Продолжение истории противостояния г.г. Кузнеца и Прейсмана
СУДЕБНАЯ ХРОНИКА. Томский губернский суд (Диффамация).
В публичном судебном заседании уголовного отделения томского губернского суда 15 сего марта, под председательством советника П.И.Покровского, в составе членов советника М.П.Белоровского и и.д.: советника Блохина, при секретаре И.П.Аперове, слушалось между прочими дело по обвинению редактора-издателя газеты “Сибирский вестник” Григория Прейсман в преступлениях, предусмотренных 1039 и 1040 ст.ст. Уложения о наказаниях, т.е. в диффамации и злословии в печати. Со стороны потерпевшего, мещанина Давида Хаимова Кузнеца выступал, в качестве частного обвинителя, поверенный его г.Новиков, Г.Прейсман объяснения суду давал сам.
Обстоятельства настоящего дела в общих чертах заключаются в следующем.
В №91 “Сибирского вестника” за минувший год, в фельетоне “Чем мы живы”, автор фельетона, скрывший своё имя под псевдонимом “Невидимка”, рассуждая об упадке местных нравов вообще и о необходимости обуздать многих, как на частный пример, указал на некоего Давыдку, который, поселившись в одной деревеньке, начал эксплуатировать местное сельское общество.
В Давыдке признал себя мещанин Давид Кузнец и поместил в №214 “Томского листка” письмо, в котором довольно дерзко требовал от редакции “Сибирского вестника” доказательств справедливости помещённого в фельетоне “Чем мы живы”. На эту заметку редакция “Сибирского вестника” в №124 ответила статьёй “Зарвавшемся железно-дорожному рядчику”, в которой, прямо указывая, что под “Давыдкой” фельетона действительно разумелся он, железнодорожный подрядчик Давыд Михайлов Кузнец, в доказательство сообщённого в фельетоне №91 привела приговор крестьян дер.Федосеевой от 14 июля 1895 года, в котором крестьяне постановили возбудить надлежащее ходатайство об ограждении их от железнодорожных рабочих, которые травят посевы и траву, а крестьянам наносили побои.
По словам крестьян, они несколько раз обращались с жалобой к старшему над рабочими, т.е. к подрядчику, каковым в данном месте был Давыд Кузнец, но никакой защиты не получили…
Затем в №125 была помещена заметка, в которой приводилась справка о том, что Давыд Хаимов Кузнец был судим тобольским окружным судом за кражу из каретника купца Баженова.
Давид Кузнец, признав себя оскорблённым изложенными статьями, подал томскому губернскому прокурору прошение, в котором ходатайствовал о привлечении редактора-издателя “Сибирского вестника” Г.В.Прейсман к уголовной ответственности по 1039 и 1040 ст. уложения о наказаниях.
При производстве по сему делу формального следствия, привлечённый в качестве обвиняемого г.Прейсман виновным себя не признал и объяснил, что заметки в №№124 и 125, на которые собственно и упирает г.Кузнец в своём прошении, не могут налагать ответственности, так как они помещены не по вине редакции, а явились результатом в высшей степени дерзкого вызова Кузнеца, нашедшего себе приют на страницах “Томского листка”.
Редакция тем более была вправе поместить инкриминируемые заметки, что Кузнец не может претендовать на положение человека с безукоризненно чистым именем ни по своему прошлому, ни по своему воспитанию, полученному среди проституток в доме терпимости, который содержала его мать, ни по своему настоящему, так как ещё недавно он был привлекаем к ответственности по такому грязному делу, как кража.
В этом, собственно, и состоят все обстоятельства настоящего дела.
Прокурорским надзором г.Прейсман предан суду томского губернского суда по обвинению в преступлении, предусмотренном 1039 и 1040 ст. уложения о наказаниях.
