У меня такое впечатление, что пропаганда нынче не нужна. Достаточно показать, что зарубежные СМИ говорят и пишут. Просто как в старом советском анекдоте: им нужен врач ухо-горло-мозг. Слышат одно, говорят совсем другое, думают… Впрочем, думают ли?
Но я не об этом. У многих из нас такие страны как Чехия, Польша или США вызывают усмешку или злобу. Наверно во многом заслужено. Если люди выбирают себе определённых руководителей, значит что-то не так в Датском королевстве. Но ни в одной нации не бывает только злых людей и только добрых, только глупых и только умных… Вот о людях и пойдёт речь.
1994, Буффало. Два человека приехали в местный университет. Два человека – это я и мой дипломник, которого надо пристроить в хорошие руки. И для этого лаборатория профессора Филипа Коппенса, некоронованного короля кристаллографов, подходила как нельзя лучше. Для начала нас поселили в общежитии, что не слишком комфортно и не дёшево. Поэтому почти сразу мы стали искать съемное жильё. Оно там не дороже общежития, а комфорта и свободы больше.
Довольно быстро мы нашли в объявлениях то, что нас устраивало, и позвонили по указанному телефону. Ответил нам довольно бодрый женский голос и попросил сообщить наши имена, фамилию профессора и его телефон. Это утвердило нас в правильности выбора: вряд ли человек, которому наплевать на жильцов его дома, будет проверять кандидатов. Немного смутило, что в ответ на наши имена в голосе проявилось некоторое смущение, но всё же мы надеялись на благополучный исход.
Так и случилось. На следующий день нам позвонили и пригласили “на собеседование”. Нас встретила пожилая женщина маленького роста с походкой немного вразвалочку. Сначала она была немного настороженной, но быстро расслабилась, и мы обо всём договорились. Даже решили главную проблему. Дело в том, что я приехал на три месяца, а снять жильё на такой короткий срок либо невозможно, либо очень дорого. Постольку для “жильцов” предлагался довольно просторный второй этаж, мы договорились, что эти три месяца я поживу здесь же. В тот же день мы переехали.
Следующий момент истины наступал в выходные. Кушать хочется, поэтому мы спросили у хозяйки, как добраться до ближайшего супермаркета. Здесь надо сделать отступление. Дело в том, что в Буффало с транспортом как в Одессе с мясом (одесский анекдот): с транспортом хорошо, без транспорта плохо. Автобус ходит только по Главной улице (так и называется – Main street), только раз в полчаса и только днем. Поэтому нам подходили только магазины пешей доступности. Ответ хозяйки был неожиданный: “Поехали вместе”. И отвезла нас в магазин на машине. А когда через месяц нам понадобилось съездить за стипендиями в южный кампус на другой конец города, просто дала мне свою машину.
Надо ли говорить, что очень быстро у нас установились очень теплые отношения. И тогда Хозяйка поведала нам “страшную тайну”. Но прежде, чем её раскрыть, давайте познакомимся: Хельга Маарс. В 50-х эмигрировала из Германии в Штаты, одна, с двумя детьми. В прошлом медсестра, ныне на пенсии. Тайна заключалась в том, что она хорошо помнила войну. И боялась, что у нас к ней, как к немке будет соответствующее отношение. Слава богу, что эти её страхи очень быстро рассеялись. А основная причина наших отношений кроется, конечно, в ней самой. Если бы я не знал её имени и национальности, я бы подумал, что она русская – настолько душевным, человеческим было её отношение к нам. Даже в бытовых вещах проявлялось её “русское” поведение. Например, когда пришла пора платить за приют, я её спросил: “Как лучше, чеком или наличными?”. Ответ был совсем не в американских традициях: “Зачем мне дело с налоговой службой иметь - наличными”.
