возвращать людям давно потерянные чувства и воспоминания, или производить счастье из ничего, давая мощный пинок уснувшим гормонам. Чужая голова была для нас пусть и не открытой книгой, но старым шкафом, в который можно без особого труда влезть и достать оттуда давно забытый, но любимый костюм в цветочек.
Поначалу миру казалось, что мы чрезвычайно опасны и нас надо содержать в изоляции. Шутка ли, мы могли узнать государственную тайну просто находясь c важной шишкой в одной комнате. Но потом выяснилось, что этот наш уникальный навык был чрезвычайно полезен обществу. Что было и вовсе неожиданным — благодаря нам общество стало выздоравливать. Любой человек мог вызвать курьера к себе в дом и заказать то, чего клиенту так не хватало. Например, музыкант, что уже год не мог сочинить ни одной достойной мелодии. Курьер приезжал к нему, пару минут копался в его сознании и уезжал, а музыкант, будучи на седьмом небе, через секунду уже писал лучшую в своей жизни симфонию.
Вызывали нас не только творческие личности. Люди с кризисом среднего возраста, отчаявшиеся одинокие мамы, инженеры и ученые, пытавшиеся решить какую-то очень сложную техническую проблему, но не находящие в себе достаточно фантазии для этого. Мы помогали всем без особых усилий, и это солидно пополняло баланс наших пластиковых карт. Государства нескольких стран легализовали нашу деятельность, поставив лишь одно условие — никогда не приближаться к секретным объектам и людям, там работающим. В остальном мы могли делать на работе что угодно в рамках трудового кодекса и обязательной уплатой всех налогов.
Довольны и счастливы были почти все. Кроме, разве что, стран ближнего зарубежья, где резко снизился трафик наркотиков. Обществу, где есть «курьеры счастья» (как нас неофициально называли довольные клиенты), больше не нужны были вызывающие привыкание и уничтожающие здоровье препараты. Да и приезд курьера стоил гораздо дешевле. Наркотики теперь употребляли лишь те, кто все еще боялся нас. Они считали, что мы можем залезть к ним в голову, найти и вытащить наружу какие-то страшные секреты. Не поймите неправильно — мы действительно могли это сделать. Например, я мог бы узнать у Шэл почему у нее такое странное имя, откуда она родом, раз у нее такой необычный для России цвет кожи, да и даже чистила ли она утром зубы. Мог я это сделать так, что она бы даже не узнала об этом.
Однако ни я, ни любой другой человек, обладающий нашим навыком, не стал бы лезть к кому-то в память. Представьте себе запертый на чердаке сундук. В этом сундуке лежит мертвая кошка, что гниет там уже три года. Она лежит средь вещей, предназначение которых вы не сможете понять, даже если напряжете всю вашу фантазию. Такие, знаете, эфемерные штуки, что меняют форму, едва на них начинаешь смотреть. А это, в свою очередь, и есть те самые мысли и воспоминания. Теперь представьте, что мертвая разложившийся кошка — это отнюдь не самое страшное. Сундук на самом деле лежит вовсе не на чердаке — он лежит посреди кошмаров, переживаний, стыда, горя, радости и тысяч других ваших ежедневных эмоций. Наша работа похожа на маленького ребенка, которого послали на этот чердак. Ему страшно. Он заползает наверх, зажмуривается, бежит до сундука, открывает его и бежит обратно, стараясь ни в коем случае не смотреть по сторонам, и уж тем более не чувствовать запахов. Клиенты могут быть спокойны — нам свой крепкий спокойный сон куда дороже их секретов.
И, наверное, именно поэтому и на предложения работать в полиции люди наших навыков всегда отвечают вежливым отказом. Один-другой раз залезешь на чердак и тебе самому потребуется терапия. Дарить эмоции — это куда проще, безопасней и прибыльней. По мне так достаточно почитать Twitter, чтобы узнать, как захламлен чердак человека. Да и посмеяться есть над чем.
Есть у нас и другие, так сказать, способности, но они куда менее полезны и достойны внимания общества. Мы и были рады, ведь, хотели того или нет, но природа дала нам самое главное, чего не было у других — предназначение. Ту самую способность, тот самый талант, о котором мечтают люди, размышляя о том, кем стать в жизни и для чего они рождены. Перед нами вопрос о своем жизненном пути больше не стоял. Мы точно знали, кто мы есть, на что способны и как мы можем помочь окружающим. Это давало невероятный заряд бодрости каждое утро получше крепкого горячего турецкого кофе, да еще и вылитого на голову. И, кстати, именно это чувство своего места было одной из причин, почему работа была мне в радость.
Внешне я, конечно, этого не показываю. Когда целыми днями приносишь кому-то эмоции, то сам становишься немного безэмоциональным. Но то был я. На других способности действовали иначе. Кристина, например, когда-то была настоящим холериком, резкой и внезапной, как торпеда посреди ровных вод. Но с годами способности заставили ее замкнутся в себе стать почти что флегматиком. Она порвала со всеми своими многочисленными парнями, разочаровавшись в их верности и правдивости — ложь мы легко считываем даже без погружения в чью-то память. Теперь ее почти ничто не радовало, и порой мне казалось, что от этого она чахнет, увядает словно забытый в жару цветок на подоконнике.
В момент очередной затяжки Шэл, дверь снова открылась, и в проеме показался охранник Андрей — высокий, накаченный, красивый и очень молодой для такой профессии. В любой другой организации он бы стал предметом сплетен и обожания всего женского коллектива, однако у нас, как уже сказано выше, люди больше ценили спокойствие, молчание и внутренний мир, нежели внешние данные. А Андрей этим чрезвычайно дорожил. За свою недолгую карьеру он был уже пятикратно уволен, так как ни одна особа женского пола не могла пройти мимо него, что вызывало массу скандалов и проблем. У нас он был почти что как дома, сам став куда более спокойным и молчаливым. Включив какую-то игру на телефоне, он смастерил пятиуровневый бутерброд и сел напротив Кристины.
Мы наслаждались тишиной, в которой звучало лишь тихое жевание, редкий шелест одежды, поскрипывание стульев и выдыхаемый Шэл сигаретный дым. Настоящая гармония. Я даже едва не уснул.