Поверенный потерпевшего Давыда Кузнеца г.Новиков в своей речи, поддерживая обвинение, указал на то, что наличность преступления несомненна, так как Кузнец обвинялся в таком позорном, но ничем не доказанном деянии, как эксплуатация крестьян, даже подкуп некоторых из них. Что касается доказательств, представленных г.Прейсман, то они не выдерживают критики. Обвинение Кузнеца в краже нисколько не роняет его достоинства, так как каждый из нас может попасть под суд, а Давыд Кузнец тем более, даже освобождён от суда за прекращением дела. Кроме того, обвиняемый в преступлении, предусмотренном 1039 ст. и не может по закону представлять доказательств справедливости сообщённых им и позорящих честь Кузнеца фактов. Доказано обвинение и по 1040 ст. ввиду чего частный обвинитель и ходатайствовал о признании г.Прейсмана виновных в пределах заключения прокурорского надзора и о наказании его, которое г.Новиков просил суд назначить в высшей мере, в виду крайней злостности и упорства, с которыми и злит на Кузнеца целый ряд оскорблений, а также в виду того, что обвиняемый человек интеллигентный, хорошо сознающий значение своих поступков.
После Новикова говорит обвиняемый.
“Я бы не удивился, г.г. судьи, если бы то, что вы выслушали, сказал Давид Кузнец, а не его поверенный,- юрист который в данном случае, идя совершенно в разрез с духом нашего законодательства, представляющего обвиняемому все средства в защите, ставит обвинение на точку зрения 1039 ст. уложения и требует от суда запрещения мне ссылаться на какие-либо доказательства. Поверенный г.Кузнеца говорит, что данная мною справка о судимости не роняет достоинства г.Кузнеца, ибо каждый может быть судимым. Это правда. И я вот уже девятый раз привлекаюсь судом в полуторагодовой промежуток времени. Но полагаю, гг.судья, что между обвинением в краже одеяла, в чём и привлекался г.Кузнец, и обвинениями в диффамации большая разница. Г.поверенный говорит, что обвинения недостаточно мною доказаны. Но он забывает, что постановкою дела на почву 1039 ст. он сам устранил надобность доказательств. Но … оставляю всё это в стороне и позволяю себе, г.г. судьи, заняться её спокойным исследованием состоятельности обвинений, предъявленных мне г.Кузнецом. Я постараюсь доказать эту несостоятельность с двух точек зрения:
1) чисто формальной, основанием которой служит уложение о наказаниях; и 2) с точки зрения убеждения, так сказать, обывательской, основанной на здравом смысле и чистой совести.
Остановлюсь на 1-й точке зрения. Г.Кузнец обвиняет меня по 1039 ст. уложения о наказаниях, т.е. в том что я огласил в печати обстоятельства, вредящие его чести, достоинству и доброму имени, и затем по 1040, т.е. в том, что я допустил о нём в печати оскорбительный отзыв, заключающий в себе злословие и брань. Материалом для этих обвинений послужили г.Кузнецу напечатанные в “Сибирском вестнике” две статьи: в №124 - “зарвавшемуся рядчику” и в №125 - “ещё два слова Д.Кузнецу”. Разберём 1-е обвинение, в диффамации. Так как в отношении частных лиц по 1039 ст. наказуема одна лишь наличность, факт огглашения позорящих обстоятельств независимо от их существа, то я не стану предъявлять доказательств справедливости того, что было оглашено в №№124 и 125 “Сибирского вестника” в отношении г.Кузнеца; но раз важна наличность оглашения, то должны быть важны и поводы, причины, вызвавшие её. А сэтой точки зрения статьи, напечатанные в №№ 124 и 125 “Сибирского вестника”, вменят мне в вину, как отдельно появившиеся и не находящиеся в связи с другими статьями, на основании 1039 ст. нельзя. Надо принять во внимание и первую причину их появления. Первопричиной же этих статей был фельетон, напечатанный в №91 “Сибирского вестника” под заголовком “Чем мы живы”. Здесь фельетонист, толкуя о печальном, но, к сожалению, обычном в нашей жизни явлении своевольничания и насилий иллюстрирует свою мысль между прочими фактами и рассказом о том, как некий господин, затесавшись в деревенскую глушь, насильничает над целым сельским обществом. Сельское общество фельетонист называет Голиафом, а дерзкого своевольника по сравнению с миром Давыдом и даже Давыдкой в отличии от скромного, но великого своей верой библейского Давида. Казалось бы, при неуказании фельетонистом ни места, ни времени, где происходило дело, ни имени героя, ни, наконец каких-либо характерных черт его, узнать кому-либо себя в нарицательном Давыдке не было возможности. Тем не менее в Давыдке узнал себя Давыд Кузнец. И не удивительно: правда, фельетонист не писал о Д.Кузнеце, но он писал о делах его, засвидетельствованных приговором сельского общества, и ему, Д.Кузнецу, конечно же хорошо известных.