Сейчас она уже не может меня услышать, но я всё-таки скажу: “Спасибо тебе, Хельга. Ты во многом заменила мне мать, рано ушедшую”. Мой дипломник после аспирантуры очень хотел вернуться домой, но в 90-х места ему (как и многим другим) здесь не было. И хотя он впоследствии жил и работал совсем в другом городе, со своим семейством регулярно навещал её. И проводил в последний путь…
А теперь вернёмся на пару лет назад. То была моя первая стажировка в Буффало, где я осваивал совершенно новую не только для меня методику рентгеноструктурного анализа. Срок пребывания уже подходил к концу, давно выполнен эксперимент, но вот с обработкой результатов дело продвигалось не очень. Структура родственного соединения уже была опубликована за год до моей поездки, и в моих результатах было много общего с той работой. Кроме одного: формальные критерии качества у меня были заметно хуже. Хотя для меня было очевидно обратное, что качество моего эксперимента должно быть заметно выше предыдущего исследования (одним местом чувствовал). И вот в лаборатории появилось новое лицо. Среднего роста, с малозаметной счастливой улыбкой на лице. Этот человек попросил меня посмотреть результаты расчетов и с восторгом сказал: “Какой замечательный эксперимент! Только вот эти два параметра не нужно фиксировать, их можно уточнять”. Мне сразу вспомнился анекдот, как Иван-дурак ночевал у Бабы Яги. Про один параметр я бы точно мог догадаться сам. Со вторым сложнее, но и здесь можно было хотя бы попробовать. Я попробовал, и формальные критерии рухнули до ожидаемых значений.
От него исходила сама доброжелательность, поэтому неслучайно он так порадовался хорошему результату. Как выяснилось впоследствии, это была его сущность. Что ж, давайте познакомимся опять: Вацлав Петричек. На тот момент и далее – научный сотрудник, потом профессор института физики Чешской академии наук. В 80-х он случайно попал по гранту в Буффало (планировался другой человек), и с тех пор вся его жизнь была связана со структурным анализом. Не рутинным, а тех самых модулированных структур, ради которых я и попал в Буффало. Вместе с профессором Коппенсом они занимались разработкой теории, а затем и практики такого анализа, а практическим результатом для этой цели стала программа JANA, названная в честь его дочери. Эту работу он продолжил дома, появились ещё четыре расширенные по возможностям версии этой программы с тем же названием, но добавлением года выпуска. В настоящее время это единственная в мире удобная и доступная программа для этих целей. Причем, доступная всем. Несмотря на уговоры своих молодых коллег, Петричек так и не сделал её платной. Это так, маленький штрих к характеру.
Наше общение не ограничилось 1992 годом. В середине 90-х я приезжал к нему по приглашению со своим экспериментом. И моё пребывание в Праге он оплачивал из своих грантов. Представьте, три недели в Праге. Май, цветут сакуры. И весь город в моём распоряжении. Не галопом по Европам, а столько, сколько хочется. Думаю, что даже те, кто не был в Праге, смогут оценить столь щедрый подарок судьбы и Вашека, так он разрешал себя называть. Те же кто был, вероятно позавидуют. Надеюсь, что доброй завистью.
Конечно, всё это было в основном по выходным, даже не вечерами. В будние дни дотемна мы пытались найти ответ на вопрос, который остался неразрешенным ни в его статье, ни в моей работе. Но к соглашению так и не пришли. Он, как физик, основывался на цифрах, а они были ой как хороши! Я же, как химик, видел несовпадение с результатами химического анализа и особенностями окружения некоторых элементов. Каждый остался при своём мнении, но при этом Петричек не навязывал своего. Через полгода, уже в Москве я нашел ответы на эти вопросы, причем, количественные, с цифрой. И тогда он со мной согласился. Статья вышла в нашем совместном соавторстве. Но это случилось позже после моего второго подобного визита уже в 2000-х
В бытность моего первого пребывания в его лаборатории работал пожилой сотрудник. При первой нашей встрече у меня было ощущение, что сейчас в комнате всё загорится, даже то, что гореть не может. И так не один день. Вероятно он помнил 1968 год. Мы же с Петричеком почти не говорили на политические темы, но, думаю, он умел чётко разделять политику и человеческие отношения. Впрочем, понять политику тоже мог. По крайней мере, он хорошо помнил, кто и когда освободил Прагу на самом деле.
