27.02.2022
«Война, в которую мы не хотели верить, разразилась, и она принесла разочарование. Она не только кровопролитней, чем какая-либо из прежних войн, вследствие чрезвычайно усовершенствованного оружия защиты и нападения, но и по меньшей мере такая же жестокая, озлобленная, беспощадная, как и любая из предыдущих.<...> Государство освободило себя от всех обязательств и договоров, связывающих его с другими государствами, дало полную волю своей алчности и властолюбию, каковые индивид обязан из патриотизма одобрять».
Удивительно и одновременно жутко сознавать, что эти мысли, высказанные Зигмундом Фрейдом более 100 лет назад, сегодня снова звучат в унисон происходящим событиям. Почему Фрейд был поражен войной, биологически оправдывая её? Считал зло неотъемлемой частью человеческой природы, но не хотел с ним мириться? Был одним из главных гуманистов XX века, но критиковался за примитивизацию человека, противопоставляя индивида и культуру? Попробуем разобраться.
Среди известных мне работ Фрейда можно выделить две наиболее ценные в плане понимания его взглядов на природу агрессии. И одна из них — личное письмо. Оба текста написаны с разницей около 17 лет.
Первый текст — «Злободневные рассуждения о войне и смерти» был представлен публике во время Первой мировой войны — в 1915 году. Второй текст написан в 1932 году — это ответ на письмо А. Эйнштейна, в котором тот просит Фрейда как выдающегося знатока «людских инстинктов» объяснить, неизбежны ли войны и можно ли их предотвратить.
Эрос + Танатос = Мотивация
Фрейд объясняет готовность как древних, так и современных ему людей к насилию и их вовлечённость в разрушительные войны, опираясь на основополагающие положения психоанализа.
С его точки зрения у каждого из нас есть два глобальных инстинкта или, по-другому, влечения: эрос и танатос.
- Эрос — стремление к созиданию, любви, заботе, продолжению рода. Фрейд также называет это влечение эротическим или сексуальным в самом широком смысле, выводя за рамки примитивного сексуального удовлетворения.
- Танатос — стремление к разрушению и умерщвлению, к возвращению в состояние небытия. Фрейд это влечение также называет агрессивным или влечением к смерти.
Фрейд подчёркивает, что не следует оценивать эрос и танатос с привычной этической точки зрения в категориях «хорошо» или «плохо». Оба влечения связаны друг с другом. Из их антагонизма рождаются все возможные явления нашей жизни. Каждое влечение имеет в себе зерно противоположного. Например, защищая любимых (инстинкт эроса), мы причиняем вред другим (инстинкт танатоса).
На этих двух влечениях и строится мотивация любого поступка. Когда человек идёт воевать, его могут подстёгивать самые разные мотивы. Фрейд говорит, что нельзя раскрыть их все. Но несомненно, что глубинными побуждениями являются именно эрос и танатос.
«Самолечение» агрессией
Человек может направить эти два влечения на самого себя или на внешний мир. В первом случае он становится невротиком, направляя агрессию на себя.
Во втором случае человек становится агрессором, если направляет агрессивное влечение на внешний мир, разрушая его. Одновременно с этим он как бы «облегчается», получая некий «терапевтический» эффект.
Перенаправление агрессии с себя на мир действует на человека благотворно. И это, считает Фрейд, биологическое (читайте — адаптационное с точки зрения внутреннего благополучия человека) оправдание насилия.
Соответственно, агрессия является неотъемлемой часть природы любого человека. И не остаётся никаких надежд на возможность устранения агрессивных наклонностей людей. Мир без агрессии кажется Фрейду утопией, как и многим из вас.
Разочарование войной
Первая мировая война, свидетелем которой стал Фрейд, вызвала в нём сильный эмоциональный отклик и побудила к глубоким размышлениям о психологических истоках войн и государственного насилия.
«Война, в которую мы не хотели верить, разразилась, и она принесла разочарование. Она не только кровопролитней, чем какая-либо из прежних войн, вследствие чрезвычайно усовершенствованного оружия защиты и нападения, но и по меньшей мере такая же жестокая, озлобленная, беспощадная, как и любая из предыдущих. Она выходит за все рамки, которые обязуются соблюдать в мирное время, называемые международным правом, не признает привилегий раненого и врача, различия между мирной и сражающейся частями нас...» — написал он в 1915 году.
Совесть — противоядие войне и насилию — по Фрейду лишь социальный страх. Пока люди боятся осуждения, они держат себя в рамках приличия. Но как только общество перестаёт упрекать своих членов в безнравственности, люди «освобождаются от подавления злых влечений и решаются на жестокость, коварство, предательство и дикость», которые ранее полагались несовместимыми с их уровнем культуры.
Эти влечения, как мы помним, согласно Фрейду, просто вшиты в нас биологически где-то в глубинах бессознательного: «... наше подсознание готово убить ближнего за сущий пустяк».
Не так ли рождаются тираны, которые безропотно принимаются обществом, неспособным призвать их к ответственности и нравственности?
