1. Текст 1.
«Рассуждения Богданова в 1899 году о «неизменной сущности вещей», рассуждения Валентинова и Юшкевича о «субстанции» и т. д. — всё это такие же плоды незнания диалектики. Неизменно, с точки зрения Энгельса, только одно: это — отражение человеческим сознанием (когда существует человеческое сознание) независимо от него существующего и развивающегося внешнего мира. Никакой другой «неизменности», никакой другой «сущности», никакой «абсолютной субстанции» в том смысле, в каком разрисовала эти понятия праздная профессорская философия, для Маркса и Энгельса не существует. «Сущность» вещей или «субстанция» тоже относительны; они выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня — дальше электрона и эфира, то диалектический материализм настаивает на временном, относительном, приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой человека. Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна, но она бесконечно существует, и вот это-то единственно категорическое, единственно безусловное признание её существования вне сознания и ощущения человека и отличает диалектический материализм от релятивистского агностицизма и идеализма».
Ленин, В. И. Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии. — Ленин, В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5. В 55 тт. Т. 18. М.: Издательство политической литературы, 1968. Сс. 277 — 278.
2. Вл. Ильин, за авторством которого в 1909 году и вышел «Материализм и эмпириокритицизм», диалектик от Бога. От Бога Кузи.
В самом деле, как рассуждает Вл. Ильин? Во имя движения и развития он публично отказывается от «неизменной сущности вещей», от «субстанции». Что это значит? Что движение и развитие первичны и предпочтительны, нежели покой и неизменность. Это очень тяжёлое, терапевтически неисправимое, повреждение ума рассуждающего. Если движение и развитие предпочтительнее покоя не в житейско-диванном, а принципиально-философском смысле, то невозможно зафиксировать то, что движется, то, что развивается. Движущееся и развивающееся постоянно изменяются. И движется и развивается в одно мгновение общество, а в другое мгновение море, в третье же — животный мир Австралии: утконосы уткнули носы и развеваются, как флаги.
Движение только тогда и возможно, когда есть что-то неподвижное, что-то покоящееся. И абсолютное движение только тогда и возможно, когда есть что-то абсолютно неподвижное, что-то абсолютно покоящееся. Ибо чему и двигаться, если сейчас оно — молодой горячий конёк-трёхлетка, а через минуту — горная порода, которой сотни миллионов лет.
Развитие только тогда и возможно, когда есть что-то свитое, что-то сплетённое. И абсолютное развитие только тогда и возможно, когда есть что-то абсолютно свитое, что-то абсолютно сплетённое. Ибо чему и развиваться, если сейчас оно — горная порода, которой сотни миллионов лет, а через минуту — молодой горячий конёк-трёхлетка.
3. Ещё более богоизбранным Богом Кузей Вл. Ильин предстаёт тогда, когда вместо разумного аргументированного убеждения своего читателя пользуется известным религиозным средневековым аргументом: обращением к сеньору, обращением к авторитету, обращением к Священному Писанию и Священному Преданию. В данном контексте — к Ф. Энгельсу.
«Неизменно, с точки зрения Энгельса, только одно: это — отражение человеческим сознанием (когда существует человеческое сознание) независимо от него существующего и развивающегося внешнего мира».
А когда не существует человеческого сознания? Не существует и неизменности? Не существует и отражения? Но ежели неизменности до появления человеческого сознания не существует, то одно из двух: (1) или всё только изменяется, (2) или ничего нет вообще, так что нечему ни изменяться, ни не изменяться. И то, и другое, очевидно, нелепо. Ф. Энгельс, по Вл. Ильину, в своей точке зрения, слуха, стояния, сидения, лежания и даже переминания с ноги на ногу, очевидно, терпит крупный умственный крах.
4. Но достаётся от Вл. Ильина не только Ф. Энгельсу, но и К. Г. Марксу.