Этот день обещал быть самым обычным, словно старый пруд, охраняемый от ветра высоким лесом. Однако в тот день идеалистическую картину отдыха нашей не совсем обычной фирмы разрушило одно любопытное событие. И сделано оно это очень громко.
Ни с того, ни с сего в центре комнаты появилась женская голова. Она ярко светилась синим цветом, будто фонарь. Лицо принадлежало молодой девушке неопределенного роста. Оно было испуганным и перемещалось по комнате, словно искала из нее выход девушка что-то искала.
Шэл вытаращила глаза, а потом истошно заорала. Андрей оторвался от телефона и приподнял голову, а следом и Кристина перевела взгляд на столь непривычное для этой кухни явление.
Светящаяся голова продолжала метаться. Я внимательно следил за ней, и в конце концов мне пришлось закрыть рукой рот Шэл, чтобы она не отвлекала меня своими криками. Сквозь пальцы я почувствовал, как она набрала воздуха в легкие для нового крика, но я успел сдержать и его. Я ненадолго перевел на нее взгляд и постарался успокоить, положив вторую руку на ее плечо, мол, сейчас не происходит ничего страшного, так зачем поднимать шум? Шэл не до конца, но успокоилась и больше не кричала.
Вместо нашей администраторши закричала летающая голова. Девушка остановилась, уставилась в сторону двери и истошно завопила: «Помогите!». Голова замерла и гримаса ужаса сменилась гримасой паники и боли. Лицо из ярко синего стало красным, потом пурпурным, а потом исчезло так же резко, как появилось.
В нашей маленькой кухоньке воцарилась тишина.
Андрей опустил глаза к телефону и продолжил играть, жуя бутерброд. Он уже привык ничему не удивляться в нашей конторе и данное событие воспринял как что-то стандартное, пусть и не ежедневное. У Кристины опустились уголки губ — свидетельство того, что она слегка удивилась.
Я убрал руку от лица Шэл. Она громко задышала и будто пыталась что-то сказать, но не могла унять свое сердце, и все попытки тонули во вздохах. Но я понял ее вопрос без слов.
— Да, — ответил я ей. — Мы такое тоже умеем. Не все, конечно. Только те, кто такой прием еще в детстве освоил, когда эмоции были достаточно сильными. Я такие вот послания оставлял маме, когда мне было лень на бумаге что-то писать. Ну, как сейчас «голосовухи» оставляют, когда устали по экрану жать.
Я вспомнил маму, уже оставившую этот мир, и себя молодого, активного и до седых волос пугающего всех, кто меня окружал. Мама приходила домой и получала от меня такое сообщение — голубым светом светящуюся голову своего сына, который сообщал, что пойдет с друзьями прыгать на гаражах и вернется поздно. Вряд ли ее успокаивала моя «записка» — такой способ посланий и человека с крепкими нервами может довести до инфаркта. Но я был молодым, мне тогда было все равно.
— Только сейчас это не голосовуха для твоей мамы, — сказала Кристина. — Тут, похоже, настоящее предумышленное хладнокровное убийство, или как там оно еще зовется.
— Определенно, — кивнул я. — Самое, как говорится, настоящее преступление. Эта девушка оставила нам послание перед смертью.
— Уб...уб-бийство? — смогла выдавить из себя вопрос Шэл.
— Ну да, — сказал я. — Убийство. Как Кристина сказала — хладнокровное. Нельзя исключать маньяка. По взгляду нашей девушки было видно, что ее преследовали прежде, чем убили. Причем сделали это прямо здесь вот, на нашей кухне. Сообщение нельзя перенести очень далеко от места, где ты его «написал». Только сдвинуть по вращению Земли вокруг Солнца и вокруг оси, но обычно такое выходит автоматически, почти на уровне рефлексов. Не думаю, что оставленное случайно и в такой спешке послание могло быть записано где-то еще, а потом добралось до нашей кухни.
Повисла пауза, и тишину тревожило лишь размеренное жевание бутерброда Андреем.
— Нам, наверное, надо позвонить в полицию? — спросила Шэл.
— И что мы им скажем? — Кристина ухмыльнулась. — Что видели в воздухе синюю голову, которая попросила о помощи, поменяла цвет и пропала? Думаю, оператор полиции даже не дослушает обращение.
Шэл потупила взгляд и затушила сигарету, почти сразу закурив новую.
— Кроме того, — добавила Кристина. — У полиции есть правило: «Нет тела — нет дела». Да и не знаем мы, когда вообще это послание было оставлено.
— Ну с этим как раз все просто, — сказал я. — Из-за постоянного движения планеты сложно отправить сообщение сильно далеко в будущее. Две недели — максимум. А еще мы знаем, что неделю назад у нас тут на кухне повесили камеры, — я указал на темную полусферу в углу потолка, как раз над мойкой. — Если бы убийство произошло в последнюю неделю, то об этом знали бы все. Значит убийство произошло на прошлой неделе, до того, как повесили камеру. Сегодня какое? 1-е октября. Камеры повесили 24-го сентября. Значит девушку убили в промежутке между 17-м и 23-м сентября.
— Давайте расскажем полиции об этом! — не унималась Шэл.
— А тут я с Кристиной согласен. «Нет тела — нет дела». Давайте найдем девушку и посмотрим. Вдруг она не совсем мертва и послала это сообщение случайно, а прервалось оно по какой-то другой причине. Всякое бывает.
— С чего начнем? — слегка оживилась Кристина. Я почувствовал исходящее от нее возбуждение. Не вихрь, но очевидное удовольствие, будто взял билет из Сибири куда-то на море и уже ждешь в аэропорту в предвкушении прогулок по пляжу.
— Для начала узнаем, кто она. Во-первых, она точно не курьер. Я нас тут всех знаю и эту девушку никогда не видел. Во-вторых, у нее точно был доступ в это здание, а сюда не пускают без пропуска. Вот у нас сейчас сидит охранник. Он, наверное, сможет установить ее личность и где в здании она работала.