Однако, в 71 году в решении по делу Крылова за №187 сенат говорит:
Для опозорения в печати, как и для клеветы, необходимо, чтобы оскорбление доброго имени и чести частного лица совершено было оглашением определительно указанных в сочинении поступков частного лица, могущих повредить его доброму имени, достоинству и чести.
Тот же взгляд, проводится сенатом и по делу кн.Мещерского в 93 г. в решении №14:
Но как по всякому делу об оскорблении для обвинения напечатавшего должно быть установлено не только то, что сделанный отзыв или распространённый слух действительно оскорбительный, но что они относились именно к тому лицу, которое считает себя оскорбленным, то нельзя принять за доказательство этого условия только личное мнение или заявление жалующегося о том, что оскорбитель имел в виду именно его, или что существуют известные черты или признаки, которые могут быть отнесены и к нему, как бы неуловимы и общи эти указания ни были.
Из этих двух решений сената ясно уже, что привлечь меня по 1039 ст., опираясь только на фельетон “Чем мы живы”, лишенный не только определительных, но и каких бы то ни было указаний на Кузнеца, нельзя было. И вот г.Кузнец привлекает меня за диффамацию, опираясь на статьи в №№ 124 и 125, находящиеся в тесной связи с фельетоном “Чем мы живы”. Но г.Кузнец забывает, что инициатива напечатания этих статей принадлежала ему самому, что инкриминируемые им статьи представляют лишь ответ на его письмо, приют которому он нашёл в №214 “Томского листка”, и в котором он, человек с безупречным прошлым и сомнительным настоящим не поскупился ни на самовосхваления, ни на оскорбительные выражения ни, наконец, на опозорение по адресу редакции, т.е. коллективного учреждения. Он говорит, например, что редакция не проверяет фактов, что она легко относится к чужим добрым, ничем незапятнаным именам, что она не дорожит собственным именем и честью. Для редакции органа печати всё это весьма серьёзные, оскорбительные обвинения, за которые я, как представитель редакции, сам имел полное основание привлечь г.Кузнеца по 1039 ст. Но г.Кузнец этим не ограничился: в конце своего письма он категорически заявляет, что если редакция не скажет ясно, кто такой он Давыд Кузнец, то она “тем самым докажет свою развязную бесцеремонность в опорочении доброго имени людей, не заслуживающих этого”. В видах самозащиты и восстановления чести редакции - во-первых, в видах наказания дерзко издевающегося над общественным мнением - во-вторых, редакция должна была исполнить требование г.Кузнеца и сказать ему на основании не подлежавших оспариванию документов, кто он такой. А когда она это сделала, когда она исполнила лишь его требование, то тот же Д.Кузнец привлёк меня за оскорбление по 1039 ст. Я и не отрицаю: да, я оскорбил, опозорил Д.Кузнеца, но оскорбил и опозорил, опираясь не на вымысел, а на правду, на факты: оскорбил, защищаясь от его оскорблений. А взаимное, равносильное оскорбление не наказуемо, а если и наказуемо то лишь как нарушение общественного порядка и во всяком случае не по тем статьям, по которым привлекает меня г.Кузнец.
Таков результат, к которому приводит разбор состоятельности в обвинении меня г.Кузнецом в диффамации.