«Никакой другой «неизменности», никакой другой «сущности», никакой «абсолютной субстанции» в том смысле, в каком разрисовала эти понятия праздная профессорская философия, для Маркса и Энгельса не существует».
В самом деле? А если отбросить праздную профессорскую философию, то субстанция и сущность всё равно не существует для К. Г. Маркса и Ф. Энгельса? Например, субстанция стоимости, которую К. Г. Маркс мыслит как рабочую силу, тоже из недр праздной профессорской философии?
Или вот это.
«Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений.
Фейербах, который не занимается критикой этой действительной сущности, оказывается поэтому вынужденным:
1) абстрагироваться от хода истории, рассматривать религиозное чувство [Gemut] обособленно и предположить абстрактного — изолированного — человеческого индивида;
2) поэтому у него человеческая сущность может рассматриваться только как «род», как внутренняя, немая всеобщность, связующая множество индивидов только природными узами».
Маркс, К. Тезисы о Фейербахе (текст 1845 года). — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 42. М.: Государственное издательство политической литературы, 1974. С. 262.
Эта работа К. Г. Маркса с категорией сущности — тоже дело «праздной профессорской философии»?
Кстати, грубый начётнический аргумент, что К. Г. Маркс, критикуя Л. А. Фейербаха, не мог не обратиться к его терминологии, неприемлем. Сколько этот аргумент ни груб, однако он столь же и ничтожен. Ибо К. Г. Маркс показывает, какова эта сущность человека есть, по разумению К. Г. Маркса, в действительности, а потом даже, чтобы не было никаких сомнений, что это не только действительность ума, действительность понимания сущности человека, говорит о «действительной сущности». То есть сущность человека для К. Г. Маркса есть некая реальность, не только построение ума, как реальны общественные отношения, в которые вступает человек и которые человек же создаёт.
5. Мне, разумеется, недостаточно показать, что в обращении к религиозным авторитетам раб Божий Владимир Ильин в невежестве своём оболгал своих религиозных авторитетов. Окончательное недоумение вызывает не фальшивое кивание на авторитетов, а само содержание суждения Вл. Ильина.
«Неизменно, с точки зрения Энгельса, только одно: это — отражение человеческим сознанием (когда существует человеческое сознание) независимо от него существующего и развивающегося внешнего мира. Никакой другой «неизменности», никакой другой «сущности», никакой «абсолютной субстанции» в том смысле, в каком разрисовала эти понятия праздная профессорская философия, для Маркса и Энгельса не существует».
Допустим, что «никакой другой «неизменности», никакой другой «сущности», никакой «абсолютной субстанции» [...] для Маркса и Энгельса не существует». Это, совершенно очевидно, значит, что только эта неизменность для этих двух людей и существует, никакую другую неизменность они не видели, не слышали, не знают. Мир для них складывается в целое из массы изменения и этой неизменности. Путь для них и примкнувшего к ним Вл. Ильина мир таков. Но почему и для всех других мир должен быть и представляться таким? Никаких аргументов за истину этого догматизма, этого догматическо-категорического суждения, Вл. Ильин не приводит. Это, разумеется, не диалектика, это — худшая метафизическая догматика, согласно которой мир таков лишь потому, что так о нём кем-то сказано.
6. Но Ильич идёт дальше в этом догматизме. Он в нём упорствует с энергией, достойной лучшего применения.
««Сущность» вещей или «субстанция» тоже относительны; они выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня — дальше электрона и эфира, то диалектический материализм настаивает на временном, относительном, приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой человека».
Если ««Сущность» вещей или «субстанция» тоже относительны», если «они выражают только углубление человеческого познания объектов», то категории сущности и субстанции суть целиком только категории познания и сознания, полностью субъективизированы в уме Ильича и этот ум не покидают никогда.
Более того, «атом, «электрон», «эфир» — тоже категории, пусть и не такие всеобщие, как «сущность» и «субстанция». Они — категории физики, чуть менее общей науки, чем философия. Но они, как и философские категории, в разумении Вл. Ильина, только вехи на пути познания современной физики. И точно так же как сущность и субстанция будут заменены на новые вехи по мере продвижения современной науки вглубь, вширь и вдаль.