Все это время молчавший и играющий в телефон Андрей даже перестал жевать и перевел взгляд на меня, Шэл, а потом на Кристину.
— Пойдем? — предложил я.
— Сейчас доем, — сказал Андрей и не закончил фразу. Было ясно, что придется подождать.
Когда мы спустились к будке охраны, Андрей зашел внутрь, жестом приказав нам остаться у входа. Однако такое скопление людей всегда привлекает внимание. Мы торчали на первом этаже двадцатиэтажного офисного здания — поток людей здесь был постоянным, и, конечно, мы не могли не нарваться на посторонние взгляды тех, кто нас знал.
— А что это вы тут делаете? — поинтересовался Соломон Петрович — директор всей нашей небольшой курьерской организации.
Этот статный, полный и в чем-то простодушный мужчина за 60 был обычным человеком, а потому понятия не имел каким образом нам удается то, что мы делаем. Однако когда по всему миру стали открываться фирмы, привлекающие экстраординарных курьеров, Соломон Петрович будучи человеком неглупым и держащим руку на пульсе, моментально организовал новую фирму и привлек первых работников. Меньше чем за месяц все его затраты на организацию и раскрутку окупились. Он проходил мимо охраны, видимо возвращаясь с какой-то встречи, и не мог не заметить группу его сотрудников.
— Почему не работаем? — спросил он.
— Я уже закончил смену, — честно сказал я.
— Я тоже, — честно соврала Кристина.
— У нас случилось ЧП! — начала Шэл, но я вовремя успел заткнуть ей рот.
— На кухне раковина потекла, но я уже починил. Думаем, стоит ли вызывать сантехников, вот и собрались.
Соломон Петрович удивленно перевел взгляд с меня на перепуганную Шэл.
— Ну ладно, — сказал он без тени улыбки, — только работу не пропускайте.
— Да как можно…— сказала Кристина, и в ее голосе и эмоциональном потоке даже я с трудом смог бы считать фальшь.
Когда директор ушел, Шэл спросила:
— Это что было?
— Все под подозрением, — сказал я. — Пока мы точно не будем знать что случилось — не стоит говорить всем подряд про убийство.
— Убийство?! —донесся почти под ухом голос Вити.
Мы и не заметили, как он зашел в здание следом за директором. Витек — рыжий, веснушчатый и крайне нетипичный курьер. Когда остальных не пробивали никакие эмоции, Витя напротив, был расплавленным реактором, посылающим во все стороны лучи энергии. Любой кипиш у нас на работе начинался именно с него. Ну, кроме убийства, конечно, к которому настолько простодушный и позитивный человек не мог иметь никакого отношения.
— Да-да, Вить, только тихо. Это пока еще тайна.
— О-о-о! — едва не разрываемый эмоциями Витя сдерживался с трудом и губами прочитал сладострастно — Еще и тайна…
Спустя еще пятнадцать минут, пока мы рассказывали Вите, что произошло, из каморки охранников появился Андрей.
— Там… фигня какая-то, — сказал он. — Это призрак девушки, что работала этажом выше. Попросил у Петра, того что на мониторах сидит, посмотреть записи. Вчера она была жива-здорова. Зашла в здание, как обычно, со всеми поздоровалась, поднялась к себе. И позавчера, в понедельник. На вашем этаже не появлялась. Вообще ничего особенного.
— А откуда она вообще? — спросил я.
— Звать Анна Смирнова, работала в фирме «Прокопенко и сыновья». Мутная фирма. Там была не то менеджером, не то бухгалтером, не понять. Сходите сами да спросите. Ровно над вашим этажом сидят.
— Знаете, это напоминает мне безумно увлекательный детектив! — говорил, едва не визжа от восторга, Витек, пока мы поднимались наверх. — Призрак девушки, которая оказалась живой! Расследование преступления, на которое никто не обратил внимание! Как думаете, в этом замешаны спецслужбы или инопланетяне? Без путешествий во времени не обошлось уж точно!
Ни я, ни Кристина не реагировали, а вот Шэл шепотом повторяла «мамочки» на каждое безумное предположение Вити.
Мы миновали наш этаж, где оставили Андрея, и поднялись выше. Там встретили еще одного знакомого, да еще и курьера. Вот только Геннадий был фирме курьером постольку-поскольку. Его вызывали на работу только тогда, когда заказов было слишком много, а нас слишком мало. Гена обладал всеми нашими способностями, но в какой-то совсем уж слабой форме. Для простых вещей, вроде вызова у клиента обычной легкой радости, ему требовалось невероятное количество усилий. Будто ребенок с совочком решил выкопать котлован для огромного здания.
Потому Геннадию, если не было работы в нашей фирме, приходилось подрабатывать уборщиком в здании, и, пожалуй, с этим он справлялся куда лучше. Вечно какой-то дерганный и бледный, он вызывал довольно странные чувства. С одной стороны, этого болезного и худого человека хотелось пожалеть. Но с другой, те же самые признаки внешности вызывали антипатию. Он был молчаливым, замкнутым… ну то есть мы все были немножко такими, но, по крайней мере, друг друга не сторонились. А он во время каждого своего визита бросал на всех презрительный и завистливый взгляд. Потому Геннадия и не жаловали и радовались, когда его не было. Пускай себе драит полы, пока мы работаем.
Мы прошли мимо него, обменявшись маленькими приветственными кивками, а он, проводив нас своим гаденьким взглядом, продолжил макать швабру в ведро.
Офис «Прокопенко и сыновья» был крупным по размеру, но достаточно скромным по количеству офисных мест. На целых полэтажа было всего три офисные двери: директорский кабинет, офис для сотрудников и самодельный склад, созданный из объединения всех оставшихся кабинетов. Мы заглянули в офис в надежде встретить Анну, но там были лишь пять пустых столов с выключенными компьютерами и техникой. Так что было решено идти сразу к директору.
—Что, все вместе пойдем? — удивилась Шэл. — Боюсь он не обрадуется делегации из четырех человек.
— Пусть пойдет один из нас, — согласилась Кристина.
Витя сделал было шаг вперед, но Кристина его остановила:
— Кто-нибудь, кроме тебя.