Рассмотрим теперь второе обвинение его по ст.1040. Я не удивлялся бы такому обвинению, если бы оно действительно исходило от г.Кузнеца, но я удивляюсь ему в виду того, что оно исходит от представителя г.Кузнеца, лица с юридическим образованием и, следовательно, обязательно знакомого с кассационной практикой. В самом деле, пусть в инкриминируемых статьях и имеются все необходимые элементы для обвинения меня по 1040 ст. Но ведь не следует забывать что “Сибирские вести” издание подцензурное и я, как редактор такового, быть привлекаемым по 1040 ст. не могу. В самом деле ст.114 уст. о ценз. и печ. гласит: Повременными изданиями считаются: 1) газеты и журналы, выходящие в свет отдельными номерами, листами или книжками…
по этому определению “Сибирский вестник” есть издание повременное. Далее ст.61 уст. о ценз. и печ. гласит:
Издатели или редакторы подцензурных повременных изданий, ежели в них окажутся сочинения, по своему прямому содержанию или по косвенным намёкам, принадлежащий к роду тех, которые означены в Уложении о наказаниях, в статьях 181, 189, 245, 248, 251, 252, 274 279, 281, 1039, 1535 и 1539, подвергаются определенным в сих статьях наказаниям, независимо от ответственности рассматривающего периодическое издание Цензора.
В этом перечне статей ст.1040 гг. судьи нет. Отсюда уже ясно, что 1040 ст. применена ко мне быть не может. Но для большей убедительности поверенного г.Кузнеца я позволю себе привести кассационную практику.
В 1870 г. по делу Артоболевского в решении за №8 сенат говорит:
Редакторы и издатели повременных изданий, выходящих под предварительной цензурой, не привлекаются к ответственности, которая всецело падает на цензора за исключением тех нарушений, которые предусмотрены исчисленными в ст.61 ценз.устава статьями уложения; за сии нарушения они отвечают независимо от ответственности цензора.
По делу Озмидова в 77 году сенат в решении за №79 говорит:
При преследовании за за помещении в повременных изданиях оскорбительных и заключающих в себе злословие отзывов о ком-либо, следует строго различать издания подцензурные от изданий, выходивших в свет без предварительной цензуры. Согласно 61 ст. уст.ценз., издатели и редакторы изданий первого рода тогда только подвергаются взысканиям, независимо от ответственности рассматривающего это издание цензора, когда в нем окажутся статьи, по своему содержанию или по косвенным намёкам, прямо запрещённые исчисленными в этой 61 статье статьям уложения , в числе которых ст.1040 не поименована, и потому преследование частных лиц за напечатание сочинений, предусмотренных ст.1040 уложения, в изданиях, выходящих с разрешения цензуры, не может иметь места и вся ответственность падает на рассматривающего такое сочинение цензора.
Эти два решения вполне исчерпывают вопрос.
Резюмируя только что произведённую мной оценку состоятельности обвинений г.Кузнеца с формальной точки зрения, с точки зрения уложения о наказаниях, я скажу, что обвинение по 1039 статье не выдерживает критики, так как построена на материале, который содержит в себе только самозащиту и ответное равносильное оскорбление, что не наказуемо, как не наказуема взаимная обида в той или другой форме состоявшаяся: обвинение же по 1040 ст. не могло быть и предъявлено ко мне, так как я состою редактором повременного и подцензурного издания.
Взглянём же теперь на обвинение г.Кузнеца с точки зрения убеждения, т.е. исход из простого здравого смысла и чистой совести того, кто не знает даже в точности, заканчивается ли Уложение о наказаниях 1040 ст. или оно содержит ещё столько же, - того, кто тем не менее является представителем местной печати и, как таковой, твёрдо знает одну из задач её, так хорошо выясненную Сенатом в 93 году, в решении его за №14 по делу редактора издания “Гражданина” кн.Мещёрского, где Сенат говорит:
“Наблюдение и оценка явлений общественной и государственной жизни составляет одну из задач периодической печати, которая, разумеется, должна с одинаковым вниманием останавливаться и на тёмных, и на светлых их сторонах”. Вот эту задачу я твёрдо знаю и, как редактор-издатель газеты ежедневной, с точностью часового механизма выполняю. Вот с этой то точки зрения я и позволю себе дополнить речь мою о несостоятельности предъявленных ко мне г.Кузнецом обвинений.