Познание в таком случае представляет установку в сознании вех категорий и смену вех. Никакой связи с реальностью такое познание и такое сознание не имеют, сменовеховство — сугубо психический, сознательный процесс. Ленинская теория отражения есть теория приспособления сознания к непредсказуемо меняющейся реальности, чтобы сознанию было хоть немного уютно. Поскольку вехи по мере развития познания сознанием меняются, и эти вехи сугубо субъективны, к такому сознанию следует обратиться: «Ты для себя лишь ставишь вехи!» Иными словами, Иммануил Кант с его вещью в себе пришёл, непрошеный и незваный, и торжествует в полукедах на ленинских страницах победу своего полусубъективного полуидеализма.
7. Философский идиотизм Ильича не может не завершиться блистательно. И он так гламурно и завершается.
«Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна, но она бесконечно существует, и вот это-то единственно категорическое, единственно безусловное признание её существования вне сознания и ощущения человека и отличает диалектический материализм от релятивистского агностицизма и идеализма».
Радостно противоречить самому себе — это блистать на солнце от слюней после тщательного самооблизывания. К прискорбию тех, кто ценит мысль Ильича, стоит заметить, что движущаяся быстрее собственного существования природа не может существовать бесконечно. Более того, она вообще существовать не может. Ибо для существования необходим покой, статика, сохранение дубом себя как себя, а не как мысли кабана об обеде его желудями, не как вехи в познании дуба кабаном. Такой диалектический материализм ничем не отличен от релятивистского агностицизма. Более того, он полностью с ним совпадает. Не нужно двух слов. Это одно и то же.
8. Текст 2.
«Знание, прежде всего или непосредственно составляющее наш предмет, может быть только непосредственным знанием, знанием непосредственного или сущего. Мы должны поступать точно так же непосредственно или воспринимающе, следовательно, в нём, как оно представляется нам, ничего не изменять и постигать без помощи понятия.
Конкретное содержание чувственной достоверности придаёт ей непосредственно видимость богатейшего познания, больше того, видимость познания бесконечного богатства, для которого одинаково не найти предела как тогда, когда в пространстве и во времени, где оно простирается, мы выходим наружу, так и тогда, когда мы берём какую-нибудь долю этого изобилия и путём деления входим внутрь её. Кроме того, чувственная достоверность имеет видимость самой подлинной достоверности; ибо она ещё ничего не упустила из предмета, а имеет его перед собой во всей его полноте. Но на деле эта достоверность сама выдает себя за истину самую абстрактную и самую бедную. О том, что она знает, она говорит только: оно есть; и её истина заключается единственно в бытии вещи (Sache). Со своей стороны, сознание в этой достоверности имеется только как чистое «я»; или: я есмь тут только как чистый «этот», а предмет равным образом — только как чистое «это». Я, «этот», достоверно знаю эту вещь не потому, что я как сознание при этом развивался и многосторонне приводил в движение мысль. И не потому, что вещь, которую я достоверно знаю, в силу множества различаемых свойств, сама по себе есть богатое отношение или многообразное отношение к другим. Ни то, ни другое не имеет никакого дела с истиной чувственной достоверности; ни «я», ни вещь здесь не имеют значения многообразного опосредствования — «я» не имеет значения многообразного процесса представления или мышления, и вещь не имеет значения многообразных свойств, — вещь есть; и она есть только потому, что она есть; она есть, — это то, что существенно для чувственного знания, и это чистое бытие или эта простая непосредственность составляет истину вещи. Точно так же достоверность как отношение есть непосредственное чистое отношение: сознание есть «я» и больше ничего, чистый «этот»; единичный знает чистое «это», или единичное».
Гегель, Г. В. Ф. Феноменология духа. — Гегель, Г. В. Ф. Сочинения. В 14 тт. Т. 4. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1959. Сс. 51 — 52.