— Почему это? — удивился тот.
— Нам надо узнать информацию, а не испугать человека.
— Я что, такой страшный? Да я же…
— Ты нет, — сказала Кристина. — А вот потоки из твоего рта могут напугать и смутить.
— Ладно, — сказал я. — Пойду. А вы «слушайте».
— Слушать? Сквозь дверь что ли? — спросила Шэл.
— Не совсем, — ответила Кристина. Она уже настраивалась на мою волну, чтобы слышать все мои чувства. Небольшой бонус наших способностей, напоминает Bluetooth, но не рекомендую давать всем и каждому доступ. Откроете себя для всех и больше не сможете уединиться.
Витя, в свою очередь, подключился к Кристине, ну а Шэл за неимением способностей оставалось слушать их пересказ. Я постучался в дверь Прокопенко и, дождавшись «Да-да?», зашел внутрь.
— День добрый, — сказал я, входя.
— Добрый. Добрый, — сказал Сергей Семенович Прокопенко — владелец и директор фирмы «Прокопенко и сыновья».
Его лысеющая макушка блестела на солнце, бьющем по всему кабинету из большого окна. Но в первую очередь в глаза бросалось крепкое телосложение этого человека — слишком выдающееся для такой должности и такого статуса. Будто Сергей Семенович не просиживал штаны в офисе, подписывая бумажки, а заглянул в этот кабинет случайно, до этого шесть часов не выходя из спортзала.
Мне не был знаком деловой этикет (да и любой другой — я находил это пустой тратой воздуха и жестов), поэтому сразу перешел к сути вопроса:
— Мне хотелось бы увидеть Анну. Она работает у вас. Но в офисе мы никого не нашли.
Директор поменялся в лице.
— У нее неприятности?
— Надеюсь, нет. Просто хотелось увидеть старую подругу. Сегодня узнал, что мы работаем в одном здании, вот и пришел проведать.
— Тогда сегодня вы выбрали неудачный день, — сказал Сергей Семенович. — В моей фирме я решил провести европейский эксперимент — четырехдневная рабочая неделя. Так что уже пару месяцев по средам сотрудники сидят дома. Позвоните вашей подруге. Позвоните ей, не тревожьте меня по пустякам.
— А есть ли у вас ее телефон?
Сергей Семенович вопросительно поднял бровь.
— Вы же ее друг, у вас разве нет ее телефона? А давать личные номера своих сотрудников я не собираюсь.
Директор вернулся к бумагам, намекая, что разговор закончен, а вдобавок закрылся раздражающим эмоциональным барьером — такой странной штукой, когда на подсознании ты хочешь кого-то игнорировать и поэтому испускаешь сигналы ненависти к нему. Для таких, как мы, это довольно ощутимая штука, которую мы можем обойти, но все равно будет неприятно. Мне ничего не оставалось, кроме как удалиться.
Прокопенко не врал, но был напряжен — я это чувствовал. Однако его кабинет я покинул ни с чем.
— Что там было? — спросила Шэл.
— Да ничего, — ответила вместо меня Кристина, что вместе с Витей слышала весь разговор. — Выходной у них, вот никого и нет.
— Директор…— сказал Витя. — Нервный такой. Как узнал, зачем мы тут, так сразу закрылся, словно мы ему брошюрки религиозные принесли.
— Да, — подтвердил я. — Но он мне просто не поверил, что я знаком с Анной. Вот и закрылся барьером.
— Б-барьером? — спросила Шэл.
— Долго рассказывать, — ответил я. Рассказывать про него было недолго, но мне просто не хотелось, чтобы Шэл могла подобное провернуть против нас. Не нужно обладать никакими способностями, чтобы выставить барьер, — люди ставят их на уровне рефлексов.
Разочаровавшись в неудачном расследовании, мы поплелись на свой этаж. В лифте не было нужды, и мы воспользовались лестницей, тем более, что Шэл хотела покурить там у окна с видом на город. Уже спускаясь, мы услышали, как Сергей Семенович, очевидно раздраженный нашим визитом, вышел в коридор и начал вполголоса кричать на Геннадия. Вряд ли щуплый уборщик заслужил этого, но сделать мы для него ничего не могли.
Кристина отправилась работать — она и так с нашим «приключением» потратила слишком много времени. Следом отправился и Витя. Ну а я решил самолично убедиться, что с Анной все в порядке. Для начала я напросился у Андрея самому посмотреть камеры. Тот не был рад, но все же проводил меня к своему коллеге. Петр был пожилым и явно застрявшим в шаге от пенсии ветераном охранного дела. Он будто вообще не смотрел в свои мониторы, предпочитая сериалы на подаренном детьми телефоне. Он тоже не был в восторге, что посторонние смотрят камеры, но все же пустил. Я лично просмотрел все утренние записи прошлой недели.
Анна, вот она. Никогда не опаздывала. И вчера утром тоже — пришла на работу, провела карточкой по турникету, улыбнулась охраннику. Это случилось примерно через неделю после того, как ее убили.
— Бред какой-то, — только и смог сказать я.
— Чего? — спросил Петр.
Я помотал головой и отправился прочь.
По пути к себе домой я размышлял, кем она была и кем могла быть. Самая обычная девушка и необычная одновременно. Она, скорее всего, даже не подозревала, что обладает даром. Людей с нашими способностями рождается много, но не каждый понимает, что они у него есть. Представьте, что видите не семь основных цветов спектра, а девятнадцать, включая цвет пространства, звука, самой материи, астральной изнанки и черт знает чего еще. Вы выросли, всерьез считая, что все люди вокруг видят мир также, как и вы. Разумеется, вы считали себя нормальным и людей вокруг - тоже, а на самом деле вы могли изменить само представление о том, что такое цвет и в каких формах он может быть. Вы прожили всю жизнь, так и не узнав, что обладали даром видеть несколько больше и шире, чем все остальные.
С нашими способностями примерно так же. Кто-то не знает, что обладает ими, хотя, возможно, активно пользуется изо дня в день всеми преимуществами такого дара. У кого-то они не настолько ярко выраженные, чтобы он сам это заметил. А кто-то, и я уверен, таких не мало, скрывает, боясь порицания, да и сам считает, что это ненормально.