Последний раз мы виделись лет десять назад, когда он приезжал на национальную Российскую кристаллографическую конференцию. Но наша переписка не прерывалась ни на один год. И не только по научным вопросам.
Следующая история относится к 2006 году. Впрочем, началась она в 1999, когда я первый раз приехал к Янушу Карпинскому в Цюрихскую высшую техническую школу. Что-то вроде нашего МВТУ, только не имени Баумана, а скорее имени Паули. Этот крупнейший физик 20-го столетия работал именно здесь. Здесь же учился Эйнштейн, а сам институт может похвастать шестью нобелевскими лауреатами. С 1999 года я примерно раз в два года приезжал в Цюрих на месяц-другой с большой пользой для науки и для себя. А одна из наших совместных работ в моем списке является самой цитируемой.
Швейцария очень красивая страна. Легко догадаться, где можно и нужно проводить время, если ты приезжаешь туда зимой. Конечно, на горнолыжных склонах. Добрая половина этих поездок была с Янушем, который к тому же снабжал меня экипировкой. Как большой любитель горных лыж, он признавал только всё самое-самое. Поэтому в запасе у него всегда можно было разжиться очень приличным инвентарём. Ну а летом – походы в горы, в которые мы ходили с его сотрудником Янеком Юнгом.
Но здесь я хочу вспомнить только один день, а именно 21 августа. В тот день я притащил в лабораторию пару бутылок вина и кое-какую закуску. И в конце рабочего дня попросил народ задержаться и немножко выпить.
- А что за событие?
- Мне сегодня полтинник?
- Так зачем здесь? Поехали ко мне.
Мы расселись по машинам, и через полчаса уже сидели за столом в доме Януша. Были и тосты, и долгие разговоры на разные темы. Причем, на трёх языках: английском, польском и русском. Ещё в советские времена в польских школах русский язык был обязательным. Хотя с тех пор прошло много лет, кое-что мои коллеги помнили. Английский, понятно, язык научного общения. Ещё оказалось, что после некоторой дозы спиртного польский язык вполне можно понять. Если не дословно, то хотя бы основную нить разговора. Так мы и беседовали: трое поляков, двое русских и один украинец. И в нашем общении не возникало никаких проблем. Почему бы это?
Кстати об украинце (фамилию не помню). Несмотря на то, что он был начинающий кристаллограф, а потому постоянно пытал меня профессиональными вопросами, именно он натолкнул меня на новый в то время подход к некоторым проблемам рентгеноструктурного анализа. Тогда я просто прочитал о нём, но очень скоро он мне ох как пригодился.
Я написал только о тех, с кем мне пришлось долго и близко общаться. О Джоне Гуденафе я уже писал. Можно также вспомнить Поля Хагенмюллера, очень крупного французского химика 70-80 гг. Он настолько сильно любил и переживал за нашу страну, что любая несуразность или безобразие вызывали у него матерные тирады. Буквально, был свидетелем. Русский язык, в том числе и матерный, он выучил в концлагере, откуда его освободила Советская армия. Рассказывают, что как-то раз, увидев в ГУМе длинную очередь и отсутствующую продавщицу, он встал за прилавок и начал торговать. Скандал удалось замять с некоторым трудом. За достоверность не ручаюсь, но, зная его характер, охотно могу поверить
Можно также вспомнить замечательную четвёрку ребят из Львова: Петра Гриня, Льва Аксельруда, Петра Завалия и Виталия Печарского, авторов прекрасного структурного комплекса программ CSD. У нас с ними сложились если не дружеские, то, по крайней мере, надёжные и добрые деловые отношения. Сейчас они кто где, но не во Львове, достаточно профессионально успешны, а Гринь так вообще директор Макс-Планк института (аналог нашей академии наук) в Дрездене.
Впрочем, на этом закончу. Если хотите, этот рассказ можете продолжить сами. Своими примерами…