9. Первая же страница основного текста «Феноменологии духа» Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, — за исключением, разумеется, «Предисловия» и «Введения», — раскрывает тайну кипятящейся и ерепенящейся мудрости «Материализма и эмпириокритицизма» Вл. Ильина.
Г. В. Ф. Гегель рассматривает абсолютное начало познания, познания на этом этапе чувственного и эмпирического. Естественно, оно может состоять только в простой фиксации впечатлений. Но Г. В. Ф. Гегель относится к этому этапу не как субъект на этом этапе пребывающий, иначе он ничего и сказать, ничего и написать об этом познании не смог бы. Нет, автор «Феноменологии духа» даёт в ней результаты внешней рефлексии воспринимающего этот этап сознания.
Этих результатов, по существу, четыре.
(1) Крайнее, даже бесконечное, разнообразие чувственных позиций, то, что Вл. Ильин называл «природа бесконечна». И она бесконечна внутри и снаружи, вглубь и вдаль, вдоль и поперёк: «Конкретное содержание чувственной достоверности придаёт ей непосредственно видимость богатейшего познания, больше того, видимость познания бесконечного богатства, для которого одинаково не найти предела как тогда, когда в пространстве и во времени, где оно простирается, мы выходим наружу, так и тогда, когда мы берем какую-нибудь долю этого изобилия и путём деления входим внутрь её».
(2) Видимость этого богатейшего познания обманчива, ибо всё содержание объектов этого познания состоит в том, что они есть, то есть в их абстрактном бытии.
(3) Бесконечное богатство познания на этой стадии состоит в том, что оно и в самом деле бесконечно и потому никогда не насыщается. Одни чувственные впечатления легко сменяются другими чувственными впечатлениями. И эта смена может длиться бесконечно долго, как бесконечны и сами впечатляющие предметы.
(4) Это познание совершенно абстрактно и потому бедно до почти полной ничтожности. В том смысле, что познающий может лишь присвоить познаваемому квантор бытия, наградить ярлыком существования. Ибо всё прочее, то есть иная работа сознания с предметом познания была бы уже выходом с первого этапа и перемещением сознания на следующий этап познания, началом ковыряния предмета в его явлении и его сущности, а это невозможно на чисто чувственном этапе; на сверхчувственном этапе познания необходимо включение ума: «Я, «этот», достоверно знаю эту вещь не потому, что я как сознание при этом развивался и многосторонне приводил в движение мысль. И не потому, что вещь, которую я достоверно знаю, в силу множества различаемых свойств, сама по себе есть богатое отношение или многообразное отношение к другим».
10. И вот это описание первого непосредственно-чувственного этапа познания, — отношения сознания и его предмета, — с лихвой исчерпывает смысл ленинских рассуждений о бесконечности природы и бесконечности её познания. Причём, если у Вл. Ильина показано только бесконечное углубление познания в природу, — от атома к электрону и эфиру и т. д., — то у Г. В. Ф. Гегеля отношение чувственно познающего субъекта и чувственно познаваемого объекта показано с исчерпывающей категориально-понятийной ясностью: «видимость познания бесконечного богатства, для которого одинаково не найти предела как тогда, когда в пространстве и во времени, где оно простирается, мы выходим наружу, так и тогда, когда мы берём какую-нибудь долю этого изобилия и путём деления входим внутрь её». То есть наружу — до пределов вселенной, внутрь — до пределов деления на микрочастицы.
Разумеется, для Г. В. Ф. Гегеля это только самый первый этап познания, впереди у сознания долгий и славный путь до абсолютного субъекта. Велемудрость же Владимира Ильина не только остановилась на этом этапе, но и не исчерпала его методологически-познавательно, только углубляя и деля, но не выходя наружу и не объединяя части природы во всё более крупные системы: «Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна...»
Так философская реальность отличается от случайных философских потуг политического черпателя электронов.
2022.02.27.