К какой категории относилась Анна, мы так и не узнали. Видимо, она нечасто пользовалась своим даром, иначе кто-нибудь да заметил бы. Единственным проявлением ее способностей стала оставленная «записка», да и то она про нее могла и не знать, когда оставляла. Случайно бросила в пустоту свой эмоциональный след, столь яркий, что он впечатался в пространство, как тени людей на стенах после ядерного взрыва.
Подобные штуки могут создавать только люди, которые открыли в себе дар в раннем детстве и активно его потом практиковали. Но Анна, и этого нельзя было исключать, могла обойти правило. Возьмем человека, который никогда в жизни не прыгал в высоту. Скорее всего он может поставить олимпийский рекорд и запрыгнуть на самое высокое дерево если за ним будет гнаться тигр. Анна была испугана, она была на пределе. Она могла открыть в себе что-то, о чем и не догадывалась.
А могла ли она обойти саму смерть? Могла ли она после смерти ожить и продолжать ходить на работу? У нас было много способностей, но о таком я никогда не слышал. Одно дело — читать эмоции, изменять мысли других людей или создавать свой отпечаток в пространстве, и совсем другое — нарушать законы самой сути жизни.
Мне это не давало покоя, и я был в этом не одинок. На следующий день, никого из нас не предупредив, Кристина пошла офис Прокопенко, чтобы убедиться, что Анны там нет. Девушки там не оказалось. Шэл предположила, что Анне про нас рассказали и теперь она боится преследования. У Кристины было другое мнение. Она еще раз поговорила с местным планктоном и узнала адрес Анны. Она добралась туда, долго звонила в квартиру, но ей никто не открыл.
— Это и есть преследование! — сказала Шэл.
— Что-то странное происходит, — сказала Кристина, будто не обращая внимания на слова администраторши. И я заметил, что при этих словах Кристина улыбается.
Шэл вновь предложила обратиться в полицию, но мы отмахнулись.
— Мы там же, где и были, и у нас по-прежнему нет тела. Ни живого, ни мертвого, — сказал я. — А если мы будем бегать и рассказывать, что ее убили — полиция, найдя тело, обязательно все повесит на нас. Мы тут самые подозрительные, особенно после всех допросов. Ну, а еще потому, что полиции так будет проще.
Нас всех это раздражало, но больше всего нашего директора Соломона Петровича. Ему начали поступать жалобы, что курьеры весь день опаздывают. Кристина так и вовсе очень нагло самостоятельно отменила несколько заказов, чтобы провести свое расследование. Девушка дарила людям эмоции, но самой ей их очень не хватало. А поиски Анны хоть ненадолго, но заряжали ее жизнь энергией и наполняли красками.
Меня же эта загадка заставляла страдать. Мой дар позволял мне жить по внутреннему плану. Я всегда знал, кто я, что со мной происходит и даже иногда что со мной будет. И вот внезапно я встретил тайну. Что-то, что не укладывается в мое понимание действительности и выбивается из жизненного расписания. Моя жизнь моментально стала куда сложнее. Я почувствовал себя слабым — практически беспомощным. Единственная возможность вернуть мою жизнь в прежнее русло — это, наконец, разгадать тайну. Но простота моей прошлой жизни затупила разум, и потому я не смог увидеть очевидного. Когда я почти отчаялся, случилось два события, полностью все перевернувшие и направившие меня на нужный курс.
На следующий день меня пригласил к себе лично Соломон Петрович. Мы сели у него в кабинете, где вид из окна открывал взору обширный городской лесопарк. Окно, правда, было куда меньше, чем у Прокопенко.
Уже тогда я понял, что разговор будет неприятным. Директор смотрел на меня сурово, будто сам пытался разобрать мои мысли. По моему лицу, как и всегда, нельзя было прочитать даже, бодрствую ли я или сплю с открытыми глазами. Соломон Петрович знал или, по крайней мере, догадывался, что таких людей, как мы, испугать хоть чем-нибудь довольно сложно. Мы чувствуем, когда нам угрожает реальная опасность, и превосходно избегаем ее. Прочие угрозы на нас просто не действуют — мы всегда знаем, что скрывается за словами. Иногда… нет — чаще всего за словами стоит лишь пустота.
Эмоциональное давление на нас тоже не действовало, поэтому директор начал разговор первым.
— Я слышал, что вы там с друзьями ищете какую-то девушку?
Я кивнул. Не было смысла отрицать очевидного.
— А еще сегодня я узнал, что эта девушка из фирмы над нами, — Соломон Петрович согнул руку в локте и указал на потолок.
Я вновь кивнул. Директор не узнал ничего, что могло бы бросить тень на нашу репутацию, ну или просто не стал об этом говорить вслух.
— Пойми, — сказал он после паузы, — я здесь не для того, чтобы вам что-то там запрещать. Это, я знаю, невозможно. Вы сами по себе, живете в каком-то ином мире и мыслите, как… да не знаю я, как вы мыслите! Но позволь дать тебе и всем твоим коллегам небольшой, но очень важный совет. Отнеситесь к нему серьезно. Этот офис наверху — он не совсем нормальный офис.
Я удивленно поднял бровь. Мне-то казалось, что самая ненормальная организация в этом здании — мы.
— Я не совсем понимаю, какой деятельностью занимается этот Прокопенко и его сыновья, которых я никогда не видел. Но это точно не та деятельность, которую афишируют. И я знаю, с чужих слов конечно, что там работают серьезные люди. Настолько серьезные, что если у них кто-то там пропадает, то мы с тобой с этим сделать ничего не можем.
Директор сделал паузу, чтобы до меня дошел смысл сказанного.
— Все, что в наших с тобой силах — это не допустить, чтобы от ваших поисков пострадали твои друзья и мои сотрудники. Я вами слишком дорожу, и не только потому, что замены вам не найти. Пусть там делают что хотят. Я прошу просто, ради всех нас, не влезать в эти дела.
— А разве, если там идет какая-то нелегальная деятельность и пропадают люди, это не значит, что нам как раз и надо вмешаться?