В чём обвиняет меня г.Кузнец? Он говорит, что в №№124 и 125 “Сибирского вестника” я, как редактор, допустил против него злословие и брань. Это раз. Далее он обвиняет меня, что в тех же номерах “Сибирского вестника” я печатно опозорил его г.Кузнеца честь и доброе имя. Это два.
В указываемых г.Кузнецом статьях нет ни одного бранного слова. Имеется в них лишь указание на два факта, касающихся жизни и деятельности г.Кузнеца.
Факты быть может искажены? Нет это подтверждается, во первых, тем, что сообщения об этих фактах я подкрепил ссылками на документы, каковые и представил суду.
Быть может оглашённые мною в печати факты не выходят из сферы личной жизни, узких личных интересов, не имеющих общественной ценности и потому совершенно справедливо охраняемых ревниво и законом, и обществом? Отнюдь нет. Оглашён был, во 1-х, факт своеволия и кулаческого произвола Д.Кузнеца над целым сельским обществом; во 2-х, дана была справка о судимости Кузнеца и дана исключительно в виду дерзкого требования его признать публично его, якобы, неопороченные честь и доброе имя. Весьма естественно, что г.Кузнец желал забыть и забыл, наконец, своё прошлое; понятно также и то, что общественное мнение молчало и даже готово было поощрять такое стремление г.Кузнеца. Но могло ли оно снести также молчание и дерзкое требование г.Кузнеца без того, чтобы не погрузиться в необъятное море нравственного безразличия? Конечно нет. И оно дало г.Кузнецу справку о его судимости, указав этим точно тот шесток, которого должен держаться всяк сверчок.
Правда, оглашённые факты по своей природе никому не могут делать чести, а в том числе даже и г.Кузнецу, но чья же в том вина? Того, кто эти факты создал, т.е. г.Кузнеца, а не моя. Я же сделал то, что должен был сделать, преследуя одну из задач периодической печати; я исполнил только свою обязанность: факты общественной жизни я сделал достоянием общественной же оценки. И в этом меня обвиняют. В этом то, г.г. судьи, и спрашиваете вы меня,- признаю ли я себя виновным? На такой вопрос я могу только повторить ответ, данный недавно редактором-издателем “Нового Обозрения” Тумановым в Тифлиском окружном суде по обвинению его в диффамации: “я не только не признаю себя виновным,- сказал г.Туманов, но и считаю за честь совершать подобные преступения”.
После речи обвиняемого представитель интересов г.Кузнеца заявил, что он протестует против доказанности оскорбительных для г.Кузнеца фактов, а вновь просил суд о применении к обвиняемому г.Прейсману высшей меры наказания.
На это заявление г.Новикова, обвиняемый г.Прейсман, заметил, что г.Новиков не последователен: поставив обвинение на почву 1039 ст. и устранив тем возможность каких бы то ни было доказательств: “Я дал то, что вы требовали”- закончил г.Прейсман.
После довольно продолжительного совещания, суд вынес резолюцию, которой признал г.прейсман виновным по 1039 ст. уложения о наказаниях и приговорил его к штрафу 100 рублей, с заменой, при несостоятельности, соответствующим арестом.
Источник: Сибирский вестник.--1895.-№62 (17 марта)
#СибирскийИерусалим #Транссиб #Томск #Мейсельман #ДМКузнец #Прейсман #НАШЕНАСЛЕДИЕ #школапрактическойистории #локальнаяистория #российскийеврейскийконгресс
----------------------------------------—
Результаты всех исследований выкладываются в этом сообществе, а также на канале "Места моей истории" (дзен и телеграм). Поучаствовать в исследовании можно,переведя любую сумму на мою Юмани.Карту (там есть разные способы перевода): https://yoomoney.ru/to/410012113704025