Война обнажает сущность
Каждый человек, каким бы добродетельным не был, — волк в овечьей шкуре среди таких же волков, притворяющихся мирным стадом овец. Фрейд прямо заявляет о том, что все мы лицемеры, ибо лишь под давлением культуры руководствуемся совестью и моралью, а не врождёнными инстинктами.
Как только влияние культурных норм и ценностей на человека ослабевает, его инстинкт разрушения пробуждается и даёт о себе знать. Социализацию и воспитание людей Фрейд сравнивал с одомашниванием диких животных. На какое-то время они становятся покладистыми, но их суть от этого не меняется.
А где, как не на войне, происходит девальвация культурных норм и гуманистических ценностей? На поле боя каждый волк наконец может сбросить овечью шкуру и стать самим собой — жестоким и кровожадным хищником. Именно так Фрейд объяснял готовность людей убивать друг друга без какой-либо тени сомнения.
Make love, not war
Если агрессия коренится в глубинной природе человека, напрямую искоренить её не представляется возможным. Но Фрейд не отчаивается и предлагает три косвенных способа преодоления агрессии и воспрепятствования новым войнам.
Первый способ — направить агрессию в такое русло, где она не могла бы угрожать нам войной. Это могут быть спортивные состязания или воинственные игры, например, видеоигры.
Второй способ — на борьбу с агрессивным влечением призвать его антипод — эротическое влечение. Всё, что способствует чувству солидарности людей, их отождествлению друг с другом и всеобщей любви, считал Фрейд, препятствует войне.
Третий способ — стремиться к тому, чтобы «в руководящий слой общества попали самостоятельно мыслящие, неустрашимые и честные люди, которые одни лишь достойны управлять несамостоятельным массами». По мнению Фрейда, избыточная власть, сконцентрированная в руках лидера, и «церковное запрещение свободомыслия» — крайне опасные явления.
Хоть Фрейд и не особо верил в здравомыслие масс и их способность к саморегуляции без какого-либо внешнего управления, он возлагал большие надежды на роль культуры в обуздании их агрессивных инстинктов. Идеальным, с его точки зрения, было бы сообщество людей, способных подчинить свои влечения культуре и разуму.
Психоаналитический пацифизм
Может показаться, что доктор Фрейд, утверждая неискоренимость и биологическую оправданность агрессивного инстинкта (танатоса), толерантен к войне. «Ведь война кажется нам вполне естественной, биологически обоснованной и практически неминуемой» — пишет он Эйнштейну в 1932 году.
Но при этом задаётся вопросом: «Почему мы столь страстно не приемлем войны — Вы, я и многие другие; почему отказываемся принять неизбежность этого зла?».
И сам же отвечает: «... главная причина, по которой мы выступаем против войны, заключается в том, что мы не можем поступить иначе. Мы пацифисты, потому что ненависть к войне для нас органична... мы должны неустанно выступать против неё — для нас она совершенно невыносима, она будит в нас интеллектуальное и аффективное отторжение, мы, пацифисты, даже физически не приемлем войну...».
Неразрешимая загадка
Для Фрейда война естественна, но предотвратима; биологически оправдана, но невыносима и культурно неприемлема. Кажется, что его попытки объяснить психологическую природу войны — рациональный способ справиться с собственной тревогой.
В рассуждениях Фрейда о Первой мировой проскальзывает неуверенность в том, что он сам всё правильно понял про войну. Эта же неуверенность звучит в его письме Эйнштейну спустя 17 лет.
Зная многое о тёмной природе человека, для Фрейда всё же остаётся загадкой почему представители разных национальностей презирают, ненавидят и отвергают друг друга, причем даже в мирные времена.
«Мне нечего сказать по этому поводу» — признаётся Фрейд в 1915 году. По какой-то неведомой для него причине у миллионов людей вдруг исчезает нравственность и остаются лишь самые грубые древние инстинкты.
Сколько ещё ждать?
Итак, с точки зрения Фрейда, есть глубинные психологические механизмы, движущие общество и отдельных его индивидов в сторону разрушения и хаоса. Эти силы столь могущественны, что почти непреодолимы.
Но есть не менее могущественные силы, которые могут остановить людей и стать встречным течением — процессы культурного развития и страх перед разрушительными последствиями войн.
Культура и благоразумие европейского общества XX века, по мысли Фрейда, должны были бы воспрепятствовать любым войнам. Первая мировая война пошатнула его оптимизм.
В 1932 году в том же письме Эйнштену он написал: «... остаётся лишь удивляться, как до сих пор ведение войны не выброшено объединенным человеческим разумом на свалку истории... Долго ли нам придётся ждать, когда все остальные тоже сделаются пацифистами?»
Не желая быть скептиком, Фрейд, хоть и осторожно, но высказывает надежду на то, что в обозримом будущем войнам всё-таки будет положен конец. Но нам, спустя целый век, всё ещё приходится ждать.