— А у тебя есть железобетонные доказательства, от которых не отмахнуться? Такие, которые бы не смогла скрыть подкупленная полиция? Тогда другое дело. Но у тебя нет ничего, иначе ты бы сам все сделал. Вместо этого ты привлекаешь внимание и подвергаешь всех вокруг себя большой опасности. Как я уже сказал, я физически не могу ничего запретить вам, не могу даже уволить, наказать или лишить премии. Но уж что могу, так это попытаться достучаться до вашего разума. Иногда лучше не влезать в какое-то дело, чтобы спокойно дожить до старости. А это именно такое дело.
Я кивнул, скорее не соглашаясь с ним, а поддерживая его точку зрения. Я сказал ему, что все понял, поднялся и вышел из кабинета.
Ну, если уж наш директор говорит, что с этим делом надо завязывать, то это значит, что с этим делом завязывать ни в коем случае не стоит. Он был, конечно, безумно дальновидным бизнесменом, но этим бизнесом его дальновидность и прозорливость и ограничивались. К законности и безопасности он всегда относился со слишком большой предосторожностью. Мало у какой фирмы, помимо нашей, в этом здании был отдельный охранник. Хорошим был мужиком Соломон Петрович, но слушать я его не планировал. Тем более, что он сам только что мне подтвердил, что с этой фирмой наверху происходит что-то противозаконное. Так что я планировал усилить поиски. Но потом. Пока мне предстояло начать думать нестандартно. В этом мне помог вечерний вызов.
Обычный вызов. Обычный клиент. Я зашел к ней домой и сделал работу меньше, чем за минуту.
— С-спасибо, — с трудом выдавила из себя немолодая женщина с короткими каштановыми волосами и чересчур яркой помадой на тонких губах. Ее дети были у бабушки, муж в тюрьме, а она еще пять минут назад — в отчаянии.
Язык ее не слушался, что было нередко у клиентов во время первого сеанса. Она расположилась на диване, обтянутом потертой желтой тканью, и постанывала. Я сидел в кресле напротив, погруженный в свои мысли. Моя работа была закончена, но по правилам я не должен был покидать клиентов до того, как они полностью придут в себя.
Я не знал, о чем она грезила, помнил лишь несколько образов. Пляж, зонтик, прикрывающий от горячего солнца, звуки воды. Может быть что-то еще. Я старался не запоминать эти образы — не хотелось забивать себе голову чужими эмоциями и воспоминаниями. Мое дело было, если так можно выразиться, поддеть лопатой кусок земли, а изучение почвы я оставлял заказчикам.
— О, как мне хорошо... Спасибо, что открыли мои чакры, — сказала она, взяв под контроль язык.
«Какие, к черту, чакры?» — подумал я, но вслух ничего не сказал. Клиенты сами частенько придумывают объяснение нашим способностям, а нам проще согласиться, чем объяснить, как это работает на самом деле. «Мы производим внедрение в зону памяти и стимулируем области мозга, ответственные за ностальгию, сильные эмоции и счастье», — все это звучит довольно жутко. Так что, пусть будут «чакры», главное — платите вовремя и заказывайте почаще.
— Спасибо! Спасибо вам! — голос клиентки окреп, и слова полились из нее водопадом. — Я думала, что утратила это навсегда… Вы понимаете? Тогда я потратила на эту поездку все сбережения. Это был первый и последний отдых в моей жизни. Я наслаждалась каждым днем! Я вернулась другой. Обновленной! Будто другим человеком, понимаете? Но это было так давно… я начала все это забывать. А без воспоминаний нельзя вернуть те ощущения, понимаете? Мне казалось, что не было у меня этой поездки. Начало казаться, что все это было зазря. Я не могла вернуть те чувства… не могла… понимаете? — женщина почти расплакалась. — Без…без этих воспоминаний у меня не было сил жить сейчас… Понимаете? Вы… вы вернули мне память… Вы вернули мне те дни… Я… — слова становились все неразборчивее, и фразы прерывались счастливыми всхлипами. — Я все забыла. А теперь… могу жить дальше. Мне так не хватало этого дня в моем прошлом, понимаете?..
Я согласно кивал. Обычно я не слушал эти однообразные благодарности, что сыпались на меня десятками ежедневно. Но в этот раз меня что-то зацепило. Точнее, мои размышления внезапно схватились за мысль, высказанную этой несчастной и одновременно счастливой женщиной. Порой нам не хватает всего одного воспоминания, чтобы почувствовать себя живыми. А память — это слишком ненадежная штука, она может выкинуть или скрыть именно то, в чем мы больше всего нуждаемся.
Не помню, как я поднялся с кресла, попрощался с клиенткой и покинул ее гостеприимный и полной тоски по прошлому дом. Мои мысли были далеко и пытались подобрать ключ к замку моей собственной памяти. Сев на седло велосипеда, я начал путь обратно в офис, размышляя о маленьком фрагменте памяти, которого так недоставало.
И тут, уже на полпути обратно в офис, меня осенило.
Возможно, все это время мы размышляли не так потому, что взяли неверную точку старта. В этом, как я думал, и заключалась ошибка. Поиск Анны надо было начинать с нуля.
Едва приехав, я протрубил общий сбор на первом этаже у каморки охраны. Кристина, Шэл и Витя явились незамедлительно, и я поделился с ними своей догадкой. Когда подошел охранник Андрей, я попросился снова заглянуть в мониторы камер наблюдения.
— Опять? — спросил он недоверчиво.
— Да, опять, — сказал я.
Андрей сомневался. Кристина переминалась с ноги на ногу от нетерпения, и едва сдерживалась, чтобы пинками не загнать его силой к мониторам. А Шэл, как обычно, была испуганной и надеялась, что и этот мой план провалится и всю эту историю с летающей головой можно будет забыть. Витя, напротив, истинно верил и готов был идти за правдой до конца — лишь бы было побольше приключений на пути.
Андрей почесал затылок и вновь зашел в кабинку охраны, пропав там на какое-то время. Конечно, мы могли и сами все сделать, просто чуть-чуть поколдовав с мозгами второго охранника, но нам не хотелось подставляться, да и вообще использовать свои силы для такого дела. Промывать мозги охране на посту — штука уголовная. Так что мы терпели. Пока что…
Петр был на своем посту, когда нас пустили в каморку. Он был совсем не рад. Во-первых, зачем смотреть записи по третьему разу. Во-вторых, в довольно маленькое помещение забилось слишком много народу. А в-третьих…
— Это, вообще-то, запрещено, — сказал Петр.
— Это, вообще-то, улика убийства, — парировала Кристина.
— Если это улика, то этим, разве, не полиция должна заниматься?
— О, вы хотите, чтобы мы пришли прямо с ней? — вдруг спросил я, почувствовав у охранника страх.
Я блефовал, но, когда дело касалось сильных человеческих чувств, у меня включался странный рефлекс — будто я сразу понимал, за какие струны этой эмоциональной арфы мне нужно дернуть. Тогда слова выбегали из меня раньше, чем я успевал их обдумать.
Это сработало. Петр махнул рукой, приглашая подойти к трем экранам, на двух из которых шло изображение в реальном времени с двенадцати камер. Как говорил Андрей, запись шла со всех шестидесяти камер внутри здания, но одновременно можно смотреть лишь на двенадцать из них. Как правило, охранники ставили туда изображение самых важных зон: коридоров на выходах, парковку и лифты, но иногда несколько экранчиков ставились в автоматический режим, когда камера ловила движение.
— Что вас интересует сегодня? — будто издеваясь, спросил Петр.
— Камера внутри нашей кухни, — сказал я. — Позавчерашний вечер. Ближе к концу рабочего дня, думаю.
Охранник, до этого уже готовый включить нужную запись на третьем экране, так и остановился с поднятой рукой.
— З-зачем?
— Нужно, — коротко ответил я.
Охранник пристально смотрел на меня, и в исходящих от него мысленных потоках я почувствовал, что страх усиливается. Ловить эмоции — это совсем не то же самое, что считывать внутренний голос у кого-то в голове. Эмоции словно радиоволны, а ты — слабенькая автомобильная магнитола без антенны. Нужно всегда быть рядом с радиовышкой, чтобы сигнал был хороший. Плюс в том, что не нужно забираться в голову диджею, чтобы наслаждаться музыкой. Но в случае с Петром не требовалось и магнитолы — у него все было на лице и коже. Широко распахнутые глаза, пот, температура, закушенная губа, словом — все признаки нервозности.
А на моем лице, как и всегда, не было ни одной эмоции, будто внутри умерло все человеческое. Охранник сейчас смотрел на кирпичную стену, на которую какой-то шутник надел фарфоровую маску с моим лицом. В эту стену можно было стрелять свинцовыми шариками, пробивая насквозь, но она бы не шелохнулась.
Охранник сдался.
— Плохая это затея, — лишь сказал он так тихо, будто осуждал сам себя.
Он включил запись, и мы стали смотреть на нашу кухню в перемотке.
Вот мы пьем чай, молчим, расходимся в 19:00 и гасим свет. Вечер. Ночь. Утро. Мы приходим 1 октября, отдыхаем после смен. Сидим, что-то видим, а потом выбегаем из кухни — летающую голову оптика такой недорогой камеры заметить не может.
Анны 30 сентября у нас не было. Однако, как я и думал, несоответствие нашлось. На записи не было промежутка с 19 до 22 часов вечера — примерно за 18 часов до появления «записки». И этого же периода нет с видеокамеры в коридоре. Кристина похлопала меня по плечу, одобряя мою догадку. Мы искали пропажу девушки не в том времени. Неделю назад, откуда, как мне поначалу казалось, она послала сообщение, все с ней было в порядке. Она ходила на работу, и никто и не думал заявлять о пропаже человека. Анна отправила нам ментальную «записку» куда позднее, когда камеры в офисах и на нашей кухне уже были установлены. Вот только никто не поднял все ближайшие отделения полиции по сигналу, потому что не увидел на камерах ничего подозрительного.
— В этом интервале все и произошло, — сказал я, и Шэл за моей спиной тихо охнула.
— Убийство, — тихо простонала она.
— И его кто-то вырезал с записи! — добавил Витя с таким восхищением, будто мы нашли клад.
У охранника затряслись руки, и мы все крайне серьезно посмотрели на него. Петр был бледен. Он смотрел в пол, чтобы только не встречаться с нами взглядом.
— Ничего я вам не скажу, — сказал он, глотая слова. В его словах не было твердости и уверенности. В них была мольба, просьба больше не задавать вопросов. И я не стал давить на него. Все-таки у нас были способы чуть более действенные и безопасные для психики. Пришло время немного нарушить закон. Я «дотронулся» до сознания охранника, активируя области мозга, отвечающие за стресс. Он вряд ли почувствовал прямое воздействие, но его плечи опустились, а руки перестали дрожать. Он расслабился. Его дыхание стало ровным, глаза закрылись. Кристина, понявшая что происходит, продолжила допрос вместо меня. Она опустилась на колено, чтобы быть на одном уровне с сидящим Петром, и положила руки ему на колени. Она была сама любезность и чуткость, когда произнесла:
— Мы знаем, что там произошло. Но мы не знаем почему. Помогите нам разобраться. Никто не хочет вам зла. Мы лишь хотим помочь и вам, и пропавшей девушке. Скажите, что вы знаете, и мы сделаем все возможное, чтобы правда попала в нужные руки.
На самом деле Кристина была без понятия что говорить, а эти банальные фразы почерпнула из какого-то телесериала про честных полицейских и бунтарей-детективов. В ином случае это бы и сработало только в сериале, чей зритель не особо любит хорошие закрученные сценарии, а предпочитает все, что попроще, — в том числе и диалоги. Но благодаря мне охранник настолько расслабился, что все получилось и у нас. Он верил Кристине. Не мог не верить. Он слушал каждое ее слово, словно проповедь, которую читал лично Бог. У него не оставалось ни одного шанса не рассказать нам правду.
Говорил он недолго. Петр так и норовил прерваться и зарыдать, но я стоял на страже и успокаивал его, не давая проскользнуть ни одной лишней эмоции. Он рассказал нам все.
Мы покинули каморку охраны, оставив там Андрея присматривать за Петром. Наш путь лежал наверх, на этаж выше нашего, и поднимались мы в полном молчании. История оказалась довольно банальной, но для нас, людей, что не привыкли сталкиваться с убийствами каждый день, она была страшной. Мы даже смогли восстановить психологический портрет Анны, что полностью завершило картину.
Итак, она устроилась работать в фирму «Прокопенко и сыновья» месяц назад. Тогда она еще не знала, что эта фирма — не более, чем фикция. Контора не занималась ничем и арендовала склад, где хранили вещи для утилизации. Под видом каких-то реальных товаров происходило обналичивание и отмывание денег других организаций. К Сергею Семеновичу Прокопенко приходили разные люди, что пытались скрыть налоги. Под видом реальных товаров Прокопенко продавал им мусор за огромные деньги, а потом отдавал наличными, оставляя процент себе. Мусор же тайно утилизировали. Об этом знал и Петр, который покрывал завоз и утилизацию.
Но Анна по своей натуре была честной, о чем Сергей Семенович не знал. Когда она узнала, что на самом деле никакого товарооборота нет, и те бумаги, что она делает, — лишь часть незаконной схемы, то сильно расстроилась. Скорее всего, узнала она об этом случайно, быть может, благодаря своим способностям. Она могла услышать чью-то мысль или почувствовала, что директор ей врет в ответ на прямой вопрос.
Однако очень зря она пришла к нему с этим вопросом. Она влезла туда, куда влезать не полагалось. Быть может, Прокопенко даже пытался ее переубедить, купить и перетащить на свою сторону. Но она не смогла это принять. Он погнался за ней, а она решила спрятаться на нашем этаже. Это не помогло. Больше ее не видели.
По просьбе Сергея Семеновича, Петр удалил все места, где Анна приходит к нему в кабинет, бежит, и как он выносит ее тело из нашей кухни, где она пыталась от него спрятаться. Нет тела, нет видеозаписей, нет доказательств. А Петр мало того, что был в доле, так еще и очень боялся этого человека. Он собирался молчать до самого гроба, а может и дальше, на суде, что выше мирского.
Мы поднялись на этаж, где располагалась фирма «Прокопенко и сыновья». Мы молчали. Кто-то должен был что-то сказать, но никому, даже словоохотливому Вите не хотелось быть первым. Наконец, заговорила Кристина:
— У нас все еще только косвенные улики. Да даже их особо нет. Петр в суд не пойдет и ничего не скажет против этой сволочи. И… ну да, тела все еще нет.
— Геннадий, — сказал я, обозначая размышления, в которых пребывал, пока мы поднимались.
— А? — спросила Шэл. — Генка? Уборщик?
— Да. Он. Прокопенко не стал бы сам убирать нашу кухню. Он только тело вынес. А там должна быть кровь, ну и другие следы, которых мы утром не увидели. Охранник этого не делал. Значит он мог привлечь запуганного уборщика.
Как по команде из-за угла появился Геннадий с ведром и шваброй, все такой же прыщавый и бледный, как и всегда.
— Только его успокоить нельзя, как охранника, — сказал я. — Он все-таки один из нас.
— Это как раз таки не проблема, — сказала Кристина. — Давай я попробую и с ним поговорить.
Я не успел ничего ответить, как Кристина сорвалась с места и на скорости прописала Геннадию кулаком в живот. Он выронил ведро и согнулся пополам.
— Он может и не знает ничего! — воскликнул Витя, а Шэл в ужасе отвернулась.
Но в конце короткого и очень живого допроса от Кристины мы узнали, что тот действительно убирал нашу кухню после того, как Прокопенко там наследил.
— Он меня убьет…— стонал Геннадий, прикрывая лицо. Вид у него был еще более жалкий, чем всегда.
— Вот и еще один свидетель, — сказала Кристина с большим самодовольством в голосе.
— Он тоже вряд ли пойдет в суд, — с сомнением сказал я. — Однако он может подсказать нам кое-что.
Я подошел к уборщику и спросил:
— По каким дням здесь проходит утилизация «товаров»?
Геннадий немного опешил, особенно когда понял, что я знаю про тот мусор, который тут продают.
— П-п-п, — губы уборщика задрожали, — по субботам.
Я кивнул. Он подтвердил мою догадку.
— Когда меньше людей. То есть завтра. Тогда мы еще можем успеть.
— Что успеть? — спросила Шэл. — В тюрьму попасть за соучастие в избиении?
Я не ответил, но сорвал с пояса Геннадия ключи от склада и велел всем идти за мной. За спиной я услышал, как уборщик бежит куда-то в сторону лифта. Вряд ли это теперь может ему помочь.
— Избиение, конечно, немного не по плану. Но у нас теперь есть все, что нужно.
Мы остановились у склада, и я вставил ключ в замочную скважину железной двери.
— Склад несуществующих товаров, которые вывозятся на ближайшие свалки и утилизируются, чтобы навсегда пропасть отовсюду, — сказал я. — Скорее всего у Прокопенко есть личная большая мусорная печь, где он сжигает все, что привозит. Мусор привозят открыто, подписывают документы, фактуры и акты, но увозят тайно, без документов. Очень удобно. И все равно, что вывозить и сжигать — мусор или…
Я отпер дверь.
— Завтра суббота, и на этот склад придут грузчики. И все, что там есть, навсегда пропадет. Прокопенко даже не нужно было переживать за Анну — завтра она бы пропала навсегда. Без единой улики.
— Однако несколько курьеров с соседнего этажа почувствовали запах и решили проверить, — подмигнула Кристина.
— Да, взяли ключ у уборщика и обнаружили на складе то, чего никак не ожидали там найти, — поддержал Витя.
— И тогда они… вызвали полицию? — поинтересовалась Шэл, включившись в словесную игру.
— Да, — кивнул я. — Сразу, как только обнаружили там тело.
— А они… мы его там обнаружили? — вновь спросила она.
— О, даже не сомневайся.